Черкасов П. П. Людовик XVI и Екатерина II (1774-1776 гг.).
Маркиз де Жюинье
МАРКИЗ ДЕ ЖЮИНЬЕ) с 1772 г., а до этого долгое время служивший в Польше, был слишком заангажирован в борьбе, которую дипломатия Людовика XV вела против России.) новость, князь Барятинский писал: «Назначение к высочайшему нашему двору маркиза де Жюинье не все здесь одобряют, полагая, что много есть к сему месту способнее его. Я его персонально не знаю, и ни в одном доме мне не случалось быть с ним вместе. Меня уверяют, что в публике имеет он весьма хорошую репутацию, как в рассуждении его ума, так и поведения. Говорят, что на военной службе он проявил себя с лучшей стороны, но в дипломатической никогда не был употреблен. Ему сорок лет, характер имеет серьезный. Родом не из первых фамилий, но из старых хороших бургундских дворян. Графу Вержену приходится свойственником, и сам по себе достаточен. Граф Вержен, объявляя мне о его назначении, сказал: я-де надеюсь, что сим выбором у вас будут довольны» [Литература Просвещения ) можно было ожидать более объективной информации о внутреннем положении России и намерениях императрицы Екатерины в области внешней политики; во-вторых, он доводился родственником министру, чувствовавшему свое одиночество в Версале и нуждавшемуся в надежных помощниках.) из Петербурга, объявилось, как уверял Барятинский, около 130 претендентов на столь почетную вакансию. «Я имел уже честь, — писал он, — считают себя обиженными и открыто жалуются на графа Вержена. Граф Монтемар, брат бывшего военного министра, который был посланником при кельнском курфюрсте, на приватной аудиенции у короля подал на этот счет жалобу Его Величеству, сказав, что он тем обижен. Говорят, что граф де Боклей по той же самой причине просил короля об отзыве его из Регенсбурга (в надежде получить назначение в Петербург. — П. Ч.).де Жюинье, — продолжал Барятинский, — Никто здесь и не думал, чтобы он в сие место был назначен, и полагают, что в его годы поздно уже сию карьеру начинать, а особенно при нашем высочайшем дворе. По всем этим причинам надеются на то, что его все же не назначат, но я лично думаю, что все эти разговоры не заслуживают внимания, так как всеми он (Жюинье. — П. Ч.) в первый момент» [/aaa>) Барятинский сообщил вице-канцлеру Остерману о беседе, которую он имел с бароном, где речь зашла и о маркизе де Жюинье. «Мы надеемся, — сказал Бретейль, — Что этим назначением Ее Императорское Величество будет удостоверена в нашем намерении и желании сохранить между обоими дворами доброе согласие. Мы знаем, что Ее Величество (Екатерина II. — П. Ч.) Почитать изволит нас (французов. — П. Ч.) а нрава весьма тихого и скромного. Правда, в делах он совсем неопытен, но так как с вашей стороны до сего времени не оказывается ни малейшего желания к сближению обоих дворов, то и не предвидится, чтобы ему (Жюинье. — П. Ч.) Пришлось вести с вами какие-либо переговоры», — не без иронии заметил Бретейль [Литература Просвещения )) II. В инструкции, которой должен был следовать новый французский посланник, еще не говорилось о налаживании политического сотрудничества между Францией и Россией, но выражалась готовность Людовика XVI к нормализации довольно прохладных двусторонних отношений, высказывалось желание молодого короля рассеять предубеждения и недоразумения, накопившиеся в этих отношениях за десятилетия правления его предшественника, наконец, выражалась готовность к переговорам о заключении торгового договора между двумя странами [/i> — говорилось в инструкции, — Поручает своему полномочному министру уничтожить личные предубеждения императрицы против нас, приведшие к охлаждению между двумя дворами. Он (Жюинье. — П. Ч.) с ней в дружбе и часто сожалел, что отношения его с императрицей не так близки, как того требовали бы интересы двух государств, что поведение короля будет все больше и больше убеждать государыню в искренности его расположения, если и она со своей стороны будет выказывать те же чувства» [/aaa>
Красной нитью в этом документе проходила мысль о заинтересованности Франции в поддержании мира и спокойствия на континенте, что являлось основополагающим пунктом «дипломатии статус-кво», олицетворявшейся Людовиком XVI и министром иностранных дел графом Верженом. «Если мы желаем видеть больше доверия между нами и Россией, — гласила инструкция, — То не столько для нашей собственной выгоды, сколько для сохранения мира, столь необходимого для счастья человечества» [/aaa>
Маркизу Жюинъе было указано, что союз с Австрией остается краеугольным камнем внешней политики Франции, «так как король видит в нем залог всеобщего блага для Европы и одновременно — спокойствия обоих государств» [/aaa>)»Северная система» графа Панина, предусматривавшая союз России, Пруссии и Англии с привлечением ряда государств европейского севера — Польши, Саксонии, Дании и др. — против государств юга, входивших в так называемый «Семейный пакт», — Франции, Испании и Австрии. Ось «Северной системы», или «аккорта», как тогда говорили, составляли союзные отношения между Петербургом и Берлином.
Маркизу де Жюинье было поручено постараться убедить Екатерину II в том, что чрезмерное усиление Пруссии опасно не только для европейского равновесия, но и для русских интересов, особенно после того как Пруссия была допущена к разделу Польши. Естественным противовесом такой угрозе могло бы стать сближение России с Францией и Австрией.
«Претензии берлинского двора, — говорилось по этому поводу в инструкции новому французскому посланнику, — Становятся с каждым днем все опаснее, дружба его — все деспотичнее, и не исключено, что Екатерина II, обратившись к истинным интересам своей империи, умерив свое честолюбие, успокоившись в своих враждебных чувствах, увидит, что она более не нуждается в короле прусском, что она слишком способствовала возрастанию его могущества, что она приобрела себе в Польше опасного конкурента, которого она должна была устранить от дел королевства, что она доставила ему средства присвоить себе торговлю с поляками, что она дала прусскому королю возможность содержать сухопутную армию громадных размеров, а также создать морское могущество, которое даст ему еще одно средство напасть на Россию и отделить ее от остальной Европы, наконец, что она доставила этому предприимчивому королю средства играть первую роль на Севере, где Россия до сих пор имела неограниченное влияние. Столь очевидные результаты многих ошибок не ускользнут от проницательного ума Екатерины II, когда она спокойно начнет обдумывать прошедшее, настоящее и будущее. Можно предвидеть, что рано или поздно желание разрушить свое дело (речь идет о союзе с Пруссией. — П. Ч.) Придет на смену необдуманному покровительству, которое она своими действиями оказывала естественному врагу России… Она (Екатерина. — П. Ч.) Поймет, что единственное средство остановить чрезмерное возрастание прусского могущества — это противодействие короля и что совместными усилиями Франция и Россия воздвигнут непреодолимую преграду прусской жадности» [/aaa>
Намереваясь расстроить «Северную систему», авторство которой не без оснований приписывалось Н. И. Панину, глава французской дипломатии советовал посланнику обратить особое внимание на нового любимца императрицы, Григория Александровича Потемкина, чей фавор обещал быть длительным и основательным. В лице Потемкина граф Вержен надеялся обрести в Петербурге противовес влиянию Панина с его губительной для интересов Франции привязанностью к Пруссии и Англии. «Возможно, — гласила инструкция, полученная маркизом Жюинье, — Что новый фаворит (Потемкин. — П. Ч.) Захочет изменить систему, которой столь привержена до настоящего времени его государыня, заменив ее новой, более соответствующей истинным интересам (Российской. — П. Ч.) Империи. Некоторые его (Потемкина. — П. Ч.) Высказывания позволяют предположить такую возможность» [/aaa>
12 августа 1775 г. маркиз де Жюинье прибыл в Москву, а 28 августа получил аудиенцию у Екатерины II, которой вручил свои верительные грамоты. «Я был тронут тем радушием, с которым она меня приняла», — писал Жюинье в депеше Вержену [Литература Просвещения ) Жюинье, желая, видимо, сделать приятное министру, поспешил сообщить ему и об «ожидаемом в самом ближайшем будущем падении г-на Панина» [Литература Просвещения ) С прибытием маркиза Жюинье в Москву его предшественник Дюран вскоре выехал из России.
Обстоятельства миссии маркиза Жюинье в России (1775-1777 гг.) довольно живо, хотя и весьма поверхностно описаны в мемуарах его секретаря, шевалье Буре де Корберона. Не лишены интереса первые впечатления наблюдательного шевалье о Екатерине II. «Государыня эта, — писал секретарь французского посольства, — Имеет в высшей степени величественный вид, и в выражении ее лица благородство слито с любезностью» [/i> [/aaa>
С самого начала маркиз Жюинье произвел весьма благоприятное впечатление на императрицу. «Ваш Жюинье приехал, — писала она Мельхиору Гримму. — Он не имеет вида ветреника. Я молю Бога, чтоб Он возвысил его ум над пустыми мечтами, горячкой, грубыми и тяжелыми клеветами, глупостью его предшественников и чтоб он предохранил его от желчи и черной ипохондрии маленькой министерской канальи, бывшей до него. Этот человек нравится мне, он кроткий и не злой. Ваш маркиз Жюинье кажется мне честным и порядочным человеком, и я думаю, что он неспособен лгать. Правда, что он служит при министре (Вержене. — П. Ч.), Наиболее почтенном из когда-либо бывших, и, ухаживая за которым, думаю, не нужно прибегать к желчи и злости для поддержания его принципов» [/aaa>
Жюинье сохранял благорасположение императрицы в течение всего пребывания в России. Екатерина II искренне сожалела, когда осенью 1777 г. маркиз Жюинье по состоянию здоровья оставил свой пост и вернулся во Францию. Впоследствии она не раз вспоминала о нем с самыми добрыми чувствами. «Я всегда рада, когда мне говорят о Жюинье, потому что это очень честный человек, и он изменил здесь тон своих предшественников», — писала Екатерина в 1781 г. [/aaa>
Вскоре по приезде в Москву маркиз Жюинье получил от графа Вержена письмо, содержание которого должно было быть весьма приятно императрице и ее министрам, так как речь в нем едва ли не впервые со времен Петра Великого шла о признании особых интересов России в Польше. Разумеется, французскому посланнику поручили довести до сведения Екатерины II изменившуюся позицию Франции по столь щекотливому для ее интересов и самолюбия вопросу. «Так как одна из главных причин предубеждения против нас Екатерины заключается в том, что Франция постоянно противодействовала всем ее мероприятиям в Польше, — отмечалось в письме министра, — король дает вам право сказать в удобную минуту, что мы не считаем ее влияние в этой республике (в Польше. — П. Ч.) Опасным для сохранения мира и равновесия, что, напротив, мы считаем это влияние одним из самых надежных средств сдерживать честолюбие других соседей Польши» [/aaa>
Намек на «других соседей Польши» был более чем прозрачным. Франция соглашалась признать русские интересы в Польше, но не интересы Пруссии. После отказа в субсидиях польским конфедератам это был очередной жест доброй воли новой версальской дипломатии по отношению к петербургскому двору. Людовик XVI и Вержен очень хотели быть услышанными Екатериной II и графом Паниным в их призывах к закреплению сложившегося в результате раздела Польши и Кючук-Кайнарджийского договора нового равновесия в Европе, где значительно возросла роль России.
От молодого версальского двора потребуется еще немало усилий и доказательств искреннего желания улучшить отношения с Россией, прежде чем ему удастся рассеять устойчивое предубеждение Екатерины II в отношении французской внешней политики, слишком долго и целенаправленно стремившейся вытеснить Россию на задворки Европы. Русская императрица следила за первыми шагами молодого короля Франции со смешанным чувством недоверчивого интереса. В письме к своей корреспондентке г-же Бьельке 28 августа 1774 г. Екатерина писала: «Кстати, что говорят в ваших краях о новом французском дворе? Я видела газету, в которой находили, что он еще зелен и не дозрел; это показалось мне забавным» [/i> [/aaa>
Тенденция к нормализации русско-французских отношений, наметившаяся со вступлением на престол в мае 1774 г. Людовика XVI, получила свое развитие на рубеже 70-80-х годов и была закреплена в «Трактате дружбы, торговли и мореплавания» между Россией и Францией, заключенном 11 января 1787 г.
; . Paris, 1890, p. 213-215. , ф. Сношения России с Францией, оп. 93/6, д. 287, л. 27-29. И. С. Барятинский — Екатерине II, 30 апреля — 1 мая 1774 г. 1774 г. 1774 г. мая 1774 г. мая 1774 г. Христианнейшего короля, которого ее постоянный корреспондент Мельхиор Гримм в переписке с Екатериной тщетно пытался отнести к числу «самых крупных философов своего времени» (см. письмо Гримма Екатерине II от 29 августа 1780 г. — Сборник РИО, т. 44, с. 99.). Еще 12 октября 1768 г. выписанный из Англии доктор Димсдаль сделал прививку от оспы самой Екатерине, а затем и ее сыну, великому князю Павлу Петровичу. Это был первый случай оспопрививания в России. и Россия. Исследования и новые материалы по истории русско-французских культурных связей второй половины XVIII века. М., 1998. с. 21-46. конечном счете отвергли русскую невесту, недвусмысленно намекнув на ее низкое (по матери) происхождение. Предпочтение было отдано дочери изгнанного Петром из Польши короля Станислава Лещинского. Что касается Елизаветы Петровны, то она через всю жизнь пронесла самые теплые (и не разделенные) чувства к тому, кто так и не стал ее мужем, и кого она знала только по портретам и официальной переписке. Не лишним в этой связи будет напомнить, что Людовик XV считался самым красивым мужчиной Франции и одним из первых красавцев в Европе, а Елизавета Петровна никогда не была равнодушна к мужской красоте. на трон Людовика XVI. Донесения русского посланника во Франции князя И. С. Барятинского (май — июнь 1774 г.). Из фондов Архива внешней политики Российской империи. Публикация и комментарий П. П. Черкасова. — Россия и Франция: XVIII-XX века, вып. 2, с. 63-80. сформировал новый, так называемый «парламент Мопу», непользовавшийся доверием общества. См. об этом: Egret. J. Louis XV et l’oppositio) мая 1774 г. мая 1774 г. мая 1774 г. мая 1774 г. 1774 г. мая 1774 г. мая 1774 г. июня 1774 г. ноября 1775 г. июля 1774 г. июля 1774 г. июля 1774 г. января 1776 г. 1774 г. августа 1774 г. июля 1774 г. 1774 г. января 1776 г. января 1776 г. 1775 г. 1775 г. 1776 г. , ф. Сношения России с Францией, оп. 93/6, д. 291. л. 132-134. И. С. Барятинский — Н. И. Панину, 5 июня (25 мая) 1774 г. 1775 г. 1774 г. де Шуазеля, желавшего закрепить этим франко-австрийский союз, возникший в 1756 г., в преддверии Семилетней войны. 1774 г. 1774 г. июля 1774 г. 1774 г. 1774 г. августа 1774 г. октября 1774 r. октября 1774 г. 1776 г. 1775 г. июля 1774 г. 1774 г. М., 1998, с. 20-46. . Correspo) 1774 г. 1774 г. там же, л. 111-112 об. И. С. Барятинский — И. А. Остерману, 27 (16) апреля 1775 г.; там же, д. 303, л. 83-83 об. И. С. Барятинский — И. А. Остерману, 17 (6) сентября 1775 r. декабря 1774 г. января 1775 r. января 1775 г. Westphalie jusgu’a la Revolutio), т. 1-148. СПб. 1867-1916; т. 23, с. 31, 34, 38.