Волгин. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII в.
1. Предпосылки и традиции
I. ОСНОВОПОЛОЖНИКИ БУРЖУАЗНОЙ ИДЕОЛОГИИ
1. ПРЕДПОСЫЛКИ и ТРАДИЦИИ)shy;шегося буржуазного уклада. Наряду с цеховыми корпорациями и вопреки им растет крупная промышленность королевских и привилегированных мануфактур, развиваются новые отрасли производства, с самого своего возникновения свободные от цеховых уз. В промышленности и в торговле растут капиталы, рабочие руки начинают концентрироваться в больших промышленных предприятиях. Несмотря на многочисленные таможенные перегородки, растет внутренняя и внешняя торговля, растут, перестраиваются и богатеют большие города. Все более кричащей становится роскошь богатых классов: не только знати, но и верхов буржуазии — откупщиков, государственных поставщиков, оптовых торговцев и владельцев крупных мануфактур, — за которыми тянется постепенно беднеющее сельское дворянство. Все больше скопляется в городах тщетно ищущей заработка рабочей бедноты. Ремесленники попадают все в большую зависимость от торговцев-скупщиков, капиталистический дух, давно уже проникший в цеховое ремесло, делает все новые и новые завоевания.) крестьянства выделяется прослойка сельской буржуазии, а с другой стороны, быстро растут кадры пролетаризированной или полупролетаризированной дереshy;венской бедноты. В условиях феодального режима эксплуатация крестьянства является основным источником, питающим господствующий землевладельческий класс и абсолютистское государство. За счет крестьянского труда живет дворянство и тесно связанное с ним привилегированное духовенство; за счет крестьянского труда осуществляет государство свою внутреннюю и внешнюю политику, в основном служащую интересам того же дворянства и отчасти растущим интересам промышленников и торговцев. Гнет феодальных и фискальных поборов, тяготеющих над деревней, отнюдь не уменьшается в XVIII веке. Наоборот, развитие новой буржуазной экономики ведет к росту потребностей помещиков и государства в денежных средствах. Некоторая часть земельного дворянства, не имея возможности из-за отсутствия средств приспособиться к новым условиям хозяйства, распродает свои владения; подавляющее же большинство дворянства пытается найти выход в изыскании новых и возобновлении старых источников поборов, в возможно более полном использовании феодальных прав (феодальная реакция). А это неизбежно приводит к общему обнищанию деревни, создает непреодолимые препятствия для ее экономического подъема, для интенсификации сельского хозяйства. К этому следует еще прибавить пережитки традиционной феодальной юрисдикции сеньора, недостаshy;точную правовую обеспеченность крестьянского хозяйства, сохраняющиеся в некоторых областях страны остатки крепостного права. Реакционная роль отживающего свое время феодализма как силы, парализующей всякую возможность экономического развития, особенно ярко сказывается во французской деревне.) помещать свои средства не в сельское хозяйство, а в промышленность. Отсутствие капитала делает невозможной интенсификацию сельскохозяйственshy;ного производства. В то время как число зажиточных крестьян составляет ничтожный процент крестьянской массы, число бедняков растет, и положение их ухудшается. Для многих крестьян-бедняков клочок земли, за который они цепко держатся, перестает уже служить основным источником средств существования. Некоторые из них находят себе заработок в так называемой домашней промышленности, работой на «мануфактуру»; иные опускаются до уровня самой жалкой нищеты. Накануне революции французская деревня полна нищего безработного люда, не находящего себе места в экономической системе, «лишнего» в сельском хозяйстве и еще ненужного в индустрии. В крестьянской бедноте накипает возмущение и озлобление.)- наемные рабочие этого времени, жестоко эксплуатируемые, неорганизованные и потому не способные отстоять свои интересы, не могут не питать враждебных чувств к тому общественному порядку, который обрекает их на жизнь, полную непосильного труда и лишений.) либо преодолеваются без нарушения основных принципов старого порядка. Абсолютная монархия возникает на определенной стадии развития феодального общества как политическая форма, наиболее отвечающая сложившемуся к этому времени соотношению классовых сил. «… Абсолютная монархия XVII и XVIII веков, — говорит Энгельс об этом периоде, — … уравновешивает друг против друга дворянство и буржуазию…»5идеализации абсолютизма.) класса и его политического органа — абсолютной монархии. Таков социальный смысл экономической политики меркантилизма, получившей во Франции наиболее последовательное развитие во время правления Кольбера. Не без основания один из исследователей назвал систему меркантилизма повивальной бабкой нарождающегося капитализма. Но даже Кольберу не удалось осуществить свою программу полностью из-за сопротивления феодальных элементов. Все же отдельные ее составные части сохраняли значение руководящих принципов политики XVIII века: «политика дешевого хлеба» и соответственного регулирования хлебной торговли, запретительная таможенная политика, жесткая регламентация промышленности, стремление к расширению колоний и к захвату внешних рынков. Королевская власть, исходя из принципов меркантилизма, считала своей обязанностью вмешиваться в ход промышленного производства, определяя условия труда и качество продукта.) отходит в прошлое. Из политической формы, содействующей развитию производительных сил, монархия превращается в препятствие, которое необходимо устранить, чтобы буржуазное общество могло свободно жить и развиваться. Социальная база монархии суживается, ее авторитет падает. Уже в начале XVIII в. покровительственная политика правительства начинает вызывать протесты со стороны значительной части выросшей и окрепшей буржуазии — необходимые в детском возрасте пеленки воспринимаются как путы. Буржуазия начинает требовать уничтожения оков, связывающих торговлю, устранения давящих на торговлю пережитков феодальной раздробленности, начинает понимать невозможность подъема экономики страны при деградирующем сельском хозяйстве, опутанном феодальными поборами и повинностями, изнемогающем под бременем налогов. Для буржуазии становится все более ясным противоречие между ее интересами и господствующими феодальными отношениями.) оказывать самого решительного сопротивления попыткам подорвать основы феодального порядка. Между тем силы, враждебные существующему социальному и политическому строю, росли, и их недовольство все чаще проявлялось в самых различных формах. Это недовольство было достаточно широко разлито во Франции уже к концу «великого царствования» Людовика XIV, доведшего страну до крайнего истощения. Оно углубилось и обострилось в результате бездарного и беспутного управления регента и Людовика XV. Весь этот период отмечен не только разрозненными вспышками народного гнева в отдельных городах и селах Франции, но и попытками более широких и более организованных народных восстаний (восстание камизаров).) об их задачах и разумных формах.
* * *) Власть короля на земле подобна власти бога на небе; король — живой образ бога, его представитель. Воля короля не имеет других границ, кроме присущего ему сознания долга. Индивид, подданный обязан беспрекословно повиноваться. Интересы подданного всецело подчинены как высшему принципу благу государства. Индивид может противопоставить этому принципу в случае столкновения с ним лишь «молитвы и терпение».
Божественная по своему происхождению, олицетворяющая всю мощь государства королевская власть по существу является властью деспотической, хотя ее теоретики этого слова и избегают. «Только в одной моей особе пребывает королевская власть, — заявлял Людовик XV парламенту в 1766 г., — только от меня существуют и пользуются властью палаты; только мне одному беспредельно и независимо принадлежит законодательная власть; весь общественный порядок во всем его объеме исходит от меня».6) оппозиционная литература этого времени резко расходится с господствующей политической теорией. В этой оппозиционной литературе мы находим уже смелую критику налоговой политики правительства, феодальной эксплуатации, яркую характеристику ужасающей нищеты французской деревни. Здесь есть уже представление о «легальной монархии», связанной законами, идея ограничения королевской власти и защиты прав личности, наконец, учение о народном суверенитете и о происхождении власти из договора. Но все эти положения даны в элементарной форме, без глубокого обоснования и без должного раскрытия всех вытекающих из них выводов. К тому же они часто связаны с идеализацией старых форм сословной монархии, с аристократическими тенденциями.)shy;ниям первого рода можно отнести оппозиционные памфлеты времени Людовика XIV, экономические работы Вобана и Буагильбера, к произведениям второго рода — многочисленные утопические романы, из которых в качестве лучшего образца можно назвать «Историю севарамбов» Вераса. Эти предвестники грядущего расцвета экономической, социальной и политической литературы в некоторых отношениях намечают уже основные линии ее развития в XVIII веке. Буагильбер — несомненный предшественник буржуазной экономической школы (физиоshy;кратов), а утопические романы и утопические путешествия родственны по своим тенденциям коммунистическим утопиям «века просвещения» и школе Руссо. Историческое значение этих предshy;шественников, расшатывавших своей критикой стройное и казавшееся несокрушимым здание абсолютизма, подготовлявших почву для восприятия новых буржуазных политических идей, не следует преуменьшать. Но все же это только предшественники. Широким фронтом наступление на экономические, социальные и политические основы феодально-абсолютистского порядка начиshy;нается лишь к середине XVIII в.
Аристократическая оппозиция абсолютизму — критика режима, установившегося со времени Ришелье и достигшего своего полного расцвета при Людовике XIV, с точки зрения интересов привилегированных сословий,- не отмирает и в XVIII в. Эта оппозиция находит свое наиболее яркое выражение не в теоретической литературе, а в борьбе парламентов против правительства, в связанных с этой борьбой записках и демонстрациях. Теория, развиваемая сторонниками парламента, это теория ограничения монархии аристократической корпорацией. Записка 1730 года именует парламент «сенатом нации», а его членов — «самодержавными блюстителями законов государства». Записка 1732 года утверждает, что «король не может создавать законы без содейshy;ствия парламента, он должен выслушивать отказы и возражения парламента». Регистрация закона парламентом составляет для сторонников парламентов необходимое условие его действиshy;тельности. Эти права парламентов обосновываются тем, что имеются «неизменные законы», столь же древние, как и монархия, — законы, охрана которых составляет право и долг парламента.
Парламенты на всем протяжении XVIII века выступали в качестве решительных противников самых скромных буржуазных реформ, самых осторожных попыток ограничения привилегий высших сословий феодального общества. Их социально-политический идеал — феодальная монархия,- монархия, какой она была до Ришелье. И тем не менее в обоснование своих притязаshy;ний парламенты приводят иногда доводы, которые могли быть использованы и прогрессивной политической мыслью. Парламент признает необходимым, чтобы голос народа тем или иным способом доходил до короля. Парламент рассматривает себя как единственный орган, способный выполнять эту функцию после того, как Генеральные Штаты прекратили свое существование. Парламент в полемике с правительством иногда отходит от позиций божественного права короля и приближается к теории ее договорного происхождения. Во второй половине XVIII века полиshy;тическая идеология парламентской аристократии испытывает известное влияние со стороны развивающейся буржуазной мысли. Но с другой стороны, совершенно бесспорно влияние парshy;ламентских теорий на буржуазную политическую мысль XVIII в. на ранних этапах ее развития.
Еще большее значение для развития французской буржуазной мысли XVIII века имело влияние английской политической литературы. В Англии политические теории, соответствующие интересам буржуазии, сложились раньше, чем во Франции. В многочисленных трактатах, памфлетах и проектах времени английской буржуазной революции конституционные, республиканские и демократические идеи нашли достаточно яркое выражение. Нельзя себе представить, чтобы при широких культурных связях между Англией и Францией эти идеи вовсе не проникали во Францию в XVII в. Не случайным совпадением, надо думать, является тот факт, что пропаганду демократического устройства государства мы находим в утопическом романе «История севарамбов» Вераса — французского писателя, проведшего в Англии ряд лет и хорошо знавшего английские порядки.
* * *
Но если влияние английских революционных идей первой половины XVII в. находило в силу ряда условий политического характера лишь слабое и косвенное выражение во французской литературе, то очень сильным и непосредственным было влияние английских буржуазных политических мыслителей конца XVII века, в первую очередь весьма популярного во Франции Локка. В своих трактатах о гражданском управлении Локк лишь систематизировал достижения английской политической мысли XVII в., «очистив» их, в интересах буржуазии, от революционно-демократических тенденций. Но во Франции XVII века в условиях абсолютной монархии, основанной на «божественном праве» королей, распространение его идей имело большое ревоshy;люционизирующее значение. Учение о естественном праве и о неотчуждаемых естественных правах личности, о народном суверенитете и о договорном происхождении государства, о народном представительстве, наконец, о законности восстаний против тиранов — все эти положения системы Локка находились в самом резком противоречии с господствовавшим во Франции режимом и с его теорией. Эти идеи — в различных сочетаниях, с различными выводами — мы найдем и во французской оппозиционной и революционной литературе XVIII века.
Широкое распространение имела во Франции в первой половине XVIII века идея «просвещенной монархии», «просвещенного абсолютизма». Представители этого течения требовали «прогрессивных реформ», устранения «узурпации и вольностей» феодального дворянства. Но осуществление этих реформ они возлагали на «просвещенного монарха». Королевскую власть они склонны были считать силой, издавна враждебной феодализму, издавна связанной с третьим сословием. Это положение часто подкреплялось ссылкой на ту роль, которую играла некогда королевская власть в борьбе городских коммун и в преодолении феодальной раздробленности страны. Просвещенная монархия представлялась способной «исправить» феодальное общество в нужном для буржуазного прогресса направлении, способной устранить то, что этому прогрессу препятствует. По существу прочность традиции «просвещенного монарха» свидетельствовала о том, что буржуазия как класс не чувствовала еще себя способной взять власть в государстве в свои руки.
Черты политического настроения, лежащего в основе системы «просвещенного абсолютизма», можно найти в сущности уже в XVI веке — в «Государстве» Бодена. В начале XVIII век?» они получили достаточно четкое выражение в вышедшей в 1734 г. книге Дюбо «Критическая история установления французской монархии». Дюбо — сторонник монархической власти. Он доказывает ее исконность, но он стремится обосновать ее необходимость не доводами божественного права, а доводами историческими. Французская монархия для него — законная и естественная наследница власти римской империи. Так называемые феодальные вольности — узурпация власти. Подобно монархии исконна и буржуазия, с которой королевская власть была тесно связана. Основной политический вывод из исторических рассуждений Дюбо таков: необходимо укрепление союза короля с буржуазией, необходима сильная королевская власть, чтобы противостоять притязаниям феодализма.
На близких политических и исторических позициях стоял д’Аржансон в своих «Размышлениях о старинном и современном управлении Францией» (1737). Как и Дюбо, д’Аржансон считает феодализм узурпацией. Он восхваляет капетингов, освободивших рабов и будто бы оттеснивших «чудовищный феодальный режим». Он — решительный противник привилегий дворянства, он защищает идею принудительного выкупа сеньериальных прав и равенства в обложении налогами. Он против притязаний знати на участие в управлении, против дворянства мантии и парламентов. Деспотизм он ненавидит, но еще больше он ненавидит феодальные порядки. Прогрессивные реформы могло бы, по его мнению, осуществить лишь просвещенное и твердое правительство — сильный король, не стесненный ни парламентами, ни Генеральными Штатами. Как мы видим, буржуазия пришла к сознанию непримиримости своих интересов с феодальным порядком раньше, чем она поняла, что для устранения феодального порядка необходима политическая свобода.
Совершенно исключительную роль в формировании французской политической мысли XVIII в. сыграла так называемая теория естественного права. Учение о естественном законе и о естеshy;ственном праве как системе естественных законов было унаследовано мыслителями XVIII в. от более ранних теоретиков — Гроция и Спинозы, Гоббса и Локка. Корни этого учения восходят к античности. В XVII веке оно было весьма обстоятельно и всесторонне разработано. Но идеологической формой широкого движения общественной мысли естественное право становится только во Франции XVIII в.
Исходным пунктом учения о естественном праве является понятие природы человека. Основной метод теории — рационалистический метод дедукции из некоторых положений, имеющих характер аксиом. С точки зрения естественного права, существующие отношения обычно отвергаются как «неестественные», «неразумные», им противопоставляется естественный порядок как порядок, логически вытекающий из природы, как нечто разумное, доказуемое логическими доводами, убедительными для всех разумных людей.8
Природа человека понимается последователями теории естественного права не диалектически, а метафизически, как нечто единое и неизменное. В исторически существующем человеке теоретики естественного права считают возможным выделить черты, данные человеку природой и всегда ему присущие, несмотря на все те наращения, которыми он обязан прогрессу культуры и развитию общественных учреждений. В результате такого выделения получается некий человек вообще — отвлеченное понятие, которое составляет логическую основу всех дальнейших построений. Права, вытекающие из вечной и неизменной природы человека, являются естественными правами. Эти права присущи человеку вне всякой зависимости от писаных законов, которые могут совпадать с естественными законами, а могут и не совпадать с ними.) присущие реальному бытию, а как абстрактные нормы, диктуемые бытию нашим разумом.
Дальнейший этап в развитии теории естественного права состоит в том, что естественный порядок, т. е. порядок, в котором царят естественные законы, находит себе место в истории челоshy;вечества, на ее первых ступенях, когда человек стоит ближе к природе, когда он свободен от привитых ему в дальнейшем свойств, чуждых его естественному существу. Так возникает понятие о естественном порядке, представляющее как бы рационалистический вариант старинной, восходящей к античности легенды о «золотом веке». Так возникает распространенное в XVIII в. представление о «добром дикаре», живущем по законам природы.
В соответствии с индивидуалистическими настроениями молодой буржуазии, растущей и процветающей на почве индивидуального хозяйствования, разрывающей в своем росте путы традиционных общественных связей, буржуазные теоретики изучаемой эпохи склонны к атомистическому представлению об обществе. Они обосновывают его необходимость и обычно (за некоторыми исключениями) объясняют его возникновение интересами и потребностями индивида, логически предшествующего обществу. С таким пониманием общества связано характерное для большинства социальных мыслителей XVIII в. представление об образовании общества путем «общественного договора» между индивидами.
Само собой разумеется, что для идеологов буржуазного прогресса естественным правом должно было представляться право индивида, право частной собственности. Но к теории естественного права примыкали также учения, относящиеся к буржуазному прогрессу отрицательно,- учения уравнительные и коммунистические. Конечно, содержание, которое вкладывалось в понятия «природы человека» и «естественного права», было в этих теориях существенно иным. Основному буржуазному принципу — принципу частной собственности — здесь противопоставляется принцип естественной общности имуществ.
Как в процессе подготовки общественного договора, так и в дальнейшем развитии человеческого общества политические теоретики XVIII века отмечают иногда значение для прогресса и для упадка общества моментов экономических. Но основную движущую силу прогресса они видят обычно в развитии и совершенствовании человеческого разума, в накоплении знаний, в рассеянии мрака невежества и в успехах просвещения. Даже наиболее последовательные материалисты «века просвещения» в теории общественного развития не в состоянии освободиться от этих идеалистических представлений. Теория естественного права неразрывно связана во всех своих звеньях с рационалистическим пониманием общественных отношений. Возникшая в XVI-XVII вв. рационалистическая теория общества в общественном сознании XVIII столетия господствовала почти безраздельно.
Нам совершенно очевидна сейчас вся ненаучность, вся антиисторичность теории естественного права. Метафизично и произвольно не исходное понятие — понятие вечной и неизменной природы человека; рационалистичен ее метод; наивен ее практический вывод, гласящий, что необходимость «естественного» порядка как порядка, соответствующего природе человека, можно доказать чисто логическими доводами, убедительными для всех разумных людей. Но, оценивая теорию естественного права с точки зрения ее исторической роли в XVIII веке не следует забывать, что в этот период она служит оружием борьбы против феодального порядка и абсолютной монархини, орудием освобождения умов от исторически сложившихся традиций. Противопоставленное праву положительному естественное право приобретало в годы подготовки буржуазной революции большое прогрессивное, а в работах некоторых теоретиков и революционное значение.
Примечания
5 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., t. XVI, ч. 1, стр. 147.
6 Ф. Рокен. Движение общественной мысли во Франции в XVIII в. СПб., 1902, стр. 274.)»… Философы XVIII века апеллировали к разуму, как к единственному судье над всем существующим. Они требовали основания разумного государства, разумного общества… Этот… разум оказался в действительноshy;сти лишь идеализированным рассудком третьего сословия, готового превратиться в современную буржуазию». К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., t. XIV, стр. 259.