Поле литературы становится полем борьбы за выживание: в данном случае включения в литературу страны проживания писателя-эмигранта.
Впрочем, очевидно, что литературе эмиграции 1990-х гг. почти не удается создать властный дискурс ни в рамках поля метропольной литературы, ни в рамках эмигрантской литературы прошлого, ни тем более в мировой литературе. Метропольная литература стремится теперь к вытеснению авторов, уже уступивших властные позиции предыдущим поколениям эмигрантов.
Обращает на себя внимание и то, что писатели-эмигранты последней волны в конкурентной борьбе в поле литературы используют в своем творчестве позиции, характерные для того или иного меньшинства.
Так, Юлия Кисина В своих произведениях обыгрывает идею асексуальности. Как будто выросшие из кошмаров генной инженерии и массового искусства клоны в романе «Слезы» Вытесняют несимметричного человека как вид, формируют себе новые тела. Мария Рыбакова Пристально исследует отношения палача и жертвы, акцентируя чувство вины немцев перед евреями. Михаил Шишкин Выносит в центр повествования психическую неполноценность: в центре романа «Взятие Измаила» находится любовь героя к своему психически неполноценному ребенку.
Таким образом, очевидно, что литература диаспоры 1990-х позиционирует себя в первую очередь как меньшинственную литературу, герои которой находятся «в покинутости и отчаянии», так как они никогда «не предстают перед собой существами стабильными, завершенными, владеющими собой и вещами».
Такой герой представляет собой постоянное бегство в пустоту, в небытие, к «смерти, которую он приемлет, поскольку только через нее определяет заботу, решимость, совесть» (Ж. А. Голенко).