Прослеживаются взаимовлияния в пределах «пражской школы» украинской поэзии и контакты «пражан» с другими представителями диаспоры 1920- 1930-х годов, затронута проблема сохранения национальной самоидентичности в условиях эмиграции. Взаимодействие единиц литературного процесса является одним из движителей его развития. Наиболее активно художественные контакты и взаимовлияния происходят в пределах школы, группировка, группы. Одним из известнейших группировок украинской литературы ХХ столетия является «пражская школа».
После Первой мировой войны Прага была, наверное, чуть ли не наибольшим культурным центром украинской эмиграции. Правительство Чехословакии приложило много усилий, чтобы эмигранты из Украины могли приобретать образование на родном языке. За короткое время в Праге и Подебрадах открыты учебные заведения, в том числе высшие.
Впервые литературно-художественную группировку украинских эмигрантов первой волны назвал «пражской школой» В. Державин после Второй мировой войны. Под лозунгом пражской поэтической школы объединяют писателей-эмигрантов периода между войнами, чье творчество началось преимущественно в Праге и Подебрадах, а продолжалось в других городах Европы.
В литературоведении нет единогласного мнения относительно персонального состава группы. Известный словацкий исследователь украинской литературы М. Неврлии считает, что по мировоззрению и тематически к ней принадлежали Ю.
Дараган, Е. Маланюк, Л.
Мосендз, Олег Ольжич, Юрии Клен (О. Бургардт), О. Лятуринская, О. Телига, Г. Мазуренко, О.
Стефанович, А. Гарасевич и два закарпатских поэта — И. Ирлявский и И. Колос. Авторы «Литературоведческого словаря-справочника» (К., 1997) к упомянутым выше добавляют имена Ю. Липы и Н.
Ливицкой-Холодной. Сложность в поименном определении художников поэтической школы периода показывается еще и в неоднозначном отношении к этому термину самих «пражан». Например, Е. Маланюк вообще возражает существование какой-то «пражской группы», а Н. Ливицкая-Холодная очерчивает ее не по географическому принципу. Проблема определения пражской группы в украинской поэзии диаспоры как школы появилась в отечественном и заграничном литературоведении на широкой теоретической почве.
Исследование Ю. Шереха, М.
Неврлого, Б. Рубчака, Г. Ильницкого, Т. Салиги обнаруживают сближение поэтов межвоенного времени по мировоззрению, стилю и тематически, а также указывают на вызванное их творчеством ряд наследований, что и дает основание говорить о поэтической школе. Однако сам термин вызывает споры. Г.
Ильницкий усматривает искусственность термина «в том понимании, что это не была группа, объединенная организационно, которая бы имела свой устав, хотя бы какую-то четкую идеологическую и эстетичную платформу». На условности термина «пражская школа» подчеркивают и другие источники, в частности «Литературоведческий словарь-справочник». Однако авторы статьи «Пражская школа» в упомянутом издании определяют и общие черты в творчестве ее представителей. По их мнению, это «яркий неповторимый историософизм, волевые императивы, национально творческий пафос, преимущественно стилевой синтез их лирики». Проблема общего в творчестве поэтов-«пражан» приобрела широкую теоретическую подпочву в украинском литературоведении.
Ю. Шорох затрагивает ее, анализируя творчество О. Лятуринской, которая, по его мнению, «идеально хорошо вписывается в историю того, что повело себя называть Пражской школой украинской литературы, точнее – поэзии». Исследователь считает, что общие признаки необходимо искать в чертах мировоззрения, веры, идеологии, а итак общей была вера в существование отдельной украинской «национальной духовности», как ее назвала самая О.
Лятуринская, и, снова ее словами, «воля к постижению» этой духовности. Так вот и искали поэты своей неповторимой духовной традиции в истории и фольклоре: в истории княжеских эпох — Олег Ольжич и О. Лятуринская, казако-барочной — Ю. Липа, в своеобразной панепохальной историософии — Е. Маланюк.
Представитель младшего поколения украинских литературоведов в диаспоре Б. Рубчак не склонен так резко отмежевывать идеологические принципы от стилевых. Исследователь выходит из основы, что родственность проблематики вызывает и типологическую похожесть стилей.
Критик определяет такие общие для представителей «пражской школы» приемы: «сгущенная аллитерация, метрические модуляции, чувственно-риторические повторения слов, параллелизмы фраз, подчеркнутое приблизительное или же весьма полное рифмование, игра анафорами — это только несколько примеров «странствующих формальных средств». Более всего общего в творчестве «пражан» находит М. Неврлии. По мнению исследователя, есть все основания считать эту элитарную группу школой, поскольку все поэты — представители последней — «были сближены мировоззрением, стилем и тематически. Их творчество вызвало ряд наследований, для их и более поздних поколений стала школой». Радикализм идеологического вдохновителя группы Д.
Донцова, волюнтаристский дух эпохи, а также события в Украине и обращение в историю ее многовекового рабства имели сильное влияние на мировоззрение поэтов. Многие из них печатались в «Вестнике» (1933-1939), который редактировал в межвоенном Львове Д. Донцов. По стилю поэты «пражской школы», по мнению М. Неврлого, — преимущественно неоромантики, философской и психологической углубленностью прибегают также к неоклассике. Получив общую картину, можно определить конкретные фигуры поэтов «пражской школы», творчество которых имеет похожие черты.
О литературных влияниях в пределах группировки (да и шире) говорить тяжело, так как сама методология исследования литературных влияний еще не достаточно разработана. Определенное влияние на мировоззрение и формирование поэтики художника имеет весь его литературно-культурный опыт и знания из других областей.
Относительно художественных влияний между поэтами «пражской школы» нужно говорить о взаимовлияниях. Взять хотя бы такой факт из хронологии, который проследил Т. Салига: только Дараганова «Сагайдак» вышел в 1925 году, опережая следующие издания пражан — «Поэзии» О.
Стефановича (1927), «Ринь» Олега Ольжича (1935), «Гусли» О. Лятуринской (1938), «Зодияк» Л.
Мосендза (1941), «Княжеская эмаль» О. Лятуринской (1941), «Душа на страже» О.
Телиги (аж 1946 г.). Следующим фактом «реакции на литературную жизнь» являются портреты современников, которые «пражане» писали друг с друга, или поэтические посвящения.
Например, в заделе Н. Ливицкой-Холодной находим отзыв на творчество О. Телиги, Е.
Маланюка, О. Лятуринской; Олег Ольжич лишь одну из своих поэзий посвятил Л. Мосендзу, зато сам стал лирическим героем аж пяти стихов О. Стефановича наряду с Ю.
Дараганом и Е. Маланюком; последний, в свою очередь, создал поэтические портреты и сделал посвящения Д. Донцову, М. Мухинову, О. Телеге, Ю. Липе, Олегу Ольжичу и О.
Лятуринской. Галерею литературных портретов и поэтических посвящений сделала О.
Лятуринская. Здесь О. Телига и Олег Ольжич, Ю. Липа и Ю. Косач, Е. Маланюк, В.
Барка, А. Гарасевич, У. Самчук и, конечно, Ю. Дараган, лично с которым писательница не была знакома, но чей единственно мастерский «Сагайдак» оставил глубокий след в творческой жизни О. Лятуринской. Не случайно один из своих наиболее талантливых сборников поэтесса создала в честь «светлой памяти Юрия Дарагана».
Поэтические портреты литературных побратимов существенно дополняют литературоведческие эссе и публицистические статьи О. Лятуринской, героями которых стали снова же таки О. Телига, Ю. Дараган, а еще Д.
Гуменна, Л. Оленко, Л. Гениюш, С.
Русова, М. Глобенко, Э.
Андиевская и др. Поэзия Ю. Дарагана стала своеобразным краеугольным камнем художественного храма «пражской школы», так как его творчество содержало к тому времени элементы, которые развили остальные поэты эмиграции: «яркий историзм, варяги, дикая степь, настроения изгнанника». Конкретизируя мысль о развитии художественных поисков Ю. Дарагана представителями «пражской школы», скажем, что О. Лятуринская, вместе с О.
Стефановичем, поддержала и развила мотивы язычества, исторической памяти, Е. Маланюк и Олег Ольжич — собственно историографию. К слову сказать, скупая на эпиграфы О. Лятуринская если и цитирует кого-то из писателей, то только Ю.
Дарагана: отрывок из его поэзии «Как краснеет кровь пионии…» стал мотто к стихам «Жостер» и «Пиона», а эпиграфом к VI главе поэмы «Ероним» стали слова стиха «Бисть тишина — в Щипюрни в госпитали». Своеобразным кажется поэтический диалог О.
Лятуринской и Е. Маланюка. Последний посвятил писательнице стих «Камень» (напомним, что первая художественная специальность О. Лятуринской — скульптура), а ее приход в литературу воспет на страницах своей «Прощи»: Аж пуща зашумит волынская и на бархат и златоглав В сапянцах легких Лятуринская Выходит кормить пав. Гадает о весне бывшей Любовь вцеловует в слова И выпускает – сокол-песню из вышитого рукава.
(«Волынское»). Не осталась в долге и О. Лятуринская: в заделе поэтессы есть две поэзии, посвященные Е. Маланюку («Август» и «На далекую дорогу»).
Доминирующий мотив первого из упомянутых стихов — ностальгия. Сразу за августом придет осень. Эта пора и в человеческой жизни символизирует время первых итогов, мудрой зрелости, которая требует определенных результатов.
Е. Маланюк пришел к своей поэтической осени с весомым достоянием. В художественном мышлении О. Лятуринской поэт ассоциируется с библейским образом виноградаря, чьи росяные урожаи благословил Господь. Автор называет Е. Маланюка князем, которому вино жизни зачерпнуто чрезвычайно щедро. Однако смех трудящегося горький, так как с каплями радости в чаше жизни встречались и капли грусти.
Стих инкрустирован яркими художественными изобретениями на лексическом, грамматическом и звуковом уровнях, среди которых более всего выделяется богатая внутренняя рифма: «Ох, август, август! — сердце немеет». Такой яркий художественный образ обратил на себя внимание Е.
Маланюка, который в 1955 году писал предисловие к книге поэзии О. Лятуринской «Княжеская эмаль», где в сборнике «Радуга» и помещен упомянутый стих «Август» (поэзия создана намного раньше — о ней упоминает Ю. Шорох в письме к О. Лятуринской от 15.09.1946 г.). А уже в 1959 году литератор создает настоящий художественный шедевр — поэзия «Ave Caesar», помещена со временем в сборник «Август» (Нью-Йорк, 1964). В стихе «Друзьям» (сб. «Тоска») О.
Лятуринская еще раз напоминает себе и другим имена героев: «И, как четки, перебираю имена: – За воина Николая, за Евгения, за Юрия, Олега…Божьи мои! // Кого из них вспомнить за упокой?». В этом перечне легко додумать конкретные фамилии ее современников. Писать о них заставляла поэтессу обязанность человека и художника.