Лукьянец И. В. Ж. Ж. Руссо и Ф. Петрарка
«Юлия, или Новая Элоиза» (1761), о котором в основном и пойдет речь, меняла свой характер. Известно, какую огромную роль сыграло творчество Петрарки в развитии французской поэзии эпохи Возрождения.)»Довольно подражать Петрарке» Дидро и Даламбера в небольшой статье «Петрарка»[1], с почтением говорится о заслугах Петрарки-поэта, однако ни его религиозная, ни философская мысль не вызывают интереса у автора статьи шевалье де Жокура. Петрарка составлял для французов XVIII столетия часть культурного фона, но в то же время совершенно естественно, что неоплатонизм итальянского мыслителя не мог быть очень популярным в эпоху, когда в полный голос звучал пафос материалистических концепций. Однако французская просветительская мысль XVIII столетия отнюдь не была однородной и исключительно материалистической. Среди крупнейших французских мыслителей XVIII века был один, для которого мир земной никогда не переставал быть отражением вечного, истинного, мира. Это Жан-Жак Руссо.) (1742 год) не раз были объектом внимания исследователей[2]. В италофилии Руссо и сам признается на страницах своей «Исповеди».)»Исповеди» Руссо и о «Моей тайне» Петрарки[3]. Сравнение двух произведений вызывается уже их жанровой принадлежностью прямо обозначенной в заглавиях обоих произведений. Личность, сложная, испытывающая себя и мир в отнюдь не простых диалогичных отношениях и все же утверждающая самоценность индивидуальности, в центре двух произведений. Переломное сознание меняющейся эпохи, обратившееся во взгляд внутрь себя, попытка гармонизации своего личного хаоса. Это и еще многое другое ставит «Исповедь» «Диалоги» Руссо в один ряд с «Моей тайной».) что Руссо в «Юлии, или Новой Элоизе цитирует только итальянских поэтов. Девять раз он цитирует Петрарку, десять . Руссо приписывает строки Петрарки любимому им Метастазио. Ошибка эта свидетельствует не о незнании текста, так как эту строфу Руссо перевел на французский язык сам, а скорее парадоксально говорит о глубоком личном освоении поэтической мысли, когда не так важно, кто именно произнес слово, важно лишь то, что оно стало твоим. Роман Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (1761) «)[5]. Перевод Руссо: «Le mo) отсылающее к легенде об Элоизе и Абеляре), свойственны французскому писателю в высокой степени. Руссо прибегает к самым разным формам интертекстуальной связи, пожалуй, ко всем, кроме пародии. Пародийное мышление не свойственно Руссо именно в силу того, что для него история вне времени, она пространственна, но не ограничена во времени. Пародирование «Ни вечерами, ни в полдневный час», «lassare il velo-» (XI ая баллада на жизнь мадонны Лауры) Руссо приводит строфу «[…] et poi chrsquo;amor di me vi fece accorta, fur i blo)» к Сенуччо» и цитирует строфу из него: «Qui ca)
Роман Руссо непременно разлюбит раньше, чем другой. Эта традиция внимательного наблюдения за развитием любви восходила к универсальным наблюдения моралистов XVII столетия, например: «Тот, кто излечивается от любви первым, всегда излечивается полнее»[9]. Речь в основном шла о неизменных для всех материальных законах любви. Истории соблазна, охлаждения, даже гибели от несчастной любви в романах Кребийона, Мариво, Дюкло были интересны точными наблюдениями за земной, живой жизнью любви. Мотив неизменности, верности в любви пародировался, слово платонизм получало ироническую окраску, насмешливое звучание, снижалось примерно так же, как чуть ранее это происходило со словом эпикуреец. Эпикурейской свиньей» называет своего хозяина Сганарель в «Дон-Жуане» Мольера[10]. Поклонницами Платона называет в своих романах не слишком нравственных, излишне податливых женщин, которые ищут оправдание своим слабостям во мнимо возвышенных чувствах Кребийон-сын. Тот тип любовных отношений, который изображался в большинстве любовных романов первых двух третей столетия, может быть условно назван «Афродитой Пандемос», но целью ее служит не продолжение рода, а удовольствие и социальная самореализация. Отметим, что и в романе либертинажа любовь могла иметь характер недюжинный, выходящий за рамки простых движений ощущений, но тогда она вела к гибели и к несчастью. Например, роман Кребийона «Письма маркизы де М*** графу де Р***» (1731). Неоплатоническая традиция любви как отблеска божественного света, оказалась почти забытой, как и куртуазная тема любви-служения.
Дама, женщина переставала в романе либертинажа быть другой, таинственной и недостижимой целью. Ее внутренняя жизнь представала если не разъясненной, то, безусловно, подчиняющейся анализу. Отметим, однако, что существовали некие общие точки, казалось бы, сближающие неоплатонизм и либертанаж. И неоплатонизм и либертинаж не соединяют любовь и брак. Но причины этого неприятия были прямо противоположными. Принципиальная бескорыстность идеальной, божественной любви в платонизме, и отрицание постоянной, длительной любви в романе либертинажа.) механицизма философских и психологических построений, примером которых была, например, концепция человека-машины[11], порождает реакцию. Любовь в романе Руссо предстает в новом для столетия свете, хотя новое это узнаваемо.
То, что в любовном романе XVIII века составляет важную его часть объяснял связь земного образа души и ее высшей сути. Именно поэтому, утверждает Плотин, душа никогда не может ниспасть. Душа излучает свет, порождающий образы, эйдолоны, хранящие в памяти образы высших[14]. Память души о прошлом определяет и невозможность земного счастья, и вечное стремление к наилучшему.
Как известно, брак между Юлией и Сен-Пре невозможен в силу причин социальных почти исчезает статическая эмблематичность. (Портрет Юлии) В ее лице важны движение и даже мелкие недостатки[17]. Руссо очень охотно повторяет те эпитеты Петрарки, в которых есть оттенок движения, как, например, «Сияющий» «Сияющий лик, сияющая длань Лауры» отзываются в ясном свете глаз Юлии, в сияющей ясности ее лица и т. д. Кроме того, Руссо не забывает о том, что у Юлии, помимо души есть и тело. Рука Лауры без перчатки была одним из первых в европейской поэзии, дерзким изображением наготы. «Продолговато-нежные персты, Прозрачней перлов Индии чудесной, Вершители мое судьбины крестной, Я вижу вас в сиянье наготы.» (СXCIX) Тело Юлии , то Сен-Пре обожествляет гораздо более близкий к телу Юлии, интимный предмет ее туалета «Кто понимал, что в ней Земли краса? Лишь я один, да Небеса, что прячут от нас ее прекрасное лица» .)eacute;loise. .)»Здесь пела, здесь сидела, здесь прошла здесь повернула, здесь остановилась здесь привлекла прекрасным взором в плен» .
[9] Ларошфуко. Максимы. Мемуары. . .
[18] См.: Ehrard J. Le corps de Julie // Mela