КТО ВЫ, ТЁТЯ МОТЯ?1

Н. В. Богданова Санкт-Петербург

Живая речь представляет собой, без сомнения, совершенно особую лингвостилистическую категорию, в высшей степени распространенную среди носителей языка (ср.: «…в сношениях между людьми нет ничего, кроме звуков и действий» (Дидро); «Язык создан прежде всего для устного употребления» Балли 1955: 34), постоянно эволюционирующую и подчиняющуюся в ходе своего функционирования и развития достаточно большому количеству разнообразных правил. При этом и сама эта речь, и тенденции ее изменения как в конкретных актах коммуникации, так и в динамике исторического развития, и правила, по которым протекает это развитие, все это уже давно привлекает внимание лингвистов и обеспечивает неизменную актуальность любых исследований звучащей языковой материи. Именно «живые языки (курсив автора. – Н. Б.) во всем их разнообразии» И. А. Бодуэн де Куртенэ называл главным источником «материала как для грамматических, так и для всяких других лингвистических исследований и выводов» – «материала, данного непосредственно и доступного не только всестороннему наблюдению, но даже экспериментам» (Бодуэн де Куртенэ 1963а: 103; см. также 1963б: 62). Именно в узусе, в речи конкретного носителя языка, зарождаются будущие изменения нормы2, а затем, в конечном счете, и системы3; ср.: «Язык не есть вещь, стоящая вне людей и над ними и существующая для себя; он по-настоящему существует только в индивидууме, тем самым все изменения в жизни языка могут исходить только от говорящих индивидов» (Остгоф, Бругман 1960: 159); «Все диахроническое в языке является таковым через речь. В речи источник всех изменений; каждое из них первоначально, прежде чем войти в общее употребление, начинает применяться некоторым коллективом индивидов»; «Факту эволюции языка] всегда предшествует факт, или, вернее, множество сходных фактов в сфере речи» (Соссюр 1933: 102)4. Ясно, таким образом, что все новое в языке – индивидуального происхождения, и выявить это новое можно, только обратившись к большим массивам записей живой речи конкретных носителей языка. Такую возможность дает корпусный подход, широко распространенный в современной лингвистике.

Помимо Национального корпуса русского языка (НКРЯ), в котором этот подход воплотился наилучшим образом, существует еще множество корпусов и лингвистических баз данных5, позволяющих фиксировать, а затем и исследовать в различных аспектах данные языка и речи. Для анализа звучащей речи наилучшие возможности предоставляет Звуковой корпус русского языка (ЗКРЯ), особенно тот его блок – «Один речевой день» (ОРД), в котором фиксируется наиболее естественная речь человека, не стесненная ни рамками лаборатории (лабораторная речь), ни теми или иными коммуникативными заданиями для говорящего и присутствием собеседника-экспериментатора (экспериментальная речь) (см. об ОРД подробнее: Богданова и др. 2009). Материалы этого корпуса анализируются в настоящее время с самых разных сторон (см. Богданова и др. 2010), в том числе – с лексической и лексикографической. Именно в ходе такого анализа материалов этого корпуса в поле зрения попала лексическая единица, которая не только потребовала отдельного к себе исследовательского внимания, но и «подарила» весьма любопытные результаты. Этот конкретный анализ и стал предметом настоящей статьи.

В ходе лексического анализа расшифровок ОРД6 интересным показалось функционирование в речи лексемы тётя. При сравнении с однокоренными тётка и тётенька выделилась определенная тенденция употребления тёти исключительно перед именем собственным:

    там мама если бы сидела Тётя Лена и моя бабушка Соня вот тогда бы всё исчезло через час7; это как в Томе Сойере помнишь? там Тётя Полли выдавала х-гх когда он хорошо гх-гх-гх выдавала денежку а когда плохо штрафовала его; я вспомнила эту историю как Наташа / Галя! а Юрка / Тётя Галя! / Наташа / Галя! а Юра / Тётя Галя! и Юра только после сорока лет стал меня Галей называть вырос / потому что / знаешь / мужик здоровый / Тётя Галя сказать. На 25 словоупотреблений в ОРД8 тётя без имени собственного встретилась лишь дважды (8.0 %), причем один из этих контекстов ничем не примечателен: сразу у меня Тётя Как бы покупает; а второй обнаружился в составе названия известного фильма В. Титова (по мотивам пьесы Б. Томаса «Тётка Чарли») «Здравствуйте, я Ваша тётя!»: он на этого / мне кажется похож / на Калягина «Здрасте я ваша Тётя»).

Среди многочисленных же контекстов с именем собственным один показался не совсем обычным:

    и они вот задрали эту цену а Тётя Мотя тут / они сейчас критикуют / вон тут в подъезде / вон встал утром / вон президент сказал / чтоб на музеи не повышали.

То, что речь здесь идет не о конкретной женщине по имени Матрена, сомнений не вызывает, это подчеркивается, в частности, вторым местоимением они в форме мн. ч. (они критикуют), противопоставленным первому (они задрали эту цену) и позволяющим приписать высказывание некоему обобщенному лицу.

Очевидна, таким образом, устойчивость, идиоматичность данного оборота, однако определить его значение оказалось не так-то просто. В существующих толковых словарях русского языка, включая самые современные, такая лексическая единица не зарегистрирована. Википедия упоминает только о героине детского мультфильма «Приключения Лунтика и его друзей»: «Тётя Мотя — неторопливая интеллигентная черепаха. Любит праздники и умеет проводить балы. Живёт под водой в большом доме…» Правда, при этом Интернет наполнен текстами, в том числе художественными, в которых функционирует некая тётя Мотя (в таком же значении обобщенного лица), и даже ее портретами – см. рис. 1, 2 (на соответствующем сайте их существенно больше, здесь приведены самые выразительные).

Рис. 1. Тётя Мотя-1 Рис. 2. Тётя Мотя-2

1. Исследование выполнено при поддержке гранта РГНФ «Разработка информационной среды для мониторинга устной русской речи» (09-04-12115в). 2. Ср.: «В общем и целом норму все время определяет узус» (Пауль 1960: 475). 3. В связи с этим Л. В. Щерба писал о том, что базовая система языка должна все время проверяться на новых фактах (Щерба 1974: 31 32). 4. Ср. также: «всякое языковое изменение – индивидуального происхождения; в своем начале – это свободное творчество человека» (Бонфанте 1960: 299); «Все (курсив автора.– Н. Б.) языковые инновации обязательно индивидуальны» (Косериу 1963: 245). 5. См. весьма полный соответствующий обзор в: Полевая лингвистическая практика 2007. 6. 7. Здесь и далее во всех цитатах выделение мое.

Основные правила правописания, основанные на морфологическом принципе русской орфографии — в

практичные делаем скидки в хорошем качестве