Вслед за ослепительной картиной жирной тропической природы, покидая Анжерский рейд, он говорит: Прощайте, роскошные, влажные берега, дай бог никогда не возвращаться под ваши деревья, под Жгучее небо и на болотистые пары! Довольно взглянуть один раза жарко и как раз лихорадку схватишь. У него совсем нет картин болезни: его поэзии, чуждой всего резкого, не знакомы ни жгучие страдания, Ни резкие порывы. Он проходит без описания горячку Обломова, она приходится в промежутке между Двумя частями романа. Болезнь Веры так легко разрешается благотворным появлением бабушки. Но едва Ли зато какой-нибудь русский романист так хорошо, так тонко обрисовал мнительность, эту болезнь Воображения. Для Тита Никоновича мнительность стала почти содержанием жизни, и Обломов все Носится с своим ожирением сердца. Печаль, эту болезнь души, Гончаров любит смягчать, чтоб она была Ни жгучей, ни резкой: вспомните бедняка Козлова 27, у которого жена уехала, — он грустит, но живет Надеждой, что неверная вернется. Резкие выходки в романах Гончарова очень редки. Обломова он Допустил до одного сильного движения: на 500-й странице романа он дает пощечину негодяю Тарантьеву, который заслужил ее чуть ли не на 20-й. Самое патетическое место в «Обрыве» — энергичная Расправа с Тычковым — не вполне удалось: слишком уж тяжелая выдвинута артиллерия, и бабушка Проявляет чересчур много пафоса против грубого и зазнавшегося вора. Вообще Гончаров избегает быстрых и резких оборотов дела. Тушин сломал свой хлыст заблаговременно и В объяснении поражает Марка более изящной сдержанностью (причем, однако, деревья трещат). Штольц и бабушка, как deus ex machina {Бог из машины (лат.).}, являются как раз вовремя: порядок Водворяется сам собою, и разные негодяи прячутся по щелям. Страдания в изображении Гончарова мало трогают. Когда в «Обрыве» Наташа умирает в чахотке, у читателя Остается такое впечатление, что ей так и подобало умереть. Недаром сам поэт в своих признаниях Характеризует ее следующими словами: …это райская птица, которая только и могла жить в своем раю, под тропическим небом, под солнцем, Без зим, без ветров, без хищных когтей 28. Неужто Борис Павлович Райский виноват, что он не мог дать бедной девушке ни тропического неба, Ни райских цветов? Страдания Татьяны Марковны Бережковой, когда она вдруг прониклась сознанием Своего греха и неизбежности возмездия, — эти страдания сам Гончаров назвал признаком величия души. Не знаю, то ли потому, что они обнаруживаются в несколько навуходоносоровской форме (бабушка без устали бродит по полям), то ли потому, что самый источник их нам неясен, но страдания Эти не трогают. Это что-то вроде кровопускания. Мучения Веры, — но они так воспитательны, даже благодетельны, она точно обновляется после пережитого Горя. Стоит ли говорить о страданиях Адуева, о страданиях Райского оттого, что он не может покорить всех Красивых женщин, перед которыми блещет, или о мучениях Ольги из-за того, что Обломов все еще Не побывал в приказе и не написал в Обломовку. Два раза рисует Гончаров настоящую тоску — это в Жене Адуева-дяди и в Ольге Штольц, — с этим подтачивающим живую душу чувством Неудовлетворенности поэт так их и покидает: он не певец горя. Зато ни негодяи, ни дураки Гончарова Не оскорбляют читателя. Первые посрамляются, вторые одурачиваются. Все эти Тарантьевы, Тычковы Так покорно уползают в свои щели. Или сравните Полину Карповну Крицкую, ну хоть с гоголевской «дамой Приятной во всех отношениях». Там чуется горечь от пустомыслия и пошлости жалкой сплетницы, Полина Карповна с ее «bonjour» и глупостью просто забавна. Недаром сам Райский говорит про нее: «она так Карикатурна, что даже в роман не годится». Во всей поэзии Гончарова нет мистического щекотания нервов, даже просто страшного ничего нет. Вспомните «Вия», вспомните изящную психологию страха в тургеневском «Стучит». Ничего подобного у Гончарова.
Тургенев пошел купаться и напугался на десятки лет. Гончаров свет объехал и потом ничего Страшного не рассказал. В поэзии Гончарова даже смерти как-то нет, точно в его благословенной Обломовке: В последние пять лет из нескольких сот душ не умер никто, не то что насильственной, даже естественной Смертью. А если кто от старости или какой-нибудь застарелой болезни и почил вечным сном, то там долго после Того не могли надивиться такому необыкновенному случаю. Тургенев, Толстой посвятили смерти особые сочинения. У Толстого страх смерти повлиял на все Мировоззрение. А вспомните рядом с этим, как умирает у Гончарова Обломов. Мы прочли о нем 600 страниц, Мы не знаем человека в русской литературе так полно, так живо изображенного, а между тем его смерть Действует на нас меньше, чем смерть дерева у Толстого или гибель локомотива в «La bete humaine» 29 {«Человек-зверь» (фр.).}. Когда-то Белинский сказал про Гончарова и его отношения к героиням: «он до тех Пор с ней только и возится, пока она ему нужна» 30. Так было и с Обломовым. Он умер, потому Что кончился, потому что Гончаров исчерпал для нас всю его психологическую Сущность, и он перестал быть нужным своему творцу. Гончаров любил порядок, любил комфорт, все изящное, крепкое, красивое. Вспомните классическую Характеристику англичан и их культуры во «Фрегате Паллада» или параллель между роскошью и Комфортом. Комфорт был для Гончарова не только житейская, но художественная, творческая потребность: Комфорт для него заключался в уравновешенности и красоте тех ближайших, присных впечатлений, Которыми в значительной мере питалось его творчество. Гончаров неизменный здравомысл и резонер. Сентиментализм ему чужд и смешон. Когда он писал свою Первую повесть «Обыкновенную историю», адуевщина была для него уже пережитым явлением. В Обломове он дал этому душевному худосочию следующую точно вычеканенную характеристику:
Пуще всего он бегал тех бледных, печальных дев, большею частью с черными глазами, в которых Светятся «мучительные дни и неправедные ночи», дев, с неведомыми никому скорбями и радостями, у Которых всегда есть что-то вверить, сказать, и когда надо сказать, они вздрагивают, заливаются Внезапными слезами, потом вдруг обовьют шею друга руками, долго смотрят в глаза, потом на небо, Говорят, что жизнь их обречена проклятью, иногда падают в обморок. Резонеров у Гончарова немало: Адуев-дядя, Аянов (в «Обрыве»), Штольц (в «Обломове»), бабушка (в «Обрыве»). Между резонерами есть только один вполне живой человек — это бабушка. Резонерство Гончарова чисто русское, с юмором, с готовностью и над собой посмеяться, консервативное, Но без всякой деревянности, напротив, сердечное, а главное, без тени самолюбования. Такова бабушка — для нее все решается традицией, этим коллективным опытом веков, — она глубоко Консервативна, но сердце ее полно любви к людям, и это мешает иногда последовательности в ее суждениях И поступках. У нее нет дерзкой самонадеянности резонеров деревянных, нет и их упорства: когда она Признает, что Борюшка прав, она становится на его сторону, хотя он и порченый. Когда ее мудрость Оказывается слаба перед непонятным для нее явлением Вериного падения, она попросту, По-человечески горюет, склонив седую голову перед новой и мудреной напастью. II В числе терминов, усвоенных критикой, чуть ли не самый ходячий — это слово тип. Школьная наука со Своими грубыми приемами особенно излюбила этот термин. Тип скупца — Плюшкин, тип ленивца — Обломов, Тип лгуна — Ноздрев. Ярлыки приклеиваются на тонкие художественные работы, и они сдаются на Рынок. Там по ярлыкам узнает их каждый мальчишка… Вот фат, вот демоническая натура и т. п. Рыночные характеристики. На этих ярлыках строятся и разыгрываются бесконечные вариации. То мысль критика, прицепившись к черте, грубо бросающейся в глаза поверхностному наблюдателю, Начертывает характеристику человека, исходя из ярлыка, на нем выставленного. То актер шаржирует Изображение, опять-таки исходя из основной типической черты. (Давно ли перестали быть карикатурами И «Ревизор» и «Горе от ума»?) То шаржирует тип романист-подражатель. Художественный тип есть очень сложная вещь. Прежде всего мы различаем в нем две стороны: 1) это комбинаторное представление из целого ряда Однородных впечатлений: чем разнороднее те группы, тем богаче галерея типов; чем больше впечатлений Слагается в один тип, тем сам он богаче; 2) в художественный тип входит душа поэта Многочисленными своими функциями, — в тип врастают мысли, чувства, желания, стремления, идеалы поэта. Таким образом, элементы бессознательные, пассивные сплетаются с активными и дают тонкую сеть, Представляющую для нас столько сходства с живыми тканями природы. Мы как бы смотрим в соединенные трубки стереоскопа на два изображения на плоскости, и душа создает Иллюзию трех измерений. В типе часто преобладает та или другая сторона. Вот, например, типы Островского, Потехина 31, Глеба Успенского: какой-нибудь Тит Титыч Брусков 32, в нем вы Чувствуете преобладание пассивного, материального, эпического элемента над лирическим, сознательным. Возьмите рядом Печорина — это тип чисто лирический, его материальное содержание, бытовое, Национальное легко исчерпывается. В типах Гончарова эпическая и лирическая сторона, обе богаты, но первая преобладает. Разбор художественных типов Гончарова особенно труден по двум причинам: 1) лиризм свой Гончаров по Возможности сглаживает; 2) он скуп на изображение душевных состояний и описывает чаще всего то, Что можно увидеть и услышать. Как в лирике поэта мы ищем центра, преобладающего мотива, так в романическом творчестве среди Массы типических изображений мы ищем типа центрального.