Одною и тою же дорогою.
Не ждите и не требуйте от меня, читатель, чтобы я теперь стал
Продолжать начатый анализ характера Катерины. Я так откровенно и так
Подробно высказал вам свое мнение о целом порядке явлений «темного царства»,
Или, говоря проще, семейного курятника, — что мне теперь осталось бы только
Прикладывать общие мысли к отдельным лицам и положениям; мне пришлось бы
Повторять то, что я уже высказал, а это была бы работа очень неголоволомная
И вследствие этого очень скучная и совершенно бесполезная. Если читатель
Находит идеи этой статьи справедливыми, то он, вероятно, согласится с тем,
Что все новые характеры, выводимые в наших романах и драмах, могут
Относиться или к базаровскому типу, или к разряду карликов и вечных детей.
От карликов и от вечных детей ждать нечего; нового они ничего не произведут;
Если вам покажется, что в их мире появился новый характер, то вы смело
Можете утверждать, что это оптический обман. То, что вы в первую минуту
Примете за новое, скоро окажется очень старым; это просто — новая помесь
Карлика с вечным ребенком, а как ни смешивайте эти два элемента, как ни
Разбавляйте один вид тупоумия другим видом тупоумия, в результате все-таки
Получите новый вид старого тупоумия.
Эта мысль совершенно подтверждается двумя последними драмами
Островского: «Гроза» и «Грех да беда на кого не живет». В первой — русская
Офелия, Катерина, совершив множество глупостей, бросается в воду и делает,
Таким образом, последнюю и величайшую нелепость. Во второй — русский Отелло,
Краснов, во все время драмы ведет себя довольно сносно, а потом сдуру
Зарезывает свою жену, очень ничтожную бабенку, на которую и сердиться не
Стоило. Может быть, русская Офелия ничем не хуже настоящей, и, может быть,
Краснов ни в чем не уступит венецианскому мавру, но это ничего не
Доказывает: глупости могли так же удобно совершаться в Дании и в Италии, как
И в России; а что в средние века они совершались гораздо чаще и были гораздо
Крупнее, чем в наше время, это уже не подлежит никакому сомнению; но
Средневековым людям, и даже Шекспиру, было еще извинительно принимать
Большие человеческие глупости за великие явления природы, а нам, людям XIX
Столетия, пора уже называть вещи их настоящими именами. Есть, правда, и у
Нас средневековые люди, которые увидят в подобном требовании оскорбление
Искусства и человеческой природы, но ведь на все вкусы мудрено угодить; так
Пускай уж эти люди гневаются на меня, если это необходимо для их здоровья.
В заключение скажу несколько слов о двух других произведениях г.
Островского, о драматической хронике «Козьма Минин» и о сценах «Тяжелые
Дни». По правде сказать, я хорошенько не вижу, чем «Козьма Минин» отличается
От драмы Кукольника «Рука всевышнего отечество спасла». И Кукольник и
Г. Островский рисуют исторические события так, как наши доморощенные
Живописцы и граверы рисуют доблестных генералов; на первом плане огромный
Генерал сидит на лошади и машет каким-нибудь дрекольем; потом — клубы пыли
Или дыма — что именно, не разберешь; потом за клубами крошечные солдатики,
Поставленные на картину только для того, чтобы показать наглядно, как велик
Полковой командир и как малы в сравнении с ним нижние чины. Так у г.
Островского на первом плане колоссальный Минин, за ним его страдания наяву и
Видения во сне, а совсем назади два-три карапузика изображают русский народ,
Спасающий отечество. По-настоящему, следовало бы всю картину перевернуть,
Потому что в нашей истории Минин, а во французской — Иоанна д’Арк понятны
Только как продукты сильнейшего народного воодушевления. Но наши художники
Рассуждают по-своему, и урезонить их мудрено. — Что касается до «Тяжелых
Дней», то это уж и бог знает что за произведение. Остается пожалеть, что г.
Островский не украсил его куплетами и переодеваниями; вышел бы премиленький
Водевиль, который с большим успехом можно было бы давать на сцене для съезда
И для разъезда театральной публики. Сюжет заключается в том, что
Добродетельный и остроумный чиновник с бескорыстием, достойным самого
Идеального станового {22}, устроивает счастье купеческого сына Андрея
Брускова и купеческой дочери Александры Кругловой. Действующие лица пьют
Шампанское, занавес опускается, и статья моя оканчивается.