«Поэма без героя» Анны Ахматовой. Серебряный век в послереволюционном измерении. В «Поэме без героя», писавшейся в 40-е и последующие годы (всего около 20 лет), Анна Ахматова обратилась ко временам своей молодости — эпохе поэтического «серебряного века»; Здесь причудливо переплетается прошлое и настоящее, дорогие сердцу поэтессы бытовые детали и фантастические образы, легенда и действительность. В первой части поэмы, озаглавленной «Девятьсот тринадцатый год», сюжет представляет собой историю самоубийства из-за несчастной любви пишущего стихи драгунского корнета. В ее основе — реальные события, свидетельницей и даже участницей которых была тогда Ахматова. Но они становятся лишь предлогом для карнавала призраков, милых и страшных, являющихся из прошлого поэтессе, живущей в «сороковые, роковые», испытавшей арест мужа и сына, десятилетиями в советское время лишенной возможности публиковать стихи. Потому-то во вступлении к «Поэме без героя» Ахматова с грустью подчеркивает: Из года сорокового, Как с башни, на все гляжу. Как будто прощаюсь снова С тем, с чем давно простилась, Как будто перекрестилась И под темные своды схожу. Она ощущает себя хранительницей памяти о петербургском «серебряном веке», о его карнавальной атмосфере.
Когда приходят призраки, лирическая героиня поэмы обращается к ним: Вы ошиблись: Венеция дожей — Это рядом…Но маски в прихожей И плащи, и жезлы, и венцы Вам сегодня придется оставить Вас я вздумала нынче прославить, Новогодние сорванцы! Она утверждает: Что мне поступь Железной Маски, Я еще пожелезней тех… И чья очередь испугаться, Отшатнуться, отпрянуть, сдаться И замаливать давний грех? Ясно всё: Не ко мне, так к кому же? Не для них здесь готовился ужин, И не им со мной по пути.
Хвост запрятал под фалды фрака… Как он хром и изящен!.. Однако Я надеюсь, Владыку Мрака Вы не смели сюда ввести? Сам сатана как будто явился со встречи нового 1913 г.
встречать вместе с героиней год 41-й. Дальнейшее, однако, доказывает, что это не «князь тьмы», но призрак, внушающий ужас, подобно офортам Гойи: Маска это, череп, лицо ли — Выражение злобной боли, Что лишь Гойя смел передать. Образы, характерные для поэзии начала века, проходят перед нами: ряженые, карнавальные домино, герои Гофмана, Эдгара По, Гамлеты, Фаусты. И все они в современном восприятии поэтессы получают мрачную, трагическую окраску, воспринимаются как провозвестники грядущей катастрофы. Ахматова отождествляла себя с одной из участниц давнего маскарада: Ты в Россию пришла ниоткуда, О мое белокурое чудо, Коломбина десятых годов!
Что глядишь ты так смутно и зорко: Петербургская кукла, актерка, Ты — один из моих двойников. К прочим титулам надо и этот Приписать. О,подруга поэтов, Я наследница славы твоей, Здесь под музыку дивного мэтра, Ленинградского дикого ветра, И в тени заповедного кедра Вижу танец придворных костей… А в эпилоге поэмы, когда действие переносится в блокадный Ленинград лета 42-го, увиденный автором из далекой ташкентской эвакуации, Ахматова видит уже другого своего двойника: А за проволокой колючей, В самом сердце тайги дремучей — Я не знаю который год — Ставший горстью лагерной пыли, Ставший сказкой из страшной были, Мой двойник на допрос идет. А потом он идет с допроса, Двум посланцам Девки безносой Суждено охранять его. И я слышу даже отсюда — Неужели это не чудо!
— Звуки голоса своего: За тебя я заплатила Чистоганом, Ровно десять лет ходила Под наганом, Ни налево, ни направо Не глядела А за мной худая слава Шелестела. Война окончательно разрушила Петербург «серебряного века», родной для Ахматовой Фонтанный дом, а еще раньше на него пал зловещий отсвет кампании террора. Поэтесса, хранившая заветы «серебряного века», принуждена была долгие годы молчать, а для надежности репрессировали сына и мужа, сделав из них заложников. Гибель юного драгуна-поэта, столь популярная в поэзии начала века тема смерти, разрушения, спроецирована Ахматовой на послереволюционную реальность с террором и войной — исполнившимися пророчествами поэтов и мыслителей русского «серебряного века».