Пастушенко Л. И. «Немецкий Икар в ненастье»: Я. М. Р. Ленц и судьбы программного идеализма в Германии XVIII в.
примечательно символически запечатлело реальность неблагоприятной ситуации, в которой складывался и расцветал немецкий программный идеализм, чья высокая утопическая проекция обрела беспримерное выражение в тезисе о чистой человечности Гёте, идее вселенской любви-единения у Шиллера «оригинальных гениев», идейно и художественно дистанцировавшихся относительно Просвещения, Ленц в своем восприятии мира и социума исходит из идеального представления о духовном равенстве единомышленников (das groszlig;e Pri). Созданные им характеры, по меткому замечанию Гердера, дышат величием, превосходящим требования своего времени и мыслятся автором, по его собственному признанию, устремлёнными в будущее. Творчество Ленца проникнуто твердой верой в образцовое совершенство природы человека: «Только наше неверие в человечество делает его столь ожесточенным»[2].)»одного из симпатичнейших Дон Кихотов» (М. Н. Розанов), превращают творческое наследие этого даровитого писателя в средоточие двух противоборствующих тенденций Sturm u), наделённого чуткой отзывчивостью и резонансной восприимчивостью к веяниям времени, незаурядного художника слова, стоящего, как это иногда могло казаться, «вне времени» (Zeitloser[5]). Отечественная германистика изучала преимущественно драматургическую грань таланта писателя[6]. Особые качества штюрмерства Ленца до сих пор не брались во внимание, именно в силу того, что движение «бурных гениев» воспринималось как в принципе однородное явление, хотя бы даже и «уникальное»[7]. Заметим, что в зарубежном литературоведении наметилась плодотворная тенденция дифференцировать движение Бури и натиска или рассматривать его в русле «продолжения и обогащения Просвещения»[8], хотя на творчество Ленца данный подход пока не распространился.) допускающую вольные интерпретации, переложения, прямые отступления. Исследователи не раз высказывали наблюдения относительно жанровой «вненаходимости» таланта Ленца: так, его лирика отмечена известной жесткостью, драматургия обретает сценическое воплощение только после известной обработки (и это несмотря на то, что он принадлежит наряду с Клингером к ведущим драматургам штюрмерства), проза никогда не пользовалась особой популярностью. (Заметим, полное собрание сочинений Я. M. P. Ленца было впервые издано в Германии Л. Тиком в 1828 г.). Выступивший новатором в области поэтики жанровых форм, Ленц явно опережает своё время и тем более противится привычным рубрикациям, что его поэтическое кредо менее всего традиционалистское, писатель скорее отрицает общепринятое в системе жанров, чем утверждает какую бы то ни было жанровую систематику, что само по себе уже характеризует антипросветительское начало его творчества.) проследить некоторые закономерности ведущих литературных направлений XVIII в., преломленных в индивидуальной творческой программе писателя. Избирая предметом исследования малоизученную художественную прозу Ленца, обратим внимание на то, что прозаические повествовательные жанры менее характерны для Бури и натиска, чем лирика или драматургия. Это еще раз подтверждает неконвенциональность индивидуальной манеры писателя, одновременно намечая в нашем исследовании некое глубокое и незаданное соответствие формулировке «Другой ХVIII век», ибо как соотношение просветительских и непросветительских литературных течений, собственно специфика их взаимодействия, так и их ядерно-периферийный жанровый состав в Германии отмечены яркой печатью своеобразия и еще ждут своего углубленного изучения и основательного аналитического прочтения.)»Цербин, или Новая философия» (Zerbi) ставит в центр читательского интереса идейные ориентации философского плана, причём нестандартное определение diе )»неприукрашенной» [14] жизни, избранной «на карте человеческих судеб» [12] и подверженной испытаниям невозвышенных повседневных бурь. В истории падения чувствительного героя, наделённого пламенным воображением и открытым сердцем, интеллектуальная сила и эмоциональная привлекательность мысли философа-повествователя сочетается с фабульной простотой. Так, в зачине находится решение Цербина, достойного молодого человека, выходца из бюргерской среды, самому построить свою жизнь в соответствии с собственными представлениями и не быть обязанным никому, даже состоятельному отцу (sieh selbst alles zu da), затем следуют его попытки утвердиться в обществе, наивные сердечные увлечения, любовная связь о девушкой из простонародья, обезглавленной после рождения ею мертвого ребенка (популярный во времена Ленца мотив казни матери-детоубийцы), сердечное раскаяние после гибели возлюбленной и финальное самоубийство. Исходный набор душевных качеств героя исключает Ver) героя о женщине, браке, собственном предназначении. Так, его «богиня», которую он считает неземным созданием (Gottheit selber [34]) становится одиозным предметом анекдотических пересудов. В браке он «желал слияния, соединения двух сердец без всяких экономических намерений, ему не нужна была домоправительница, он жаждал обрести женщину, радость, счастье, спутницу жизни», но мечту о союзе породнившихся сердец (Verschwisteru) неуклонно и беспощадно вытесняет представление о браке шокирующим образом опровергая и даже профанируя оптимистическую веру в просвещенную мораль, ибо идеальные представления Цербина, неизбежно эволюционирующие в реальной практике повседневности, не только подвергаются насмешке повествователя, составляют предмет оценки в ироническом или саркастическом ключе, но претерпевают резкую деформацию, будучи изложены при этом с драматической искренностью. Таков, например, мотив «прозрения» героя: er ward ver) разветвленной системы элементов, определяющих природу личности: непредубежденное мышление, прилежание, твердая воля, желания, отрасти, чувствительное сердце [16 , aвтоp выступает скорее подобно адвокату человека, чем его судье: «Добродетель догматически эгоцентричному характеру общественного существа Цербина (Kulturme). Данная дилемма откровенно обнажает всю остроту и проблематизм положения о человеке как общественном существе, поскольку зараженный общественными предрассудками Цербин бесконечно далёк от высоты нравственных идеалов своей возлюбленной «сельская утопия» художественного трактата Ленца «Деревенский проповедник» (La), предлагающего историю «одного из первых умов своего времени» [195], достоинства которого заключаются «отнюдь не в поэтическом даровании» [123]. Образцовый герой Ленца . В подобном акцентировании естественной религии, в известном небрежении сверхчувственными элементами христианской догмы Ленц прямо смыкается с просветителями, настаивавшими на обновлении форм религиозной жизни и требовавшими практического приложения философии (К. Вольф).
Высоко превозносимый крестьянами Маннгейм лишен идеализации, в которой на первый план выступает в соответствии с требованиями штюрмерства оригинальная индивидуальность героя. На личном опыте постигнувший науку жизни и теорию общественной пользы, досконально изучивший в молодости камералистику (о чем повествователь не без лукавой усмешки замечает: «триумф мудреца» [127]), Маннгейм сумел успешно воплотить это наукоучение в жизнь. Герой «Сельского проповедника» , и прежде всего . При этом автор особенно подчеркивает причастность Маннгейма новому строю мышления (der ). Серьёзные ученые рассуждения сопровождаются занимательно-остроумными выкладками из характерологии, например: «Нет ничего любезней немца, который путешествовал, или состарившегося француза, или англичанина, прожившего много лет среди русских» [6, 185]. В этом косвенно проявляется выразительная национальная окраска немецкого штюрмерства, внимательного к чужестранному, но не забывающего о собственных приоритетах.)»рейнский гений» Ленца, «центральной фигуры Бури и натиска»[12], отличался внутренним разнообразием. Писатель не только полемически противостоял идейно-эстетической платформе Просвещения, но и был способен сближаться с нею, так как разделял, например, представление о естественной религии, сочувственно воспринимал убеждение в пользе практической инициативы и предприимчивости человека, идеализировал фигуру просвещенного преобразователя, устремленного к общественному благу. Таким образом творчество Ленца реализовало внутренне неоднородную, идейно полифоничную, в принципе многосоставную концепцию штюрмерства. Идейно-эстетическая парадигма прозы Ленца преломила наплыв противоположных проблемных комплексов