В конце 1855 года Толстой вернулся в Петербург и был принят в редакции журнала Современник как севастопольский герой и уже знаменитый писатель. Н. Г.
Чернышевский в восьмом номере Современника за 1856 год посвятил ему специальную статью Детство и Отрочество. Военные рассказы графа Л. Н. Толстого.
В ней он дал точное определение своеобразия реализма Толстого, обратив внимание на особенности психологического анализа. …Большинство поэтов,- писал Чернышевский,- заботятся преимущественно о результатах проявления внутренней жизни,…а не о таинственном процессе, посредством которого вырабатывается мысль или чувство… Особенность таланта графа Толстого состоит в том, что он не ограничивается изображением результатов психического процесса: его интересует самый процесс…
его формы, законы, диалектика души, чтобы выразиться определительным термином. С тех пор определительный термин – диалектика (*97)души – прочно закрепился за творчеством Толстого, ибо Чернышевскому действительно удалось подметить самую суть толстовского дарования. Предшественники Толстого, изображая внутренний мир человека, как правило, использовали слова, точно называющие душевное переживание: волнение, угрызение совести, гнев, презрение, злоба. Толстой был этим неудовлетворен: Говорить про человека: он человек оригинальный, добрый, умный, глупый, последовательный и т.
д.- слова, которые не дают никакого понятия о человеке, а имеют претензию обрисовать человека, тогда как часто только сбивают с толку.
Толстой не ограничивается точными определениями тех или иных психических состояний. Он идет дальше и глубже.
Он наводит микроскоп на тайны человеческой души и схватывает изображением сам процесс зарождения и оформления чувства еще до того, как оно созрело и обрело завершенность. Он рисует картину душевной жизни, показывая приблизительность и неточность любых готовых определений.
От диалектики души – к диалектике характера Открывая диалектику души, Толстой идет к новому пониманию человеческого характера. Мы уже видели, как в повести Детство мелочи и подробности детского восприятия размывают и расшатывают устойчивые границы в характере взрослого Николая Иртеньева. То же самое наблюдается и в Севастопольских рассказах. В отличие от простых солдат у адъютанта Калугина показная, нерусская храбрость. Тщеславное позерство типично в той или иной мере для всех офицеров-аристократов, это их сословная черта. Но с помощью диалектики души, вникая в подробности душевного состояния Калугина, Толстой подмечает вдруг в этом человеке такие переживания и чувства, которые никак не укладываются в офицерский кодекс аристократа и ему противостоят. Калугину вдруг сделалось страшно: он рысью пробежал шагов пять и упал на землю…. Страх смерти, который презирает в других и не допускает в себе аристократ Калугин, неожиданно овладевает его душой. В рассказе Севастополь в августе солдаты, укрывшись в блиндаже, читают по букварю: Страх смерти – врожденное чувствие человеку. Они не стыдятся этого простого и так понятного всем чувства. Более того, это чувство оберегает их от поспешных и неосторожных шагов. Наведя на внутренний мир Калугина свой художественный микроскоп, Толстой обнаружил в аристократе душевные переживания, сближающие его с простыми солдатами. Оказывается, (*98) и в этом человеке живут более широкие возможности, чем те, что привиты ему социальным положением, офицерской средой. Тургенев, упрекавший Толстого в чрезмерной мелочности и дотошности психологического анализа, в одном из своих писем сказал, что художник должен быть психологом, но тайным, а не явным: он должен показывать лишь итоги, лишь результаты психического процесса. Толстой же именно процессу уделяет основное внимание, но не ради него самого. Диалектика души играет в его творчестве большую содержательную роль. Последуй Толстой совету Тургенева, ничего нового в аристократе Калугине он бы не обнаружил. Ведь естественное чувство страха смерти в Калугине не вошло в его характер, в психологический результат: Вдруг чьи-то шаги послышались впереди его. Он быстро разогнулся, поднял голову и, бодро побрякивая саблей, пошел уже не такими скорыми шагами, как прежде. Однако диалектика души открыла Калугину перспективы перемен, перспективы нравственного роста. Психологический анализ Толстого вскрывает в человеке бесконечно богатые возможности обновления. Социальные обстоятельства очень часто эти возможности ограничивают и подавляют, но уничтожить их вообще они не в состоянии. Человек более сложное существо, чем те формы, в которые подчас загоняет его жизнь. В человеке всегда есть резерв, есть душевный ресурс обновления и освобождения. Чувства, только что пережитые Калугиным, пока еще не вошли в результат его психического процесса, остались в нем недовоплощенными, недоразвившимися. Но сам факт их проявления говорит о возможности человека изменить свой характер, если отдаться им до конца. Таким образом, диалектика души у Толстого устремлена к перерастанию в диалектику характера. Одно из самых обычных и распространенных суеверий то, что каждый человек имеет одни свои определенные свойства, что бывает человек добрый, злой, умный, глупый, энергичный, апатичный и т. д.,- пишет Толстой в романе Воскресение.- Люди не бывают такими. Мы можем сказать про человека, что он чаще бывает добр, чем зол, чаще умен, чем глуп, чаще энергичен, чем апатичен, и наоборот; но будет неправда, если мы скажем про одного человека, что он добрый или умный, а про другого, что он злой или глупый. А мы всегда так делим людей. И это неверно. Люди как реки: вода во всех одинокая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, (*99) то теплая. Так и люди. Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда другие и бывает часто совсем непохож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собою. Текучесть человека, способность его к крутым и решительным переменам находится постоянно в центре внимания Толстого. Ведь важнейший мотив биографии и творчества писателя – движение к нравственной высоте, самоусовершенствование. Толстой видел в этом основной путь преобразования мира. Он скептически относился к революционерам и материалистам, а потому вскоре ушел из редакции Современника. Ему казалось, что революционная перестройка внешних, социальных условий человеческого существования – дело трудное и вряд ли перспективное. Нравственное же самоусовершенствование – дело ясное и простое, дело свободного выбора каждого человека. Прежде чем сеять добро вокруг, надо самому стать добрым: с нравственного самоусовершенствования и нужно начинать преобразование жизни. Отсюда понятен пристальный интерес Толстого к диалектике души и диалектике характера человека. Ведущим мотивом его творчества станет испытание героя на изменчивость. Способность человека обновляться, подвижность и гибкость его духовного мира, его психики являются для Толстого показателем нравственной чуткости, одаренности и жизнеспособности. Окажись невозможными в человеке эти перемены – рухнул бы взгляд Толстого на мир, уничтожились бы его надежды. Толстой верит в созидательную, преобразующую мир силу художественного слова. Он пишет с убеждением, что его искусство просветляет человеческие души, учит полюблять жизнь. Подобно Чернышевскому, он считает литературу учебником жизни. Он приравнивает писание романов к конкретному практическому делу, которому часто отдает предпочтение в сравнении с литературным трудом. Общественная и политическая деятельность Толстого В начале 60-х годов Толстой с головой ушел в общественную работу. Приветствуя реформу 1861 года, он становится мировым посредником и отстаивает интересы крестьян в ходе составления уставных грамот – полюбовных соглашений между крестьянами и помещиками о размежевании их земель. Толстой увлекается педагогической деятельностью, дважды ездит за границу изучать постановку народного образования в Западной Европе. Он заводит народные школы в Ясной Поляне и ее окрестностях, издает спе-(*100)циальный педагогический журнал. Я чувствую себя довольным и счастливым, как никогда,- пишет Толстой,- и только оттого, что работаю с утра до вечера, и работа та самая, которую я люблю. Однако последовательная защита крестьянских интересов вызывает крайнее неудовольствие тульского дворянства. Толстому грозят расправой, жалуются на него властям, требуют устранения от посреднических дел. Толстой упорствует, горячо и умело отстаивает правду, не жалея сил и не щадя самолюбия своих противников. Тогда его недруги строчат тайный донос на яснополянских студентов-учителей, привлеченных писателем к работе в школе. В доносе говорится о революционных настроениях молодых людей и даже высказывается мысль о существовании в Ясной Поляне подпольной типографии. Воспользовавшись временным отсутствием Толстого, полиция совершает набег на его семейное гнездо. В поисках типографского станка и шрифта она переворачивает вверх дном весь яснополянский дом и его окрестности. Возмущенный Толстой обращается с письмом к Александру II. Обыск нанес глубокое оскорбление его личной чести и разом перечеркнул многолетние труды по организации народных школ. Школы не будет, народ посмеивается, дворяне торжествуют, а мы волей-неволей, при каждом колокольчике, думаем, что едут вести куда-нибудь. У меня в комнате заряжены пистолеты, и я жду минуты, когда все это разрешится чем-нибудь,- сообщает Толстой своей родственнице в Петербург. Александр II не удостоил графа личным ответом, но через тульского губернатора просил передать ему, что Его Величеству благоугодно, чтобы помянутая мера несмела собственно для графа Толстого никаких последствий. Однако помянутая мера поставила под сомнение дорогие для Толстого убеждения о единении дворянства с народом в ходе практического осуществления реформ 1861 года. Он мечтал о национальном мире, о гармонии народных интересов с интересами господ. Казалось, идеал этот так близок, так понятен, а пути его достижения так очевидны и просты для исполнения… И вдруг вместо ожидаемого мира и согласия в жизнь Толстого вторгается грубый и жестокий разлад.