После выхода в свет первых частей «Чайльд Гарольда», которые принесли Байрону еще большую, чем прежде, популярность, в образованных слоях различных европейских стран возникает понятие «байронизм». Этим понятием стали обозначать бунтарскую позицию и безграничную скептичность, какие так сильно проявились в этом произведении. Понятие, конечно, не совсем точное, так как оно вбирало в себя черты героя, перенося их на автора. Байрон пытался оспаривать подобное отождествление, опровергая его публично, в том числе в предисловии, написанном в 1818 году, когда он принялся за продолжение поэмы. Но все его попытки были напрасными. Слишком часто прямые высказывания Гарольда перекликались с настроениями, заполнявшими лирику Байрона. Слишком наглядно совпадали некоторые существенные черты Гарольда и облик поэта. Да и не в этих совпадениях была основная причина. Гарольд был представителем эпохи в гораздо в большей степени, чем индивидуальностью, обладающей неповторимым миром. А Байрон — и как художник, и как личность — воплотил дух эпохи глубже и полнее, чем любой из его современников.
Есть безусловное родство между героем и автором, но есть и глубокое различие. Ирония Байрона в отношении своего персонажа, строфы, в которых отчетливо распознается авторский юмор, даже тот факт, что в последних песнях Гарольд почти исчезает из повествования, — ничто не переменило мнения, согласно которому в лице странника поэт изобразил самого себя.
Одно время читатели действительно думали, что властное и мрачное миросозерцание, которым Байрон наделил свои поэтические образы, было точным воспроизведением его собственных взглядов. Полагали даже, что все, что он рассказал, приключилось с ним самим. Отсюда вытекали нескончаемые и малоинтересные споры. Биографы стремились то отождествить писателя с его героями, то защищали поэта от себя самого. Но Байрона-человека знал лишь один, пускай и широкий круг людей. Байрон-поэт стал властелином дум всего культурного мира.
Отчасти это объяснимо тем, что всех глубоко поразил герой, выведенный Байроном. Он был нов и необычен. При этом, он нес в себе черты самого характерного типа, созданного временем. Невольно казалось, что Гарольд списан с совершенно конкретного лица, и лицом этим не мог быть никто иной, кроме автора. Образ, сложившийся в воображении поэта, и реальный человек для современников Байрона, да и для потомков, слились воедино. За всю историю английской литературы не было персонажа, который бы так свободно и, главное, с такой стремительностью шагнул со страницы книги в реальную жизнь, порождая множество подобий и подражаний.
Еще не остыло первое впечатление от байроновской поэмы, сама поэма не была окончена, а уже становилась вполне привычной фигура молодого человека, который ничему на свете не верит, томится пустотой будничности и слишком хорошо знает цену обманам любви, мечтательности, героики. Этот молодой аристократ с какой-то болезненной напряженностью всматривался в окружающую жизнь, но не для того, чтобы разгадать, почему так тесно переплелись в ней радость и горе, благородство и низость. Побуждение его совсем другое: ему нужно вновь и вновь увериться, что в своем презрении к окружающему он прав. Таково уж было время: оно было полно обещаниями великих перемен и свершений, которые преобразуют мир, но эти обещания так и не сбывались.
Безусловно, именно Гарольд стал главным воплощением «байронического героя», каким его воспринимали современники. Другие байроновские герои встречались читателями как вариант, интерпретация образа Гарольда.