Бодрость, даже жизнерадостная бодрость В. Г. Короленко удивляла не меня одного.
Многие нижегородцы до знакомства с ним ожидали увидеть в человеке, долго сидевшем в тюрьмах и испытавшем якутскую ссылку, признаки надломленности; озлобления и усталости. Но эти естественные ожидания не оправдывались. Как «тяжкий млат, дробя стекло, кует булат», так и все испытания не раздробили сил здорового и крепкого организма В. Г. Короленко, не убили в нем ни добродушия, ни юмора, ни бодрости, ни веселости, ни энергии. Один только след перенесенного скоро бросался в глаза: В. Г.
Короленко с особой чуткостью «реагировал» на отрицательные факты жизни. Однако эта черта никогда не переходила в что-либо напоминающее тяжелые типы «униженных и оскорбленных». — Заходите вечерком: будут Анненские и еще кое-кто. Часто по вечерам маленькая квартира в конце Канатной у «Трех Святителей» наполнялась гостями. Здесь встречались люди из самых разнообразных слоев нижегородского общества: земцы, врачи, пароходные капитаны, чиновники, учителя, учительницы, судьи, адвокаты, «братья писатели», люди, ищущие работы, и пр.
и пр. Все себя чувствовали хорошо и просто: хозяин всех объединял. И замечательно: эта маленькая квартира имела необыкновенное свойство — вызывать наружу лучшие черты людей. Здесь была какая-то особенная атмосфера, в которой оживлялось и крепло все хорошее в человеке. Скупой здесь решался быть добрым, трусливый — смелым, хитрый — прямодушным. …В 1900 году Владимир Галактионович перебрался на жительство в тихую Полтаву. К столичной жизни он оказался не совсем приспособленным: Петербург заедал его время.
С утра и до ночи являлись разного рода люди со всевозможными делами и делишками. Приходили депутации с просьбами «читать», приходили авторы с рукописями и за советами, приходили «сложные характеры» с бесконечными «умными» разговорами и т. д. и т. д. Владимир Галактионович оказался вовлеченным в многочисленные комиссии, комитеты, собрания и заседания, и в итоге он увидел, что у него вовсе нет своего собственного свободного времени. Он пробовал бороться и, между прочим, ко входной двери своей квартиры прибил бумагу с указанием дней и часов «приема».
Но это объявление оказалось лишь тщетной попыткой: на расписание не обращали внимания, раздавались звонки, и люди хотя и с оговоркой — «на одну минутку», — но входили, а «минутки» удлинялись… — Не умею я, — говорил В.
Г. Короленко, — распоряжаться своим временем, как другие. Н. Короленко-Ляхович