К работе над Рудиным Тургенев приступил в 1855 г., сразу же после неудач Крымской войны, в обстановке назревавшего общественного подъема. Главный герой романа во многом автобиографичен: это человек тургеневского поколения, который получил хорошее философское образование за границей, в Берлинском университете. Тургенева волновал вопрос, что может сделать культурный дворянин в новых условиях, когда перед обществом встали конкретные практические вопросы.
Сначала роман назывался Гениальная натура. Под гениальностью Тургенев понимал способность убеждать и просвещать людей, разносторонний ум и широкую образованность, а под натурой – твердость воли, острое чутье к насущным потребностям общественной жизни и способность претворять слово в дело.
По мере работы над романом это заглавие перестало удовлетворять писателя. Оказалось, что применительно к Рудину оно зазвучало иронически: гениальность в нем была, но натуры вышло мало, был талант будить умы и сердца людей, но не хватало силы воли, вкуса к практическому делу. (*93) Есть скрытая ирония в том, что ожидаемого в салоне богатой помещицы Ласунской барона Муффеля подменяет Рудин. Впечатление диссонанса углубляет и внешность его: высокий рост, но некоторая сутуловатость, тонкий голос, не соответствующий широкой груди, и жидкий блеск его глаз.
Характер Рудина раскрывается в слове. Он покоряет общество в салоне Ласунской блеском своего ума и красноречия.
Это гениальный оратор. В философских импровизациях о смысле жизни, о высоком назначении человека Рудин неотразим.
Молодой учитель Басистов и юная дочь Ласунской Наталья очарованы музыкой рудинской речи о вечном значении временной жизни человека. Его речи вдохновляют и зовут к обновлению жизни, к необыкновенным, героическим свершениям.
Молодые люди не замечают, что и в красноречии героя есть изъян: он говорит вдохновенно, но не совсем ясно, не вполне определительно и точно; он плохо чувствует окружающих, увлекаясь потоком собственных ощущений. Превосходно владея отвлеченным философским языком, он беспомощен в обычных описаниях, не умеет смешить и не умеет смеяться: когда он смеялся, лицо его принимало странное, почти старческое выражение, глаза ежились, нос морщился.
Противоречивый характер своего героя Тургенев подвергает главному испытанию – любовью. Полные энтузиазма речи Рудина юная Наталья принимает за его дела. В ее глазах Рудин – человек подвига, за которым она готова идти безоглядно на любые жертвы. Но Наталья ошибается: годы отвлеченной философской работы иссушили в Рудине живые источники сердца и души. Еще не отзвучали удаляющиеся шаги Натальи, объяснившейся в любви к Рудину, как герой предается размышлениям: …
я счастлив,- произнес он вполголоса.- Да, я счастлив,- повторил он, как бы желая убедить самого себя.
Перевес головы над сердцем ощутим уже в сцене первого любовного признания. Есть в романе глубокий контраст между утром в жизни юной Натальи и рудинским безотрадным утром у пересохшего Авдюхина пруда. Молодому, светлому чувству Натальи отвечает в романе жизнеутверждающая природа: По ясному небу плавно неслись, не закрывая солнца, низкие дымчатые тучи и по временам роняли на поля обильные потоки внезапного и мгновенного ливня.
Совсем другое, невеселое утро переживает Рудин в период решительного объяснения с Натальей: Сплошные тучи молочного цвета (*94) покрывали все небо; ветер быстро гнал их, свистя и взвизгивая. Первое возникшее на его пути препятствие – отказ Дарьи Михайловны Ласунской выдать дочь за бедного человека – приводит Рудина в полное замешательство.
В ответ на любовные порывы Натальи он говорит упавшим голосом: Надо покориться. Герой не выдерживает испытания любовью, обнаруживая свою человеческую неполноценность.
В Рудине отражается трагическая судьба человека тургеневского поколения, воспитанного философским немецким идеализмом. Этот идеализм окрылял, рождал ощущение смысла истории, веру в прогресс. Но уход в отвлеченное мышление не мог не повлечь отрицательных последствий: умозрительность, слабое знакомство с практической стороной человеческой жизни. Теоретик, всей душой ненавидевший крепостное право, оказывался совершенно беспомощным в практических шагах по осуществлению своего прекрасного идеала.
Рудин, романтик-энтузиаст, замахивается на заведомо неисполнимые дела: перестроить в одиночку всю систему преподавания в гимназии, сделать судоходной реку, не считаясь с интересами владельцев маленьких мельниц на ней. В русской жизни суждено ему остаться странником.
Спустя несколько лет мы встречаем его в тряской телеге, едущим неизвестно откуда и неведомо куда. Запыленный плащ, высокий рост и серебряные нити в волосах Рудина заставляют вспомнить о другом вечном страннике-правдоискателе, бессмертном Дон Кихоте. Его скитальческой судьбе вторит в романе скорбный и бесприютный пейзаж: А на дворе поднялся ветер и завыл зловещим завыванием, тяжело и злобно ударяясь в звенящие стекла. Наступила долгая осенняя ночь. Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть теплый уголок…
И да поможет Господь всем бесприютным скитальцам! Финал романа героичен и трагичен одновременно.
Рудин гибнет на парижских баррикадах 1848 года. Верный своей гениальности без натуры, он появляется здесь тогда, когда восстание национальных мастерских уже подавлено. Русский Дон Кихот поднимается на баррикаду с красным знаменем в одной руке и с кривой и тупой саблей в другой.
Сраженный пулей, он падает замертво, а отступающие рабочие принимают его за поляка. Вспоминаются слова из рудинского письма к Наталье: Я кончу тем, что пожертвую собой за какой-нибудь вздор, в который даже верить не буду… Один из героев романа говорит: Несчастье Рудина (*95) состоит в том, что он России не знает, и это точно большое несчастье. Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись.
Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без нее обходится! Космополитизм – чепуха, космополит – нуль, хуже нуля; вне народности ни художества, ни истины, ни жизни, ничего нет. И все же судьба Рудина трагична, но не безнадежна. Его восторженные речи жадно ловит молодой разночинец Басистов из будущих новых людей, Добролюбовых, Чернышевских. Да и гибелью своей, несмотря на видимую ее бессмысленность, Рудин отстаивает ценность вечного поиска истины, высоту героического порыва.