Уже с первых страниц романа Преступление и наказание главный герой его, студент Петербургского университета Родион Раскольников, погружен в болезненное состояние, порабощен философской идеей-страстью, допускающей кровь по совести. Наблюдая русскую жизнь, размышляя над отечественной и мировой историей, Раскольников решил, что исторический прогресс и всякое развитие осуществляются за счет чьих-то страданий, жертв и даже крови, что все человечество подразделяется на две категории. Есть люди, безропотно принимающие любой порядок вещей,- твари дрожащие, и есть люди, нарушающие моральные нормы и общественный порядок, принятый большинством,- сильные мира сего. Великие личности, творцы истории, Ликург, Магомет, Наполеон, не останавливаются перед жертвами, насилиями, кровью ради осуществления своих идей.
Развитие общества совершается за счет попрания тварей дрожащих наполеонами. Идея Раскольникова не наивна: она возводит в квадрат бесчеловечность исторического прогресса, свойственную мно-(*46)гим общественным формациям. Говоря словами Достоевского о Бальзаке, не дух времени, но целые тысячелетия приготовили борением своим такую развязку в душе человека. Поделив людей на две категории, Раскольников сталкивается с вопросом, к какому разряду принадлежит он сам: …
Вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу? Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?… Убийство старухи процентщицы – это самопроверка героя: выдержит, ли он идею о праве сильной личности на кровь, является ли он избранным; исключительным человеком, Наполеоном?
Есть в романе и иной смысл эксперимента, имеющий прямое отношение к мысли автора. Достоевский испытывает человечностью основную идею, по которой совершается ход истории. Диалог с идеей в душе Раскольникова является судом Достоевского над историей, над прогрессом, попирающим человека. Вынашивая идею в своем воспаленном сознании, Раскольников мечтает о роли властелина (Наполеона) и спасителя человечества (Христа) одновременно. Но главным и решающим в его жизни на данный момент является самопроверка.
Он признается Сонечке Мармеладовой: Не для того, чтобы матери помочь, я убил – вздор! Не для того я убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто убил; для себя убил, для себя одного: а там стал ли бы я чьим-нибудь благодетелем или всю жизнь, как паук, ловил бы всех в паутину и из всех живые соки высасывал, мне, в ту минуту, все равно должно было быть! Герой не только не в разладе с современным обществом, но и сам несет в себе его болезни.
Его увлекает антихристианская идея сверхчеловека, которому все позволено. Мир петербургских углов и его связь с теорией Раскольникова Идея Раскольникова органически связана с жизненными условиями, которые окружают студента. На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу,- все это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши. Духота петербургских трущоб – частица общей атмосферы романа, душной и безысходной. Есть связь между исступленными мыслями Раскольникова и черепашьей скорлупой его каморки, крошечной клетушки шагов шесть длиной, с желтыми, пыль-(*47)ными, отставшими от стены обоями и низким давящим потолком. Эта каморка – прообраз более грандиозной, но столько же душной каморки большого города. Недаром Катерина Ивановна Мармеладова говорит, что на улицах Петербурга, словно в комнатах без форточек. Картину тесноты, удушливой скученности людей, ютящихся на аршине пространства, усугубляет чувство духовного одиночества человека в толпе. Люди относятся здесь друг к другу с подозрением и недоверием, их объединяют только злорадство и любопытство к несчастьям ближнего. Под пьяный хохот и язвительные насмешки посетителей распивочной рассказывает Мармеладов потрясающую историю своей жизни; сбегаются на скандал жильцы дома, в котором живет Катерина Ивановна. В романе возникает образ Петербурга мертвенного, холодного, равнодушного к судьбе человека: необъяснимым холодом веет на Раскольникова от этой великолепной панорамы; духом немым и глухим полна была для него эта картина. В духоте узких улочек, в тесноте перенаселенных квартир развертывается потрясающая драма жизни униженных и оскорбленных, жизни на каких-то позорных, унизительных для человека условиях. Достоевский воссоздает глазами Раскольникова особое, преступное состояние мира, в котором право на существование покупается ценой постоянных сделок с совестью. К этому миру, как он представляется Раскольникову, оказываются неприложимыми правила и предписания общепринятой житейской нравственности (Д. И. Писарев). Герои попадают в такие ситуации, в которых точное соблюдение этих правил и предписаний невозможно. Не пойди Сонечка Мармеладова на улицу – умерли бы с голоду ее домочадцы. Даже самоубийство как достойный исход в ее положении исключено. Добро Сони по отношению к ближним требует зла по отношению к себе. Нравственная гармония тут попросту недостижима, а стремление к ее немедленному осуществлению оборачивается бесчеловечностью. По словам Сонечки, например, Катерина Ивановна не замечает, как это все нельзя, чтобы справедливо было в людях, и раздражается. Жизнь ставит героев в такие тупики, когда, с точки зрения логического ума Раскольникова, безнравственным становится само неукоснительное требование нравственности. Любимая сестра Раскольникова Дуня готова выйти замуж не по любви за циничного дельца Лужина, с тем чтобы помочь брату, дать ему возможность закончить университет. Раскольников попадает в положение, аналогичное положению Сонечки. Ясно, что теперь надо было не (*48) тосковать, не страдать пассивно, одними рассуждениями о том, что вопросы неразрешимы, а непременно что-нибудь сделать, и сейчас же и поскорее… Так жизнь не только не уводит героя от обдуманного решения, а как будто специально, на каждом шагу наталкивает на него. Но заметим, что в бунте Раскольникова, наряду с отчаянным вызовом бесчеловечным законам мира сего, есть и пассивное признание их незыблемости, их неизбежности. Если сделки с совестью – обычное и универсальное состояние жизни человечества (вечная Сонечка, пока мир стоит), то, значит, это не подлость, а внутренняя неизбежность, предустановленная от века самой природой человеческого общежития. Тогда нужно считать вздором все нравственные принципы, отбросить их за ненадобностью, как обветшалый хлам, и взглянуть на жизнь с иной точки зрения, уже исключающей устаревшее деление человеческих поступков на злые и добрые. В такой нравственной арифметике укрепляет героя его идея и жизнь, воспринимаемая им сквозь призму острой, как бритва, теории.