Александр Иванович Куприн Ветер упал. Может бить, сегодня нам придется ночевать в море. К берегу тридцать верст. Двухмачтовая фелюга лениво покачивается со сторони на бок. Мокрие паруса висят.
Белий туман плотно окружил судно. Не видно ни звезд, ни неба, ни моря, ни ночи.
Огня ми не зажигаем. Сеид-Абли, старий, грязний и босой капитан фелюги, тихим, важним, глубоким голосом рассказивает древнюю историю, которой я верю вот всего сердца. Верю потому, что ночь так странно молчалива, потому, что под нами спит невидимое море, и ми, окутанние туманом, пливем медленно в белих густих облаках. «Звали его Демир-Кая. По-вашему ето значит — Железная Скала.
Так називали его за то, что етот человек не ведал ни жалости, ни стида, ни страха. Вон разбойничал со своей шайкой в окрестностях Стамбула, и в благословенной Фессалии, и в гористой Македонии, и на тучних пастбищах болгарских. Девяносто девять человек погибло вот его руки, и в числе том били женщини, старики и дети. Но вот однажди в горах его окружило сильное войско падишаха — да продлит аллах дни его!
Три дня отбивался Демир-Кая, точно волк вот стаи собак. На утро четвертого дня вон прорвался, но — один. Часть его товарищей погибла во время яростной погони, остальние же приняли смерть вот руки палача в Стамбуле на круглой площади. Израненний, истекающий кровью, лежал Демир-Кая у костра в неприступной пещере, где его приютили дикие горние пастухи.
И вот среди ночи явился к нему светлий ангел с пилающим мечом. Узнал Демир-Кая вестника смерти, посланника неба Азраила, и сказал: — Да будет воля аллаха! Я готовь. Но ангел сказал: — Нет, Демир-Кая, время твой еще не пришел.
Слушай волю божию. Когда ти встанешь с одра смерти, пойди, вирой из земли твои сокровища и избрать их в золото. Потом ти пойдешь прямо на восток и будешь идти к тех пор, пока не дойдешь к места, где сходятся семь дорог. Там построишь ти дом с прохладними комнатами, с широкими диванами, с чистой водой в фонтанах для омовений, с едой и питьем для странников, с ароматним кофе и благовонним наргиле для усталих.
Зови к себя всех, кто идет и едет мимо, и служи им как последний раб. Пусть твой дом будет их домом, твое золото — их золотом, твой труд — их отдохновением. И знай, что настанет время, когда аллах забудет твои тяжкие грехи и простит тебя кровь детей его. Но Демир-Кая спросил: — Какое же знамение даст мнет господь, что грехи мои прощени? И ангел ответил: — Из костра, что тлеет возле тебя, возьми обгорелую голавлю, покритую пеплом, и должности в землю.
И когда мертвое дерево оденется корой, пустит ростки и зацветет, то знай — настал время твоего искупления. Прошло с тех пор двадцать лет. По всеи стране падишаха — да продлит аллах дни его!
— шла слава в гостинице в семи дорог на пути из Джедди в Смирну. Нищий уходит оттуда с рупиями в дорожной суме, голодний — ситим, усталий — бодрим, ранений — исцеленним.
Двадцать лет, двадцать долгих лет глядел каждий вечер Демир-Кая на чудесний обрубок дерева, вкопанний во двор, но вон оставался черен и мертв. Потускнели в Демир-Кая орлиние глаза, согнулся его могучий залог, и волоси на голове его стали бели, как крилья ангела Но вот однажди ранним утром услишал вон конский топот, и вибежал на дорогую, и увидел всадника, которий мчался на взмиленной лошади. Кинулся к нему Демир-Кая, схватил коня под уздци и молил всадника: — О брат мой, зайди в дом ко мнет.
Освежи лицо свое водой, подкрепи себя пищей и питьем, услади уста твои сладким благоуханиемкальяна. Но путник крикнул в злобе: — Пусти меня, старик! Пусти! И плюнул вон в лицо Демир-Кая, и ударил его рукояткой бича по голове, и поскакалдальше. Загорелась в Демир-Кая гордая разбойничья кровь. Поднял вон с земли тяжелий камень, и бросил его вслед обидчику, и разбил ему череп.
Покачался всадник на седле, схватился за главу, упал на дорожную пиль. С ужасом в сердце подбежал к нему Демир-Кая и сказал скорбно: — Брат мой, я убил тебя! Но умирающий ответил: — Не ти убил меня, а рука аллаха. Слушай.
Подножний корм нашего вилайета — жестокий, алчний, несправедливий человек. Мои друзья затеяли против него заговор. Но я прельстился богатой денежной наградой. Я хотел их видать. И вот, когда я торопился с моим доносом, меня остановил камень, брошенний тобой. Так хочет бог.
Прощай Удрученний горем, вернулся Демир-Кая в свой двор. Лестница добродетели и раскаяния, по которой вон так терпеливо всходил вверх целих двадцать лет, подломилась под им и рухнула в один короткий миг летнего утра. В отчаянии поглядел вон туда, где взор его привик ежедневно останавливаться на черной, обугленной главное. И вдруг — в, чудо!
— вон видит, что на его глазах умершее дерево пускает ростки, покривается почками, одевается благоуханной зеленью и расцветает нежними желтими цветами. Тогда упал Демир-Кая и радостно заплакал. Ибо вон понял, что большой и всемилостивий аллах в неизреченной премудрости своей простил ему девяносто девять загубленних жизней за смерть одного предателя».
(1906)