Последней военной осенью я стоял на посту в одном польском городишке. Это был первый иностранный город, который я увидел в своей жизни, но он ничем не отличался от наших разрушенных городов. Так же меж изуродованных домов, усыпанных ломом, кружились листья и куски бумаги. Над городом стоял мрачный купол пожара. На горящие здания то и дело обрушивались снаряды, гудели в воздухе самолеты. Мы заняли город утром, а уже вечером откуда-то, словно из-под земли появились люди с узлами, чемоданами или тележками, чаще с ребятишками. Они плакали у развалин, вытаскивали что-то из-под обломков.
Ночь укрыла бездомных людей с их горестями и переживаниями. И только пожары укрыть она не могла. Неожиданно в доме напротив меня раздалась музыка органа. При бомбежке от этого дома отвалилась половина, открывая взору стены с сухощекими святыми и мадоннами, смотрящими через копоть голубыми скорбными глазами. Я сидел на лафете пушки, зажав между коленями карабин, и качал головой под одинокую музыку посреди войны.
Когда-то в детстве, услышав звуки скрипки, мне хотелось умереть от непонятной печали и восторга. Глупый был, маленький.
С тех пор я повидал столько смертей, что. ненавистнее слова «смерть» для меня нет, И поэтому, наверное, услышанная мною в детстве музыка переломилась во мне, а те взлеты к небу, от которых я плакал когда-то, растворились в сердце и стали им самим, и то, что пугало в детстве, было вовсе не страшно. Да, музыка осталась той же, и я остался тем же, но не было слез и детского восторга, из которого рождалась любовь к близким и к Родине.
Музыка разворачивала душу, как огонь войны обнажал дома, показывая то лики святых, то кровать, то качалку. Все было обнажено, и поэтому музыка не плакала, а звучала воинственным кличем, призывающим что-нибудь сделать, чтобы утихли пожары, чтобы люди не жались к развалинам, а чтобы зашли они под крышу, где ждут их близкие и любимые люди, чтобы в небе не было слышно звуков взрывов. Почему в военные годы автор по-иному стал воспринимать знакомую с детства музыку? В военные годы автор стал по-иному относиться к знакомой с детства музыке, потому что в детстве, еще ничего не зная о жизни, он хотел умереть от радости и восторга, когда слушал музыку. Теперь же, повидав столько смертей в своей жизни, он понимал эту музыку по-другому. Ему по-прежнему казалась эта музыка грустной, но теперь он хотел что-то сделать для людей, чтобы им жилось легче и радостней на этой земле.