Морщихина Л. А. «Южное открытие Ретифа де ла Бретона».
«Не стоит смотреть на карту, раз на ней не обозначена Утопия, ибо это та страна, на берега которой высаживается человечество»(1). Но таких карт в истории мировой культуры, похоже, никогда не существовало. Люди упорно, век за веком, поколение за поколением, устремлялись к этим берегам. Впереди других шли великие философы и реформаторы — Платон, Августин, Т. Мор, Ш. Фурье, Л. Толстой… А за ними — целая армия тех, кто хотел просто перенестись мыслью в идеальный мир, либо одарить человечество открывшейся ему тайной достижения всеобщего блага. Среди этих сочинений есть близнецы и антиподы, произведения поверхностные и глубокие, наивные и мудрые, ничтожные и великие. Но все они объединены стремлением порвать с реальностью, перенестись в иной, альтернативный мир.)»где-то», какого-нибудь счастливого пространства. Острова в далеких морях, Луна и планеты, подземный мир и страны, летающие по воздуху… Необычайно любопытное явление в этом плане — теснейшая связь классических утопий места с литературой о путешествиях. Связь эта на удивление всесторонняя. Она не сводится лишь к хронологическому совпадению социальных утопий с великими географическими открытиями. Можно сказать, что оба этих вида литературы проникнуты общим духом. Та же увлеченность всем новым, та же страсть к сопоставлениям, то же убеждение в том, что на свете все возможно, то же вера в существование земного рая.) драм, политических трактатов и различных проектов общественных реформ. Бургундский крестьянин, переселившийся в Париж, он знал и крестьянский быт, и жизнь плебейских слоев Парижа. Органический связанный с общественными низами, Ретиф в ответ на упреки Лагарпа и других критиков подчеркивал всегда, что высшей целью творчества считает общественную пользу. Не случайна его тесная дружба с Мерсье, знакомство с Бомарше, Колло д’Эрбуа, Сильвеном Марешалем.) часть его произведений в той или иной мере автобиографична, как, например, «Парижские ночи или ночной зритель» (1788-1794). Вместе с тем его творческое наследие имеет несомненный документальный интерес, будучи основано на скрупулезно точном наблюдении. В этом смысле в нем можно видеть одного из отдаленных предшественников натуралистической манеры Золя, хотя Ретиф, несомненно, стремился к реалистическому отображению действительности, к социальным обобщениям, к изображению социальных типов и явлений, что проявилось в наиболее популярном его романе «Развращенный крестьянин или опасности города» (1775), на руссоистскую тему столкновения порочной цивилизации с добродетелями «Естественного человека».)»золотом веке», о коммунистических ассоциациях не оставляла Ретифа и в дальнейшем, и наряду с произведениями реалистически-бытового плана («Современницы», «Француженки», «Парижанки» и др.) , где он проявляет себя предшественником Бальзака в не меньшей мере, чем автор «Картин Парижа» Л. — С. Мерсье, писатель снова и снова обращается к идее коммунистических ассоциаций. Особенно подробно развивал он утопические перспективы счастливого бытия объединенных тружеников в серии книг под общим названием «Странные идеи» (1769-1789). Две последние книги серии («Андрограф» и «Тесмограф»), являясь проектами всеобщего оздоровления нравов, позволяют видеть в их авторе предшественника социалистов-утопистов XIX века, в частности Фурье(2). Утопический роман Ретифа «Южное открытие, произведенное летающим человеком или Французский Дедал» с приложением «Письма обезьяны» (1781) является тщательно разработанной картиной эгалитарного социалистического общества, воплощающий близкий к воззрениям Руссо идеал жизни в природе, далекой от лживой развращенности цивилизации. Идея «летающего человека» связана с античной традицией, но если летательное приспособление античного умельца Дедала привело к гибели его сына, то крылья героя Ретифа становятся средством достигнуть «золотого века», а по технической оснащенности далеко оставляют за собой лебединую упряжку Гонсалеса, во многом не уступая летательной машине Сирано. «Южное открытие» — один из последних и характерных романов XVIII века, в своих истоках восходящий к «Истории севарамбов».)»Новой Элоизы» проблему мезальянса. Сюжетным стержнем первой части романа является история любви крестьянина Викторина к дочери своего сеньора Кристине. С помощью своего таланта (изобретение летательного аппарата) юноше удается преодолеть сословные преграды и достигнуть цели.) затем эгалитарный строй на острове Кристины и, наконец, коммунистическое государство мегапатагонцев, как высший завершающий этап.)»Южного открытия» с его стремлением к реалистическим зарисовкам прибегает также и к традиции Чосера и Боккаччо. Рассказчик (он же автор) не довольствуясь сообщением о встрече в дилижансе, идущем в Париж, с неким таинственным незнакомцем (внук Викторина) и сопровождающей его обезьяной в человеческом платье, набрасывает также ряд реалистических портретов случайных попутчиков. Сблизившись с незнакомцем и поведав ему о своей профессии «автора скверных произведений», рассказчик узнает, что его новый знакомый — француз, но родившийся в южном полушарии не на открытом еще острове Кристины под 00deg; широты и такой же долготы. Если Свифт нарочно подчеркивает мифические координаты земель, посещаемых Гулливером, то Ретиф откровенно неточен.) чтобы спасти ее от колониального гнета европейцев. Поэтому всех потерпевших кораблекрушение у их берегов они задерживают навсегда, представляя им право гражданства наравне с местным населением, отдельные представители которого в крайне редких случаях (как и у Верраса) могут покинуть пределы страны. Южанин сообщает рассказчику, что хотел бы сблизиться с Вольтером и Бюффоном, чтобы унести их с собой. Похищение Руссо уже состоялось, хотя все думают, будто бы автор «Эмиля» погребен в Эрменонвиле. Такова рамка романа, сюжетным стержнем которого становится любовная история, причем, любовный мотив сплетается с мечтой о таком мире, где существовало бы «естественное» равенство. Эта мечта и любовь натолкнули Викторина на мысль об изобретении способа летать.)»искусству летать». Хотя аэростаты братьев Монгольфье появились через два года после опубликования романа, а сообщение о «летающем корабле» Бланшара появилось с печати в том же году, что и книга Ретифа, задолго до этого в 1742 году маркиз де Банвиль сделал попытку с помощью изобретенных им крыльев перелететь через Сену. А в 1770 году аббат Дефарж объявил об изобретении «летающего кабриолета». К этой проблеме обращалась и художественная литература. В 1763 году во Франции был опубликован перевод романа «Летающие люди или Приключения Пьера Уилкинса». Повлияли на Ретифа и летательные машины Сирано, у которого в одном из вариантов такого аппарата имеются крылья, но автор «Иного света» усаживался в машину, а Викторин летает, как птица.)»Южного открытия» весьма подробно описывает и процесс поисков и сам летательный аппарат, над которым работал герой с помощью своего слуги Жака. Так в сентиментальную историю вводится мотив изобретательства с элементами научной фантастики, какой бы наивной она не представлялась с современной точки зрения. Изобретатели мастерят из дерева зубчатые колеса, сооружают из них целую систему, приводящую в движение парусиновые крылья, придающие аэронавту вид большой летучей мыши. В отличие от Сирано они не задумываются о космических перелетах, вполне довольствуясь мечтой парить над землей.) гибелью(З). Снова начинаются поиски верного решения, и, наконец, заменив парусину тафтой и внеся необходимые усовершенствования, изобретатели добились горизонтально-поступательного движения, научились подниматься и опускаться на аппарате. И все же при испытании машина сломалась, и Жак, упав в пруд, утонул(4). Автор покарал его за недостойные мысли: нанести бесчестие посмеявшимся над ним девушкам. Два года продолжал трудиться Викторин, подстегиваемый слухами о предстоящем замужестве Кристины. Он идет путем бионики (выражаясь современным языком), исследуя все виды полета бабочек, куропаток, гусей.
Научившись размеренно взмахивать крыльями из тончайшей тафты и китового уса, герой снова и снова испытывает свой агрегат. Автор детально описывает это наивное сооружение, снабженное зонтикообразным аппаратом для координации горизонтального и вертикального движений, приводимых в движение ногами с помощью специальных ремней и особого колеса. Деревянный механизм не очень тяжел, и трению подвергалась только лента, с помощью которой двигался рычаг крыльев. Запас шелковых лент в карманах Викторина, чтобы менять из, не дожидаясь износа, выглядит как-то особенно наивно, с современной точки зрения. Добавление аварийного рычага, позволяющего менять ленту в воздухе, завершает творческие поиски героя, готовящегося к похищению возлюбленной(б). Здесь в роман вступает своеобразная, утопически окрашенная робинзонада. На вершине Неприступной горы Викторин основывает нечто вроде колонии, не только перенеся туда овец, кур и кроликов, материалы для построек, но и постепенно заселяя «необитаемый остров» людьми различных специальностей. Когда собран первый урожай и налажена работа ветряной мельницы, герой решается, наконец, на похищение Кристины. Завоевав неизменной преданностью ее сердце, Викторин убедил Кристину стать его женой.
В описание утопического бытия маленькой общины вплетается антимилитаристская тема в проектах Викторина: предотвращать войны, похищая их зачинщиков и становясь арбитром между вовлеченными в распри нациями. Эта тема присуща социальной фантастике Франции с момента ее зарождения, но если Рабле и Вольтер находили для нее образное воплощение, то Ретиф, как и Мерсье, разрабатывает ее путем философических рассуждений.
Любовная история превращается в утопический роман, рисуя беспечальное бытие созданной Викторином общины. В этой «восхитительной республике», основанной на принципах свободы равенства, полностью отсутствуют пороки и процветают все добродетели, так как, утверждает автор, человек становится порочным лишь тогда, когда социальный режим настолько плох, что порок становится преимуществом(б). Законы Викторина настолько хороши, что когда община переселяется в южное полушарие на остров Кристины, там господствуют уже те же, крепко установившиеся законы и обычаи. Общим обязательным законом для кристинцев является «занятие трудом», в почете только полезные занятия, а праздность объявлена позором и бесчестием(7). Викторин решительно отвергает предложение тестя ввести дворянство, отстаивая всеобщее равенство.
Робинзонада Неприступной горы продолжалась 17 лет, выросло новое поколение красивой и здоровой молодежи, и Викторин отправился на поиски неоткрытых земель, чтобы переселить туда счастливую общину, для которой территория на вершине горы становилась слишком тесной. Так возникает тема путешествия в неизведанные страны, и роман приобретает жанровые черты романа-путешествия, связанного с традициями
Вераса и Дефо. Воздушные разведчики находят в южном полушарии на меридиане Франции остров таких размеров, как Англия и Ирландия вместе взятые, и называют его именем Кристины. Неудивительно, что Ретиф избрал местом действия второй утопии южное полушарие, так как в XVII-XVIII веках, в эпоху бурного развития торгового капитала и колониальных захватов — южное полушарие, наименее изведанное, служило излюбленным месторасположением для утопических романов. К тому же во второй половине XVIII века, в связи с путешествиями капитана Кука в самых широких кругах европейского общества наблюдался повышенный интерес к новым открытиям в южном полушарии, о котором ходили невероятнейшие слухи.
Воздушные робинзоны во время очередного облета новооткрытого острова спасают экипаж и часть груза французского судна. Они предлагают спасенным основать здесь колонию, а потом к ним должны будут присоединиться обитатели Неприступной горы. Продав захваченные в копях Голконды алмазы, Викторин покупает корабль, на котором увозит всю общину, а также специалистов разных областей знания, убедив из уехать якобы в Кайенну. Он скрывает координаты острова, нарочно не берет компаса и ведет корабль, подобно Кастору и Поллуксу, за веревку, привязанную к мачте. Фантастика приобретает здесь сказочно-наивный характер, близкий Рабле, но без присущего ему нарочитого неправдоподобия.
Прибыв на остров, все трудятся, не покладая рук, воздвигая дворец и удобные жилища поселка на 3000 жителей. Ретиф, подобно Свифту и Мерсье — враг колониализма, с восхищением рисует глубоко гуманную политику Викторина по отношению к беззащитным аборигенам острова Кристины, с которыми его сограждане находятся в дружеских отношениях(8). Через несколько лет островитяне уже ведут торговлю с соседними островами: Патагонией и Метапатагонией. Жители Патагонии — великаны в 12-15 футов ростом, отличаются удивительной кротостью. Следует отметить, что со времен Рабле в утопической и фантастической литературе идеальными народами и героями оказываются именно великаны: жители Бробдингнегга (Свифт), обитатели Сатурна и Сириуса (Вольтер) и, наконец, патагонцы и мегапатагонцы Ретифа. Отголоском этой традиции служит «Пища богов» Г. Уэллса, мечтающего об обществе без пороков, которое построят мудрые человечные гиганты.
Утопия Ретифа проходит как бы несколько ступеней развития. Первый этап — община Неприступной горы и колония на острове Кристины — нечто вроде симбиоза республиканских устроев и просвещенного абсолютизма (Викторин и Кристина — идеал философа на троне). Вторым этапом является Патагония — высшая ступень, к которой стремятся кристинцы, добровольно отрекающиеся в конце концов от каких-либо суверенных прав. Наконец, коммунистический строй Метапатагонии — третья и высшая ступень — тот идеал, к которому необходимо стремиться.
Мораль метапатагонцев в высшей степени эвдемонична. Все стремления их направлены к тому, чтобы избегать неприятные впечатления, и воспринимать все те, которые вызывают приятные ощущения. Вследствие этого у них существует основной закон, согласно которого, целью общества является максимум наслаждения для живущих в нем индивидов. Таким образом мораль их заключается в том, чтобы кратчайшим и свободным от помех путем добиваться средств, ведущих к благоденствию. Но необычайную устойчивость этой морали придает то обстоятельство, что она не предоставлена, подобно европейской, капризу каждого отдельного человека. Благодаря равенству и общности, она действует целесообразно и открыто. Равенству обязаны счастливые метапатагонцы отсутствием судов и преступлений, а также неизменно процветающей добродетели. Вот почему метапатагонец Нюффоб (Бюффон) рекомендует посланцам Викторина написать на воротах Кристинвилля: «Без совершенного равенства, нет добродетели, нет счастья»(9).
Рисуя Метапатагонию, Ретиф прибегает к ставшему уже традиционным приему: потрясенных чужеземцев поучают, показывая им обычаи, законы и достижения в различных областях. У метапатагонцев никто ничего не может присвоить себе в собственность. Молодежь работает и ведет полезную, деятельную жизнь, старики же пользуются покоем, и по большей части им вверяется руководство делами. Так как работают все, то труд отдельных личностей не велик. Наоборот, он является удовольствием. День метапатагонцев делится на две части: двенадцать часов сна или вообще покоя, и двенадцать часов общественной деятельности. В первую половину дня они принадлежат себе и своей семье, во вторую — обществу. Работа продолжается четыре часа, затем все собираются в больших столовых для трапезы, которая приготовлена другими гражданами. После этого наступает отдых, длящийся полтора часа, который необходим в жарком климате. Послеполуденное время до самого ужина посвящено разнообразным общественным развлечениям, по окончании которых каждый гражданин уходит с женой и детьми домой и проводит остальные часы дня в тесном семейном кругу. Работы распределяются представителями кварталов между гражданами, сообразно их способностям, и даже философы обязаны сделать свою четырехчасовую работу, а только потом предаваться своим частным занятиям. Никто не должен быть принужден делать одну и ту же работу, наоборот, граждан принуждают менять ее. Но если работа нравиться, то позволяется продолжать занятие ею. Более тяжелые работы, которые ведутся вне дома и требуют большого напряжения сил, предоставлены мужчинам; более же легкие работы исполняют женщины. Таким образом, работа является для метапатагонцев развлечением и забавой, а забава служит у них вместо поучений(10).
Отношения полов у них вообще отличаются большой свободой, и этому обстоятельству Ретиф приписывает отсутствие всяких нарушений брака. Каждые два года супруги могут разлучаться, так как женщины должны в течение второго года кормить ребенка, если таковой у них родиться. Мужчины же имеют право, уже в то время когда жена кормит ребенка, жить с одной из девушек страны. Все незамужние, равно как и беременные, и кормящие матери, живут в общих домах, отдельно от прочих граждан. Когда детям исполняется год, они переходят в руки государственных воспитателей, которые выбираются из достойных граждан государства. Звание воспитателя пользуется со стороны всех величайшим уважением, на общественных праздниках им отводятся лучшие места. Молодежь вступает в брак по достижении определенного возраста: для девушек это 25 лет, для мужчин — 50, так они живут намного дольше (до 220 лет). В изображении положения женщин проявляется до болезненности развитая галантность Ретифа. Женщину он рассматривает как пол, подчиненный мужчине, хотя это подчинение не рабское, как у других народов. С детства девушку учат, что она создана для мужчины, а мужчина для отечества. Задача женщины в идеале Ретифа — служить источником наслаждения для мужчины(11).
В области искусств автор «Южного открытия» оказался суровее своих братьев-утопистов: в Метапатагонии нет театра, а живопись и скульптура не пользуются успехом. В почете только музыка и поэзия, а также поучительно-развлекательные рассказы, а сочинители именуются воссоздателями разума(12).
Остров метапатагонцев напоминает Францию, но только в миниатюре, и к тому же там все диаметрально ей противоположно. Ретиф как бы предвосхищает сатирический прием, к которому прибегает Баттлер в сатирическом романе «Эреуон». Столица Метапатагонии называется Жирап (Париж), а имена ученых расшифровываются подобным же образом: Ордид (Дидро), Ретьлов (Вольтер), Оссур (Руссо) и т. п. Причем, иерархия писателей и литераторов диаметрально противоположна французской (буфонадный прием, идущий от Рабле): на первом месте оказываются мелкие литераторы типа Фардо или Нугарэ, а Вольтер и Руссо причислены к малоизвестным. Этот прием становится средством осмеяния ненавистных Ретифу литераторов и критиков, которых он «возвеличивает», клеймя злой иронией.
Летающие люди восхищались всеми учреждениями метапатагонцев и решили перенять их и установить такие же на острове Кристины путем постепенного улучшения старых законов.
«Южное открытие», вышедшее в 1781 году, хотя и было быстро раскуплено, не переиздавалось более и прошло почти незамеченным. Только аббат Фонтеней в «Провинциальных афишах» охарактеризовал его как самое причудливое произведение, а также «Корреспонданс литтерер» язвительно отметила «Бредовый» характер книги, назвав ее нелепой и утомительной. Ретиф справедливо счел себя непонятым, хотя отчасти и радовался тому, что его поняли только немногие, в результате чего он избежал репрессий.) Жюля Верна.
1 Уайльд О. Полное собрание сочинений. — М.,1912. — Т. 2. — С. 322.
2 О серии произведений Ретифа «Странные идеи» см. работы А. Р. Иоаннисяна: Ретиф де ла Бретон // Ретиф де ла Бретон. Южное открытие, или Французский Дедал. — M. — J~l.:Acaclemia,1936. — C. V-XVIII; Коммунистические идеи в годы Великой французской революции. — М.: Наука, 1966 (полный текст в нашей библиотеке:
3 Ретиф де ла Бретон. Южное открытие, или Французский Дедал. — M. — J~l.:Acaclemia, 1936. — С. 13.
4 Там же. — С. 14-15.
5 Там же. — С. 17-18.
6 Там же. — С. 55-56.
7 Там же. — С. 57-58.
8 Там же. — С. 91
9 Там же. — С. 133.
10 Там же. — С. 134-144.
11 Там же.
12 Там же. — С. 145-148.