Исповедь «хулигана» С. Есенина Чего же хорошего? Полный развал! Шумит, как Есенин в участке. В. Маяковский В свое время у каждого художника — и у художника слова — была своя репутация. Пушкин — повеса, Эдгар По — пьяница, Бродский — тунеядец. Не избежал подобной участи и Есенин. Слава «хулигана и скандалиста» прочно закрепилась за ним — причем закрепилась в письменной форме: тому свидетельством и приведенные выше строчки, и стихи самого Есенина. А, как известно, что написано пером…
Так и остался жить в литературе этот образ. И для многих Есенин поэтом «Москвы кабацкой», «московским озорным гулякой» был и будет всегда. Попытаемся же проанализировать этот образ, проследить истоки его зарождения, его развитие, его конец. В русском литературоведении существует давняя традиция личные трагедии героев и их авторов считать отражением более широких социальных конфликтов: Онегин застрелил своего друга, потому что был «лишним» человеком в своем обществе, а Джек Лондон покончил жизнь самоубийством, сломленный враждебной художнику капиталистической действительностью. Такой подход в целом не плох и продуктивен, и при раскрытии причин есенинского ухода в «хулиганы» представляется вполне логичным. Первое «хулиганское» стихотворение поэта, которое, кстати, так и называется — «Хулиган», — относится к послереволюционному периоду и датируется 1919 годом.
До этого были восторженные, полные ожидания «чудесной гостьи» — революции — стихи. В них поэт воспевал грядущие перемены в жизни страны и райский край Инонию, в котором все по-иному, лучше, чище, добрее. Край этот удивительным образом похож на родную деревню автора, преображенную и идеализированную. Но мечтам поэта не суждено было сбыться.
Грянула война, а за ней — индустриализация всей страны, и от «мужицкого рая» пришлось отказаться. У Есенина не остается «любви ни к городу, ни к деревне». А отсюда недалеко и до кабака: Оттого-то вросла ту жиль В переборы тальянки звонкой. И соломой пропахший мужик Захлебнулся лихой самогонкой. Отныне герой поэзии Есенина — «московский озорной гуляка». Он нарочно идет нечесаный, вызывая брань и осуждение со стороны прохожих, ночами читает стихи проституткам и пьет спирт, похабничает и скандалит. Его судьба — «умереть в кабацкой пьяной драке» на изогнутых московских улицах.
В есенинских стихах мы видим Москву «кабацкую», разгульную, пьяную. Этот город его захватил, одурманил. С болью думает герой о своей прежней жизни: Вспомнил я деревенское детство, Вспомнил я деревенскую синь. И всего трепетней и пронзительней его воспоминания именно тогда, когда вслед ему доносится чужая брань — оттого, быть может, он и любит свою скандальную славу. Ведь в глубине души он все такой же деревенский парень с васильковыми глазами и ранимым сердцем. Его душа в крови от ударов ближних, как когда-то в детстве было в крови лицо. Он «нежно болен вспоминаньем детства» и сожалением о былой свежести и «половодье чувств». Эта память о прежней жизни в родном краю проявляется в характере образов его поэтических размышлений. Герой — такой же хулиган, как и дождь, как ветер; разгульная тоска точит его глаза, словно синие листья червь.
Деревня становится для него олицетворением прошлой, лучшей жизни и прибежищем, которым поэт не спешит воспользоваться, потому что Я люблю этот город вязевый, Пусть обрюзг он и пусть одрях… И от прежней жизни у него осталась одна радость — дружба с «братьями нашими меньшими». «Средь людей я дружбы не имею», — говорит о себе герой. Люди не способны ответить на его чувство, это чужой и хохочущий сброд, не понимающий души поэта, а потому всячески ему за это мстящий. Другое дело — звери: «Для зверей приятель я хороший». Герой кланяется каждой корове с вывески, ему жаль бездомных собак — ведь для него «братья — были и сестры — суки».
Его знаменитый цилиндр — не для того, чтобы производить впечатление на женщин: подобные желания кажутся ему просто глупыми. В цилиндре «удобней» давать овес кобыле — чтобы уменьшить грусть, таящуюся в сердце. Отчего же грустно поэту? Возможно, потому, что он одинок. Когда-то Блок писал о таком одиночестве: Храню я к людям на безлюдье Неразделенную любовь. А Маяковский, не увидев вокруг себя людей, рвется целовать «умную морду трамвая». Одинокий герой Есенина же «пришел целовать коров». Он никогда не скажет про людей — «озверевшие», потому что это будет оскорблением для животных. Резкое осуждение за свой цинизм и грубость обычно вызывают два стихотворения «Сыпь, тальянка…
» и «Пой же, пой, на проклятой гитаре…» Позднее сам автор говорил, что не может от них отказаться, так как внутренне пережил все описанное в них. «Горькая отрава» стала частью жизни героя. В кабаке за рюмкой водки он цинично рассуждает о жизни, о России, о женщинах. Высокое чувство любви для него не существует, есть только горькая «правда земли», основной человеческий инстинкт. Само существование человека на этой земле — неудачи, спирт и сифилис: И я сам, опустясь головою, Заливаю глаза вином, Чтоб не видеть в лицо роковое, Чтоб подумать на миг об ином. Поэт с болью осознает глубину своего падения.
Чувство отвращения вызывает у него «пропащая гульба». За подчеркнутой грубостью и цинизмом скрывается (а ее нужно скрывать, ибо нет ничего больнее, чем когда в душу — грязными руками) сердце, открытое для любви и добра. Так когда-то писал о себе Маяковский: «Я люблю смотреть, как умирают дети», пряча свое «сплошное сердце», что стучит повсеместно. Герой Есенина чувствует Что-то всеми навек утрачено. Май мой синий! Июнь голубой! Жизнь кажется ему загубленной. Он ощущает свою небывалую усталость и вновь возвращается мыслями к отчему дому, его благотворному свету. Но поэт понимает, что ему нет возврата в прошлое, что угасла «та нежная дрема».
Герой, однако, чувствует, как оставляет его желание мучить себя. Он ни о чем не жалеет: Пусть не сладились, пусть не сбылись Эти помыслы розовых дней. Если черти в душе гнездились — Значит, ангелы жили в ней. Последний цикл «хулиганских» стихов — «Любовь хулигана». В прошлом разгульная жизнь — любовь явилась как спасение. Ради любимой герой готов бросить омут кабаков.
Он поет ей об уходящем хулиганстве. Пусть им досталась только осенняя усталость чувств, не стоит жалеть о том, что Так мало пройдено дорог, Так много сделано ошибок. Герой воскрес для жизни, он верит в то, что он еще будет слушать песни дождей и черемух — «чем здоровый живет человек». Так находит свой конец образ хулигана в творчестве Есенина. С радостью поэт отрекается «скандалить», с радостью ищет и обретает новые темы для своих стихов. Тому свидетельство — красота его «Персидских мотивов».
Этот сборник так и начинается — с признания поэта о том, что его душу больше не гложет «пьяный бред». В «Письме к женщине» сам автор так представляет свое падение в омут разгула: в развороченном быте ему не удалось определиться в своем назначении, и он предпочел «сгореть в угаре пьяном». Теперь же все не так. Он стал не тем, чем некогда был. И это — последнее слово в есенинской исповеди «хулигана».