Cатирическое направление в русской литературе

С конца XVIII в. ощутимо начал проявляться кризис феодально-дворянского общества и в России, что незамедлило отразиться и на развитии ее литературы, где сатирическое направление было начато еще Кантемиром. С времен царствования Екатерины II и Указа о вольности дворянства сатира и комедия приобретают все более конкретную социальную направленность. Сатира Новикова, комедии Фонвизина и Капниста, комедии и басни Крылова разобщали царские крепостнические нравы, осмеивали помещиков-крепостников и чиновную бюрократию. Иногда сатира метила и царя. В басне юного Дениса Давыдова «Голова и Ноги» (1803) ноги, олицетворяющие «верноподданных», говорят голове-царю:

  • А прихоти твои нельзя нам исполнять;
  • Да между нами ведь признаться,
  • Коль ты имеешь право управлять,
  • Так мы имеем право спотыкаться
  • И можем иногда, споткнувшись,
  • как же быть —
  • Твое Величество об камень расшибить.

В сатире пробует свои силы лицеист Пушкин. За ними в русскую литературу приходит и Грибоедов, нанесший своей комедией сильнейший удар дворянско-крепостническому обществу. Отечественная война 1812 года пробудила политическое и национальное сознание многих русских людей, захваченных большими историческими событиями, вскрыла великие силы, таившиеся в русском народе. «Война 1812 года пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании»,— отмечал декабрист И. Д. Якушкин. Героически отстаивая независимость своей родины от иноземных захватчиков, освобождая страны Европы от наполеоновского гнета и владычества, народные массы России начинали осознавать свое право на освобождение от крепостной кабалы. «Еще война длилась, когда ратники, возвратясь в домы, первые разнесли ропот в классе народа»,— писал декабрист А. Бестужев. «Мы проливали кровь,— говорили они,— а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас вновь тиранят господа»2. На Дону и в других районах России вспыхнули крестьянские волнения. Между тем помещики-крепостники, не слишком обременявшие себя патриотическими заботами в 1812 г., что засвидетельствовал позднее Пушкин в своем «Рославлеве» («…гостиные наполнялись патриотами: кто высыпал из табакерок французский табак и стал нюхать русский; кто сжег десяток французских брошюр, кто отказался от лафита и принялся за кислые щи. Все закаялись говорить по-французски; все закричали о Пожарском и Минине и стали проповедовать народную войну, собираясь на долгих отправиться в саратовские деревни»), по возвращении в Москву, «спаленную пожаром», вернулись к прежнему образу жизни и, сделав вид, что, собственно, ничего страшного не случилось, стремились сохранить незыблемыми крепостной быт, и присущие ему нравы и устои. Казалось, что старый порядок укрепился и заграничными походами русских, войск, завершившимися взятием Парижа, восстановлением Бурбонов и вознесением русского царизма на вершину-могущества в Европе. Однако мир уже стал не тот. Характеризуя общую идейно-политическую обстановку того времени, декабрист П. И. Пестель пишет: «Происшествия 1812, 13, 14 и 15 годов, равно как предшествовавших и последовавших времен, показали столько престолов низверженных, столько других поставленных, столько царств уничтоженных, столько новых учреждений, столько царей изгнанных, столько возвратившихся или призванных и столько опять изгнанных, столько революций совершенных, столько переворотов произведенных, что все сии происшествия ознакомили умы с революциями, с возможностями и удобностями оные производить. К тому же имеет каждый век свою отличительную черту. Нынешний ознаменовывается революционными мыслями. От одного конца Европы до другого видно везде одно и то же, от Португалии до России, не исключая ни единого государства, даже Англии и Турции — сих двух противоположностей. То же самое зрелище представляет и вся Америка. Дух преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать… Вот причины, полагаю я, которые породили революционные мысли и правила и укоренили оные в умах» ‘. Рылеев также считал, что уже со времен Реформации европейские народы стремились к свободе, завоевание которой и составляло, по мнению поэта, задачу XIX века, его высокое «предназначение». Произошла революция и в умах. В век Просвещения было признано могущество разума, великое значение передовых идей и нравственного воспитания человека. Философы-просветители были твердо убеждены, что человека можно и должно воспитать как того требует разум, понявший истинную природу человека. Делу разумного воспитания призвано служить и искусство. Шиллер мечтает об утверждении в обществе «лучшего существа человека», облагороженного искусством. В эстетический идеал вошел образ совершенного человека, гражданина своего отечества. Таким человеком считался гетевский Вер-тер. Но уже тогда возникают остро ощущаемые противоречия между идеальным и реальным, между светлым гуманистическим идеалом и неприглядной действительностью феодально-дворянского строя и образа жизни. Воспитанию совершенного человека препятствовало неразумно устроенное, пораженное порочными и низменными нравами общество. Измените общество, введите разумное воспитание и люди будут другими,— рассуждали просветители. Выход из этих противоречий предлагался самый различный— от усовершенствования общества путем нравственного или эстетического воспитания человека до революционного преобразования мира на н
ачалах разума и справедливости, попыткой к чему и была французская революция конца XVIII в. Идеи и стремления просветителей перешли в наследство людям начала XIX в. Прежде всего их восприняли передовые романтики. Начало нового столетия ознаменовалось в литературе бурным развитием романтизма. Романтики обогатили ее вниманием к области человеческого сердца, к сфере эмоционального в человеке, к миру фантазии и воображения, утверждением чувствительности, культом чувства. Они в высокой степени пробуждали и развивали в человеке чувство достоинства, стремление к деятельности, благородную субъективность, мечты й вдохновение. Они ценили народность, обращали мысль к национальной истории, выступали за свободу и независимость личности против деспотизма и тирании, в чем бы они не проявлялись в общественной или частной жизни. Многое начало меняться и в крепостной России. «Не велик промежуток между 1810 и 1820 годами, но между ними находится 1812 год. Нравы те же, тени те же; помещики, возвращающиеся из своих деревень в сожженную столицу, те же. Но что-то изменилось. Пронеслась мысль, и то, чего она коснулась своим дыханием, стало уже не тем, чем было» ‘,— свидетельствует Герцен. Усиливаются патриотические и антикрепостнические настроения в среде прогрессивной дворянской молодежи, из которой вышли декабристы. Передовых русских людей страшно мучило противоречие между европейской славой и могуществом России и тем отсталым крепостным строем, в условиях которого жила русская нация, обездоленный закрепощенный народ. Декабрист М. Фонвизин отмечал, что все его единомышленники «стыдились за Россию, так глубоко униженную самовластием». Декабристы мечтали о преобразовании отечества. Главную задачу преобразования России они видели в освобождении ее от рабства. «Теперь настало время освобождения народов от угнетающего их рабства,— заявлял декабрист М. Бестужев-Рюмин,— и неужели русские, ознаменовавшие себя столь блистательными подвигами в войне истинно отечественной,— русские, исторгшие Европу из-под ига Наполеона, не свергнут общественного ярма и не отличат себя благородной ревностью, когда дело пойдет о спасении отечества, счастливое преобразование коего зависит от любви нашей к свободе» . С 1816 г. в России зарождаются тайные политические общества, распространяющие свободомыслие и идеи борьбы с самодержавием и феодально-крепостническим строем. Идея борьбы за свободу человека воодушевляла декабристов с самого начала их движения.