Конради Карл Отто. Гёте. Жизнь и творчество. т.2.
Смерть Кристианы. Новая жизнь в доме на Фрауэнплане
«прихода которой впервые за столь долгое время ожидали без страха и ужаса» (из письма Цельтеру от 14 апреля 1816 г.). Правда, поэта уже давно серьезно тревожило состояние здоровья Кристианы. Ее то и дело мучили резкие, судорожные боли в животе, истинную причину которых тогда так и не удалось установить. Правда, ей принесли некоторое облегчение несколько недель в Карлсбаде, где она лечилась в 1815 году, пока муж ее пребывал в Висбадене и в рейнских провинциях, однако зимой 1815-1816 годов ее состояние снова ухудшилось.)»Весна круглый год» — так называлось стихотворение Гёте, датированное «15 марта 1816 года», которое поэт сам переписал набело. Оно читается как запоздалое прославление подруги жизни. Легкие строки, написанные в свободной манере многих поздних гётевских стихотворений, многими оборотами напоминающие поэзию рококо, но при всей серьезности светлые и радостные — стихи эти используют старинный поэтический мотив, придавая ему глубоко личное звучание: любимая даже превосходит все прекрасное, что только дарит природа. Для лирического героя возлюбленная — это вечная весна, «весна круглый год».
ВЕСНА КРУГЛЫЙ ГОД
На грядах землю
Рыхлит побег.
Вот первый ландыш,
Белей, чем снег;
Шафран пылает,
Луга цветут;
Здесь — пурпур крови,
Там — изумруд.
И первоцветы
Стоят, кичась,
Фиалки глянет
Лукавый глаз.
И все в движеньи,
И все живет.
Короче: снова
Весна идет.
Но в чаще сада
Прекрасней всех
Моей подруги
Приветный смех.
И что желанней
Ее очей,
Задорной песни,
Живых речей?
Душа любимой
Чиста, ясна,
В невзгодах, в счастьи —
Всегда одна.
Пусть розы щедро
Июнь растит —
Он прелесть милой
Все ж не затмит.
(Перевод Д. Усова [1, 480-481]))»в крайней опасности». Она ужасно страдала, агония ее была долгой и настолько страшной, что порой ни у кого не доставало сил находиться с ней в одной комнате. Запись от 6 июня: «Кончина жены близка. Последняя страшная борьба ее натуры… Она скончалась около полудня. Во мне и вне меня — пустота и безмолвие смерти».)»Кончина бедняжки Гёте — самое ужасное из всего, что мне когда-либо приходилось слышать. Совсем одна, в руках равнодушных сиделок, она умирала почти без всякого ухода; ничья любящая рука не закрыла ей глаза, даже собственного ее сына не удалось побудить зайти в ее комнату, да и сам Гёте тоже не решался на это… Никто не решался приблизиться к ней, ее оставили на попечение чужих женщин, она уже не могла говорить, потому что прокусила себе язык, я просто не в силах описывать картину всех этих ужасов…» (из письма к Элизе фон дер Рекке от 25 июня 1816 г.).)»Ты тщетно, о солнце, пыталось / Просиять сквозь облак унылый! / Мне в жизни одно осталось: / Скорбеть над ее могилой» (перевод М. Лозинского [I, 482]). Всякий, кто встречался в эти дни с поэтом, видел его глубокую скорбь и растерянность и мог бы подтвердить, что его признание 24 июня 1816 года в письме к Буассере не было пустой фразой: «Не хочу отрицать, да и к чему была бы гордость, что состояние мое граничит с отчаянием».)»Западно-восточного дивана» и то и дело уносился мыслями к Марианне фон Виллемер. Но отношения, связывавшие его с ней, были совсем иного рода. Конечно, Гёте ни разу прежде не встречал женщину, которая так гармонировала бы с ним умом и душой и оказалась способна отвечать ему стихами. Кристиана же привлекала его к себе своей естественностью и жизненной силой; в ее присутствии он отдыхал чувствами, хотя сплошь и рядом сам надолго уезжал от нее. Только этим можно объяснить, что он прожил с ней двадцать восемь лет. Об этом же красноречиво свидетельствует переписка супругов.) потерпел служебную неудачу. Каролина еще юной девушкой познакомилась с семьей Гёте. Живая, интересовавшаяся многим, в том числе литературой, она стала часто бывать в доме поэта, а с 1806 года, когда Кристиана лишилась помощи сестры и тетки, сделалась близким другом дома. Она сопровождала тайную советницу фон Гёте в ее поездках, писала порой под ее диктовку письма — ведь самой Кристиане это занятие доставляло немало затруднений. С 1809 года Каролина совсем переселилась в дом на Фрауэнплане. Когда Гёте послал сюда из Йены первый том романа «Избирательное сродство», он рассчитывал, что читать его Кристиане вслух будет Каролина. В своих письмах поэт никогда не забывал ее упомянуть, а сплошь и рядом обращался прямо к ней. И для него она тоже кое-что переписывала. «Одна лишь Ули теперь у меня и осталась, — писал Гёте в одном из своих писем, — ведь вся канцелярия встала под ружье» (из письма Т. Й. Зеебеку от 3 апреля 1814 г.). Первые весенние дни 1814 года Каролина провела с супругами Гёте в Берке, где изготовила первые чистовые списки сцен «Эпименида» и, наверно, записала под диктовку также кое-что из поэтического мира Хафиза. Возможно, что юная Каролина тоже в какой-то мере занимала мысли поэта. В 1814 году она вышла замуж за Римера, который еще в 1812 году, сделавшись преподавателем гимназии, оставил свою квартиру в доме Гёте. Тихо стало в доме на Фрауэнплане, и хотя поэт неизменно оправлялся от ударов судьбы лишь благодаря работе, все же временами в уединении своего рабочего кабинета он чувствовал себя совершенно одиноким, всеми покинутым.) у родственников, у своей сестры и зятя Риделя, Шарлотта Буфф, она же давно овдовевшая фрау Кестнер — словом, Лотта из Вецлара. 25 сентября она вместе с дочерью и родственниками была приглашена на обед в дом Гёте, однако былой доверительности, близости далеких вертеровских времен между старыми знакомыми не возникло: хозяин дома ограждал себя от лишних эмоций. «Я не лелею воспоминаний в том смысле, в каком вы это понимаете… Нет такого прошлого, возврата которого стоило бы желать», — сказал поэт канцлеру фон Мюллеру 4 ноября 1823 года. Подобно тому как он боязливо сторонился зрелища смерти, способного лишить его душевного равновесия, точно так же ограждал он себя и от воспоминаний о прошлом, которое в свое время с таким трудом преодолел. Он держал прошлое в узде, во всяком случае, хотел подавить его, но не всегда преуспевал в этом. Как часто в дни путешествия по Рейну и Майну возвращался он мыслями к временам Лили Шёнеман, как долго длился в «Западно-восточном диване» диалог Хатема с Зулейкой. Правда, то были словно бы пунктирные воспоминания в отсутствие той, к кому относились, они вдохновляли поэта на новое творчество, «складывающееся из расширенных элементов былого» (Беседы с канцлером фон Мюллером, запись от 4 ноября 1823 г.). Воспоминание имеет смысл, полагал Гёте, лишь при условии, если, продолжая жить в нашем сознании, оно способствует творчеству. Дочь Лотты, Клара, рассказывала: «Вся атмосфера была на удивление пронизана придворной церемонностью, не чувствовалось ни малейшей сердечности, так что в душе я то и дело оскорблялась» (из письма к брату Августу от 29 сентября 1816 г.).)»Я познакомилась с одним старым господином, который, не знай я, что он — Гёте (и даже при всем при этом), не произвел бы на меня приятного впечатления. Ты же знаешь, сколь мало я ожидала от этой встречи, вернее, от этого нового знакомства… Правда, в своей чопорной манере он всячески старался проявить ко мне любезность» (из письма к сыну Августу от 4 октября 1816 г.). Томас Манн с великой изобретательностью и ироничным проникновением воссоздал дни пребывания Лотты в Веймаре.) разводе с отцом и вела в Веймаре скромный образ жизни. Оттилия привлекла внимание Августа еще в 1812 году, хотя в ту пору ему не удалось произвести на нее желаемого впечатления. Полноватый, флегматичный, хоть и несколько неуравновешенный, сын Гёте и порывистая, своевольная Оттилия были очень разными людьми. Когда в 1813 году в Веймаре ненадолго остановился один прусский доброволец, шестнадцатилетняя Оттилия влюбилась в него. Пруссачка по рождению, она не одобряла поведения Августа фон Гёте, относившегося к освободительной борьбе без достаточного воодушевления и позволявшего отцу удерживать его дома, при себе. Оттилия впоследствии не раз вспоминала о своей несбывшейся любви к лейтенанту Фердинанду Хайнке, который в ту пору был уже помолвлен. Вторичное ухаживание Августа в 1816 году увенчалось успехом наверняка еще и потому, что он был сыном знаменитого Гёте и Оттилию привлекала возможность утвердиться в роли невестки поэта и хозяйки дома на Фрауэнплане. К тому же это избавляло ее от необходимости по примеру матери исполнять малоприятную должность придворной дамы, в которую ей пришлось бы вступить, чтобы обеспечить себя материально.
На верхнем этаже своего дома Гёте оборудовал уютную квартиру для молодой четы, очень довольный решением сына создать семью и появлением в доме милой невестки, к тому же наделенной живым умом и даже поэтическим дарованием.
Нелады в этом браке начались скоро. Правда, на свет появилось трое внуков, которых дед любил и баловал: в 1818 году — Вальтер, в 1820 — Вольфганг, в 1827-м — Альма. И все же супружеская жизнь их родителей отличалась бурным характером. Очень скоро каждый из супругов зажил отдельной жизнью; Август и Оттилия то ссорились, то мирились, но разлад в семье уже нельзя было поправить. Хоть Гёте и говорил: «Они — пара, пусть даже они не любят друг друга» (К. Л. Ф. Шультцу, 8 июня 1818 г.), но надежды его в этом смысле не оправдались. Оттилия была непоседлива, изменчива, ей мнилось, что она не реализовала своих возможностей; она то и дело ввязывалась в романтические любовные истории, дававшие обильную пищу для пересудов в маленьком Веймаре. Как-то раз она написала для самой себя меткую эпитафию: «Окруженная родниками, она умерла от жажды, потому что никто так и не подал ей глотка воды». На старшего Гёте она взирала с восхищением и почтением. А поэту иной раз приходилось запираться в своем кабинете, чтобы только не слышать перебранки в верхних комнатах; он желал лишь одного: чтобы между супругами наконец установилось согласие. Когда Оттилия сравнивала мужа со свекром, это всегда было не в пользу мужа. Августу достался тяжкий удел наследника, и он сломался под этим грузом: он всегда оставался лишь сыном гениального человека и жил в тени гения, что было бы не под силу и любому другому. Его не могло не угнетать сознание того, что он недостоин имени Гёте. А то, что всемогущий отец на всю жизнь привязал его к себе и, преисполненный самых добрых намерений, не давал ему освободиться от пут, оказалось для него роковым. После изучения юриспруденции в Гейдельберге и в Йене — все это время Гёте-патриарх потчевал его своими наставлениями — Август служил асессором в веймарской судебной палате, а в 1815 году стал уже советником. Служил он и при дворе, в дирекции строительства дворца, затем помогал отцу в административной деятельности «высшего надзора». Впоследствии он искусно провел по поручению отца серию деловых переговоров, но всегда и везде он оставался лишь сыном великого человека, обеспеченным и придавленным должностью чиновника средней руки. Август честно выполнял свои служебные обязанности. Однако казалось, воля его словно парализована величием отца, может быть, поэтому он так и не занялся ничем таким, что способствовало бы расцвету его собственной личности. Симптомом внутреннего разлада было и пристрастие Августа к вину, хотя вино в доме Гёте вообще потреблялось в больших количествах. Карл фон Хольтай, друг Августа, в своих воспоминаниях под названием «Сорок лет» (1843-1850) высказал о нем такое суждение: «Август Гёте не был заурядным человеком. Даже в его нелепых выходках и то проявлялась своеобразная сила: он предавался беспутству не столько из слабости, сколько восставая против всего, что его окружало». Незадолго до смерти Август взбунтовался — правда, лишь в стихах, опубликованных в журнале «Хаос», который издавала Оттилия: «Я не желаю, чтоб меня, как прежде, / На помочах вели, без слов, / На край пучины брошусь я — в надежде / Освободиться от оков. […] Я лучшим дням иду навстречу, / И узы, что постыли мне, спадут».
Путешествие в Италию, предпринятое Августом в мае 1830 года, должно было дать ему отдохновение и наполнить светом серые будни. Прошли месяцы, наполненные разнообразнейшими впечатлениями, однако в ночь на 27 октября Август внезапно скончался в Риме. Эту ужасную весть сообщил его отцу канцлер фон Мюллер. Но Гёте принял ее «с величайшим мужеством и выдержкой и лишь воскликнул: «Ho). Но даже надпись на могиле, вырытой у пирамиды Цестия, скрепила сыновнюю связь с отцом, столь же прекрасную, сколь и сковывавшую Августа: «Patri a) приносили ей недолгое счастье и новые муки. Она не смогла вжиться в роль рачительной хозяйки дома, но в интеллектуальной атмосфере салона она оживала и умело вела свою роль. Начиная с 1829 года она в течение нескольких лет издавала частный литературный журнал «Хаос», который из-за малого тиража (около тридцати экземпляров) стал своего рода форумом лишь для круга ее друзей; так Оттилия пыталась решить для себя проблему собственного творчества. Она была привязана к Гёте, любила и почитала его, он же предоставлял ей полную свободу, даже после смерти Августа, когда ему часто приходилось самому присматривать за ведением хозяйства, чтобы хаос в доме не превысил допустимых пределов.