У большей части крупных поэтов есть Такие типы-ключи: они выясняют нам многое в мировоззрении автора, в них частично заключаются Элементы других типов того же поэта. У Гоголя таким типом-ключом был Чичиков, у Достоевского — Раскольников и Иван Карамазов, у Толстого — Левин, у Тургенева — Рудин и Павел Кирсанов. Тут дело не В автобиографических элементах, конечно, а в интенсивности душевной работы, отразившейся в данном Образе. У Гончарова был один такой тип — Обломов. Обломов служит нам ключом и к Райскому, и к бабушке, и к Mapфиньке, и к Захару. В Обломове поэт открыл нам свою связь с родиной и со вчерашним днем, здесь и грезы будущего, и горечь Самосознания, и радость бытия, и поэзия, и проза жизни; здесь душа Гончарова в ее личных, национальных И мировых элементах. «Школа пушкинско-гоголевская продолжается доселе, и все мы беллетристы, — говорит Гончаров, — только Разрабатываем завещанный ими материал» 33. «От Гоголя и Пушкина еще недалеко уйдешь в литературе» 34, — говорит он в другом месте. Но как своего учителя называет он одного Пушкина. «Гоголь, — говорит он, — на меня повлиял гораздо позже И меньше: я уже писал сам, когда Гоголь еще не закончил своего поприща». Нет повода теперь, по поводу Обломова, входить в рассмотрение степени и формы пушкинского влияния. Но нам вполне понятно, отчего Гончаров отобщал от себя Гоголя. Мы уже знаем, как чуждался Гончаров Лиризма, а у Гоголя лиризм проник во все фибры его поэтического существа и мало-помалу отравил его Творчество: оно оказалось слишком слабо, чтоб создать поэтические олицетворения для всех Волновавших поэта чувств и мыслей. Лиризм, который придал столько неотразимого обаяния «Запискам Сумасшедшего», «Шинели», уже нарушил художественность творчества во 2-й части «Мертвых душ», Где Гоголь творил людей, так сказать, лирически, и, наконец, он же вызвал ослабевший и померкший ряд Туманных, риторических и горделиво фарисейских сочинений, в виде его знаменитой «Переписки с друзьями». Гончаров не переживал тяжелой полосы гоголевского самообнажения и самобичевания, он не терял ни Любви к людям, ни веры в людей, как Гоголь. В жизни его были крепкие устои и из них главным была любовь К жизни и вера в медленный, но прочный прогресс. Эти коренные различия в обстановке творчества Обусловили в Гончарове отобщение от Гоголя. Но уйти от него в материальной, эпической стороне своих Типов он, конечно, не мог. Крупные поэтические произведения окрашивают явления жизни на большом пространстве. Для Гоголя крепостная Россия была населена еще Простаковыми и Скотиниными, для Гончарова ее Населяли уже Коробочки, Собакевичи, Маниловы. Наблюдения Гончарова невольно располагались в Душе по определенным, поставленным Гоголем, типам. Гоголь дал прототип Обломовки в усадьбе Товстогубов. Он неоднократно изображал и мягкую, ленивую натуру, выросшую на жирной крепостнической Почве: Манилов, Тентетников, Платонов. Корни Обломова сюда, по-видимому, и уходят.
Впрочем, из этих Трех фигур законченная и художественная одна — Манилов; Тентетников и Платонов — это только эскизы, и Потому сравнивать их с Обломовым совсем неправильно. Кроме того, в Тентетникове и Платонове Преобладающая черта — это вечная скука, недовольство, чуждые Обломову. Обломов, несомненно, И гораздо умнее Манилова, и совершенно лишен той восторженности и слащавости, которые в Манилове преобладают. Не раз, и помимо «Мертвых душ». Гоголь предвосхищал обломовщину: например, мимоходом в анекдоте О Кифе Мокиевиче 35, бесплодном и праздном резонере. Я даже думаю, что добролюбовский этюд «Что Такое обломовщина?» во многих своих чертах гораздо более примыкает к этому гоголевскому эпизоду, Чем к гончаровскому роману. Напоминает Обломова своею нерешительностью, домоседством и Подколесин, тут же кстати и неугомонный Друг, как у Обломова, и проект женитьбы. Но все помянутые гоголевские типы только намекают на Гончаровского героя. Содержание самого типа Обломова богаче гоголевских прототипов, и от этого он гораздо более похож на Настоящего человека, чем каждый из них: все резкости сглажены в Обломове, ни одна черта не выдается Грубо, так чтоб выделялись другие. Что он: обжора? ленивец? неженка? созерцатель? резонер? Нет… он Обломов, результат долгого Накопления разнородных впечатлений, мыслей, чувств, симпатий, сомнений и самоупреков. Тридцать лет тому назад критик видел в Обломове открыто и беспощадно поставленный вопрос о русской Косности и пассивности. Добролюбов смотрел с высоты, и для него уничтожалась разница не только Между Обломовым и Тентетниковым, но и между Обломовым и Онегиным; для него Обломов был Разоблаченный Печорин или Бельтов, Рудин, низведенный с пьедестала. Через 30 лет, в наши дни, критик «Русской Мысли» назвал Обломова просто уродом, индивидуальным Болезненным явлением, которое может быть во все времена, и потому ни характерности, ни тем Менее общественного значения не имеет 36. Нам решительно нечего делать ни с тем, ни с другим мнением; я привел их здесь только, чтоб показать, Как мало затронут ими художественный образ Обломова и как противоречивы могут быть суждения, Если люди говорят не о предмете, а по поводу предмета. Да простит мне тень Добролюбова, что я Поставил рядом с упоминанием о нем отзыв М. А. Протопопова.
* * * Я не думаю, чтобы стоило останавливаться на вопросе, какой тип Обломов. Отрицательный или Положительный? Этот вопрос вообще относится к числу школьно-рыночных. А что, Афанасий Иванович Товстогуб — отрицательный или положительный тип? А мистер Пиквик? Мне кажется, Что самый естественный путь в каждом разборе типа начинать с разбора своих впечатлений, по Возможности их углубив. Я много раз читал Обломова, и чем больше вчитывался в него, тем сам Обломов становился мне Симпатичнее. Автор, по-моему, изображал человека ему симпатичного, и в этом основание впечатления. Затем, чем больше вчитываешься в Обломова, тем меньше раздражает и возмущает в нем любовь К дивану и к халату. Передаю свои впечатления только, но думаю, что они зависят от любви Самого автора к покою и созерцанию и от его несравненного уменья опоэтизировать самую простую И неприглядную вещь. Под действием основных впечатлений, мало-помалу представился мне образ Обломова приблизительно В таком виде. Илья Ильич Обломов не обсевок в поле. Это человек породистый: он красив и чистоплотен, у него мягкие Манеры и немножко тягучая речь. Он умен, но не цепким, хищным, практическим умом, а скорее тонким, Мысль его склонна к расплывчатости. Хитрости в нем нет, еще менее расчетливости. Если он начинает хитрить, у него это выходит неловко. Лгать он не умеет или лжет наивно. В нем ни жадности, ни распутства, ни жестокости: с сердцем более нежным, чем страстным, он Получил от ряда рабовладельческих поколений здоровую, чистую и спокойно текущую кровь — источник Душевного целомудрия. Обломов эгоист. Не то, чтобы он никого не любил, — вспомните эту жаркую Слезу, когда во сне вспомнилась мать, он любил Штольца, любил Ольгу, но он эгоист по наивному Убеждению, что он человек особой породы и на него должны работать принадлежащие ему люди. Люди Должны его беречь, уважать, любить и все за него делать; это право его рождения, которое он наивно Смешивает с правом личности. Вспомните разговор с Захаром и упреки за то, что тот сравнил его с «другими». Он никогда не представляет себе свое счастье основанным на несчастье других; но он не стал бы Работать ни для своего, ни для чужого благосостояния. Работа в человеке, который может лежать, Представляется ему проявлением алчности или суетливости, одинаково ему противных. К людям он Нетребователен и терпим донельзя, оптимист. Обломов любит свой привычный угол, не терпит стеснения И суеты, он не любит движения и особо резких наплывов жизни извне, пусть вокруг и разговаривают, Спорят даже, только чтоб от него не требовали ни споров, ни разговоров.
Он любит спать, любит хорошо Поесть, хотя не терпит жадности, любит угостить, а сам в гости ходить не любит. Обломов, может быть, и даровит, никто этого не знает, и сам он тоже, но он, наверное, умен. Еще ребенком Обнаруживал он живость ума, который усыпляли сказками, вековой мудростью и мучной пищей. Университетская наука не менее обломовских пирогов усыпляла любознательность; служба своей Центростремительной силой отняла у него любимый и родной угол, бросила куда-то на Гороховую и Взамен предоставила разговоры о производствах и орденах; на службу Обломов раньше смотрел с Наивными ожиданиями, потом робко, наконец равнодушно. Не прельщаясь ни фортуной, ни карьерой, он Залег в берлогу. Отчего его пассивность не производит на нас ни впечатления горечи, ни впечатления стыда? Посмотрите, что противопоставляется обломовской лени: карьера, светская суета, мелкое сутяжничество Или культурно-коммерческая деятельность Штольца. Не чувствуется ли в обломовском халате и диване Отрицание всех этих попыток разрешить вопрос о жизни. Отойдем на минутку, раз мы заговорили об Обломовской лени и непрактичности, к практичным и энергичным людям в гончаровских же романах. Вот Адуев-дядя и вот Штольц. Адуев-дядя — это еще первое издание и с опечатками. Он трезв, интенциозен до крайности, речист, Но не особенно умен, только оборотист и удачлив, а потому и крайне самоуверен. Колесницу его, Адуевского, счастья везут две лошади: фортуна и карьера, а все эти искусства, знания, красота Личной жизни, дружба и любовь ютятся где-то на козлах, на запятках — в самой колеснице одна его Адуевская особа.