Черкасов П. П. Людовик XVI и Екатерина II (1774-1776 гг.).
Людовик XVI: время иллюзий
ЛЮДОВИК XVI: ВРЕМЯ ИЛЛЮЗИЙ)»Общественный договор» Руссо, ставший новым Евангелием для образованного общества. Идея нравственного совершенствования человечества, словно вирус, овладела умами, отвергавшими традиционные ценности, и прежде всего религию. Возникло множество масонских лож и всевозможных философских обществ. «Со времени изгнания иезуитов (в 1764 г. — П. Ч.), — отмечала Эвелин Левер, — Парламентарии и философы составили своего рода соединенную партию. Осмелев от этого успеха, магистраты не желали больше безропотно подчиняться давлению королевской власти» [/aaa>
Повсюду, включая дворянскую и даже аристократическую среду, велись навеянные модой, но от того не менее опасные для устоев Старого порядка разговоры о равенстве. «Старое социальное здание было полностью заминировано в своих глубоких основах», — вспоминал либерально настроенный аристократ, граф де Сегюр [/i> — писал популярный тогда литератор Мельхиор Гримм, — наилучший способ управления государством» [/i> но «не всякого следует обучать», ибо «всеобщее образование привело бы к тому, что количество сеющих сомнения намного превысило бы число тех, кто способен их разрешить» [/aaa>) парижской магистратуры и ликвидация вновь созданной [Литература Просвещения ) короля. «К несчастью для него и для всей Франции, — отмечал Ф. Рокэн, — молодого монарха, которого знали только с хорошей стороны, — утверждал французский историк, — лет, на протяжении которых, после бесплодных попыток улучшения и неоконченных реформ, общее расстройство только усилилось и страсти разгорелись еще сильнее» [/aaa>) король руководствовался, по всей видимости, не только господствовавшими в обществе настроениями и ожиданиями, но и теми принципами, на которых он сам был воспитан под влиянием отца. Во всяком случае князь И. С. Барятинский в своих донесениях в Петербург еще в середине мая 1774 г., т. е. сразу же после смерти Людовика XV, докладывал, что новый король подбирает министров в соответствии с рекомендациями, оставленными ему покойным отцом-дофином Луи-Фердинандом.
В депеше Панину от 15 мая 1774 г. Барятинский сообщал:
«Покойный дофин, отец нынешнего короля, при кончине своей поручил епископу Верденскому маленький запечатанный ларчик с завещанием никому его не отдавать, кроме ныне владеющего короля, однако не прежде восшествия его на престол. Покойный король, сведав о сем, требовал у помянутого епископа сего ларчика, однако он в том отказал, и никакими угрозами не могли его склонить на то, чтоб нарушил данное ему от дофина завещание. Спустя некоторое время епископ умер. При смерти своей поручил он означенный ларчик брату своему, называемому Николай, который теперь первый президент Счетной камеры (палаты — П. Ч.), наставление нынешнему королю о правлении государственных дел и о выборе людей к оным, и в сем наставлении якобы граф Морепа означен первым человеком в государстве, как по его способности к делам, так и по отменной его честности… Дюк Нивернуа и де Муи равномерно в том завещании рекомендованы… Думают, что граф Морепа и Нивернуа точно будут присутствовать в Совете… а де Муи определен будет для правления военного (департамента. — П. Ч.)» [/aaa>) к власти тех, кто когда-то пользовался доверием глубоко почитаемого им покойного отца-дофина. В то же время новый король обнаружил и понимание назревших проблем, требовавших новых подходов и прежде всего принятия неотложных мер по преодолению тяжелого финансового кризиса, доставшегося ему в наследство от его крайне расточительного деда.
Бюджетный дефицит делал неизбежной политику жесткой экономии. В упоминавшейся депеше Барятинского графу Панину от 15 мая 1774 г. русский посланник сообщал: «Ожидают, что дворцовые расходы уменьшены будут во всех частях, и в самом деле, сделаны уже некоторые убавки. Все сие подает народу великую надежду о хорошем впредь правлении нынешнего короля» [/aaa>) ave). По рекомендации короля Мария Антуанетта последовала его примеру и отказалась от полагавшихся ей 10 млн. ливров (Le doit de cei) [/aaa>
«Народ к новому королю в восхищении, и около замка, где король изволит жить, подлинно собираются в великом множестве», — докладывал в Петербург русский посланник [/i>- писал он графу Панину в другой депеше [/i> Описывая крестный ход, состоявшийся вскоре после восшествия на престол Людовика XVI, посланник докладывал императрице, что «собравшийся при сем случае народ чувствительнейшим образом оказывая усердие свое к Его Христианнейшему Величеству почти беспрерывными радостными восклицаниями» [/aaa>) графа Панина. Для русского дипломата не было тайной, что молодому королю не достает не столько опыта, который со временем он должен был приобрести, сколько силы характера, дающейся природой и воспитанием. А слабохарактерность, даже при самых возвышенных побуждениях, совершенно недопустима для монарха, наделенного абсолютной властью. Она, эта слабохарактерность, чревата самыми непредсказуемыми последствиями, тем более в стране, как очень скоро выяснится, «беременной революцией». Князь Барятинский, разумеется, не мог предвидеть 14 июля 1789 г., как никто другой не мог этого сделать в 1774 г., однако в его донесениях встречались тревожные мысли о начавшемся царствовании и о судьбе Франции.
В шифрованной депеше, отправленной графу Панину на третий день после восшествия на престол Людовика XVI, Барятинский писал, что «от собственного характера нового Государя не знают еще чего ожидать в рассуждении его молодых лет и несведения в делах, к коим он не был никогда допущен, и ведая его строгость и вспыльчивость» [/i>[/i>- писал князь Барятинский в шифрованной депеше графу Панину [Литература Просвещения )»достойных» людей, но зато без фаворитов и фавориток, скомпрометировавших предыдущее царствование. В депеше вице-канцлеру Ивану Андреевичу Остерману от 19(8) ноября 1775 г. он писал, что «хотя Его Величество не может управлять самостоятельно, но благоразумной части народа то весьма приятно… что видят в его Величестве податливость и уважение к достойным и заслуженным людям и что нет при нем никого, кто мог бы похвалиться его доверенностью, кроме тех, кои употреблены в делах» [/aaa>) герцога де Шуазеля к управлению делами. «Многими уже опытами доказано, — писал посланник графу Панину в июле 1774 г., — Что Ее Величество имеет великую инфлуенцию во всех королевских поступках» [/i> — доносил Барятинский главе Иностранной коллегии в июле 1774 г., — Что внутри королевской фамилии нет большого согласия и что король и вся фамилия весьма часто переменяют образ их мыслей во всех вещах» [/i> [/aaa>
Внимательно наблюдая за попытками Людовика XVI вывести страну из кризиса, российский посланник однажды скептически (и как оказалось — пророчески) заметит, что «Франция никогда не выйдет из замешательства и расстройства, в коих она теперь находится» [/aaa>
Трудновыполнимую задачу — восстановить утраченное в государстве равновесие — Людовик XVI возложил на новое министерство, сформированное летом 1774 г. Непопулярные министры — дЭгильон, Мопу и аббат Терре — потеряли свои посты, а двое последних даже отправились в ссылку. На их место были призваны Морепа, Мюи, Вержен, Тюрго и др. Общественное мнение настойчиво требовало также роспуска «парламента Мопу», члены которого в свое время были назначены покойным королем, и восстановления в правах прежнего Парижского парламента. Волнения по этому поводу, как сообщал в Петербург Барятинский, охватили не только «чернь», но и привилегированные слои, включая даже духовенство. «Число сторонников старого парламента весьма велико и большей частью состоит из лучших людей, как светских, так и духовных», — писал он графу Панину [/aaa>) со своей стороны считал перспективу возвращения старого парламента весьма опасной для короля и его власти. «Если старый парламент будет восстановлен на прежнем основании, — писал он в Петербург, — на его сторону. Правда, — добавлял Барятинский, — Трезвомыслящие люди надеются на благоразумие и искусство в делах графа Морепа, что он сумеет все так устроить, что и король сохранит свою власть, и парламент более нынешнего будет иметь полномочий» [Литература Просвещения ) парламента в дела духовенства и др., — Людовик XVI распустил «парламент Мопу» и восстановил в правах прежний Парижский парламент.
Важнейший пост генерального контролера финансов и одновременно морского министра был доверен Тюрго, популярному в обществе лидеру «партии экономистов», который давно выступал против чрезмерной расточительности двора и государства, а также против введения новых налогов и займов. Тюрго надеялся выйти из финансового кризиса путем жесткой экономии. Это был честный и энергичный человек, склонный, правда, к доктринерству, — не столько политик, сколько ученый-энциклопедист.
Высоко оценивал деловые и личные качества нового генерального контролера российский посланник в Париже. В его донесениях в Петербург можно найти множество самых лестных характеристик Тюрго: «Господин Тюрго… происходит не из дворян, но из древней фамилии Дероб, — сообщал Барятинский графу Панину. — Публика весьма удостоверена об отличных его качествах и беспорочном поведении… и почитает его великим финансистом» [/i> [/aaa>
Министром королевского двора стал Мальзерб — друг и единомышленник Тюрго. Он начал с наведения порядка в своем ведомстве, бывшим ранее кормушкой для многих десятков, если не сотен придворных бездельников, домогавшихся — и небезуспешно — всевозможных высокооплачиваемых синекур. Мальзерб убедил короля в необходимости резкого ограничения этих синекур и установил строгую отчетность в доходно-расходных статьях бюджета дворцового ведомства.)»lettres de cachet» — тайных приказов за королевской подписью об аресте и тюремном заключении без суда и следствия любого француза или иностранца. Министр лично явился в Бастилию и освободил содержавшихся там многочисленных узников, арестованных на основании «lettres de cachet». В 1794 г. 73-летний филантроп, осмелившийся выступить защитником на процессе Людовика XVI, будет обезглавлен якобинцами вместе с дочерью, внучкой и их мужьями.
«Мы на заре более ясных дней», — писал д’Аламбер прусскому королю Фридриху II в связи с назначением Тюрго и Мальзерба [/i> — констатировал позднейший историк [/aaa>
Первой мерой нового министерства стала отмена монополии на торговлю хлебом. Генеральный контролер финансов добился запрета государственных закупок и складирования зерновых, что должно было развязать руки сельскохозяйственным производителям и частным торговцам. Эта мера была встречена с энтузиазмом обществом и с нескрываемой ненавистью теми, кто баснословно наживался на хлебной монополии. Вчерашние монополисты начали организованный саботаж правительственного решения и сумели, искусственно взвинтив цены на продовольствие, спровоцировать голодные бунты. Их цель заключалась в том, чтобы свалить Тюрго, занятого в то время подготовкой королевских эдиктов о ликвидации барщины, изживших себя цеховых корпораций, а также о восстановлении в гражданских правах протестантов в соответствии с Нантским эдиктом 1598 г., фактически отмененным Людовиком XIV в 1685 г. В борьбе против либеральных начинаний Тюрго — Мальзерба объединились все консервативные силы: бюрократия, духовенство, крупные земельные собственники, все еще многочисленные и влиятельные получатели королевских бенефиций. Среди недругов двух министров оказались королева, не довольная их попытками ограничить ее траты, а также имевший огромное влияние на короля граф Морена, убежденный консерватор, которому абсолютно чужда была либеральная направленность этих реформ.
Однако министры-либералы упорно продолжали следовать своим реформаторским идеям, опираясь на поддержку сочувствовавшей им части общества. «Заботы публики от ожидаемых перемен день ото дня умножаются, ибо нет уже почти ни одного места, где не помышляли бы о реформе по причине открываемых здесь нетерпимых злоупотреблений», — сообщал в Петербург Барятинский [/i> (злоупотребления. — П. Ч.) Не будут вскорости исправлены, — писал Барятинский в другом своем донесении, — То Франция, несмотря на множество ее ресурсов и на великое число денег, имеющихся во внутренней циркуляции, через несколько месяцев может дойти до банкротства» [/aaa>) Весной 1775 г. под угрозой оказалось даже продовольственное снабжение Парижа. «Генерал-контролер более всех теперь уважаем, и все делается по его плану, — сообщал Барятинский вице-канцлеру Остерману. — Дюку де ла Врильеру и маршалу Бирону приказано обо всем с ним сноситься, а особенно о том, что касается прокормления Парижа» [/i> [/aaa>) Парижского парламента. В феврале 1776 г. Парижский парламент, возобновивший противоборство с королевской властью, принял постановление об изъятии и сожжении брошюры «Неудобства феодальных прав», изданной под покровительством Тюрго. Вольтер называл это сочинение «полным сводом гуманности». Зато в постановлении парламента авторы брошюры были обвинены в оскорблении законов и обычаев Франции, священных и неприкосновенных прав короны и права собственности частных лиц, наконец, в подрыве всей системы монархического правления. Парламент высказал и отрицательное отношение к подготовленным эдиктам об уничтожении последних феодальных повинностей, а также отживших свое цеховых корпораций — сословия так называемых цеховых присяжных. Магистраты отправили даже соответствующую депутацию к королю с выражением своего протеста. Выслушав их, король сокрушенно сказал: «Я вижу, что никто, кроме меня и Тюрго, не любит народ» [/aaa>
У Людовика XVI еще хватило духа утвердить 12 марта 1776 г. подготовленные генеральным контролером эдикты, но он оказался бессилен перед мощным напором противников Тюрго, среди которых активную, хотя и закулисную роль играли Мария Антуанетта и граф Морепа. Парижский парламент в решении, принятом 30 мая 1776 г., потребовал от всех находящихся в оброчной, вассальной или ведомственной повинности у частных лиц отправлять все их обязанности перед королем и своими господами, пригрозив непокорным и возмутителям спокойствия неминуемой карой. А 12 мая 1776 г. враги Тюрго сумели-таки склонить слабовольного короля к отставке министра финансов [/i> [/aaa>
Затравленный клеветой и интригами, Мальзерб вынужден был уйти еще раньше. Из своего Фернейского уединения Вольтер отозвался на падение Мальзерба и Тюрго горькими строками: «Франция была бы слишком счастлива. Союз этих двух министров мог сделать чудеса. Я никогда не утешусь, увидев зарождение и гибель Золотого Века, который они нам подготовляли» [/aaa>
С падением Тюрго были отменены разработанные им либеральные эдикты, с политикой реформ было покончено, как было покончено с мечтой Тюрго «превратить традиционную монархию в своего рода королевскую демократию во главе с добродетельным государем» [Литература Просвещения ) воли.
После падения Мальзерба и Тюрго руководство делами сосредоточилось в руках графа де Морепа — 75-летнего старца, начинавшего карьеру еще при Людовике XIV и попавшего в опалу при Людовике XV за фривольный стишок о мадам Помпадур, который ему ошибочно приписали. Трудно было ожидать от графа свежих идей и тем более энергичных действий, способных существенно изменить к лучшему положение дел в стране. Единственно, чем новый старый министр был серьезно озабочен, так это тем, чтобы, ничего не меняя, спокойно умереть на высоком посту, что ему в конечном счете и удалось. По каким-то соображениям Людовик XVI, глубоко почитавший графа Морепа, не возвел его в ранг первого министра: этот пост так и оставался вакантным вплоть до революции и падения монархии. Король поручил Морепа заниматься вопросами внутренней политики и администрации. И все же в новом министерстве граф Морепа играл ведущую роль, особенно после отставки Тюрго и Мальзерба, активно вмешиваясь в дела других департаментов.
Отставка либеральных министров означала победу консервативных сил и одновременно ослабление королевской власти. Она знаменовала фактический разрыв королевской власти с набиравшей силу либеральной частью общества, которая под влиянием философии Просвещения переходила в наступление на Старый порядок. «С некоторого времени в публике, как никогда прежде, распространяются дерзостные сочинения, клонящиеся к развращению нравов и к предосуждению Правительства», — отмечал в своей реляции Екатерине II ее представитель во Франции [/aaa>