«Мемуары» кардинала де Реца
Вторая часть (45) Литература Западной Европы 17 века — < Источник: Литература Западной Европы 17 века -
«Государыня, если Ваше Величество в самом деле откажетесь от мысли о возвращении господина Кардинала, все остальное совершенно в Вашей власти, ибо все досады, какие Вам чинят, проистекают из общей уверенности, что Вы помышляете лишь о том, как его вернуть. Принц де Конде убежден, что, вселяя в Вас надежду на возвращение первого министра, он добьется от Вас всего, что ему заблагорассудится. Месьё, считая, что Принц не ошибся в своих расчетах, на всякий случай его обхаживает. В Парламенте, которому ежедневно напоминают о господине Кардинале, раздражение не утихает, в народе усиливается. Господин Кардинал пребывает в Брюле, но имя его приносит Вашему Величеству и государству вред не меньший, нежели принесло бы его присутствие, находись он по- прежнему в Пале- Рояле». «Это всего лишь предлог, возразила Королева, начиная гневаться. Разве я не заверяю вседневно Парламент, что господин Кардинал удален навсегда, без всякой надежды на возвращение?» «Да, Государыня, ответил я, но я смиренно прошу Ваше Величество позволить мне заметить: ничто из того, что говорится и делается вопреки этим публичным заверениям, не остается в тайне, и четверть часа спустя после того, как господин Кардинал расторг договор, заключенный Сервьеном и Лионном о губернаторстве в Провансе, все узнали также и о том, что первая статья этого договора предусматривала возвращение его ко двору. Принц де Конде не признался Месьё, что дал согласие на возвращение господина Кардинала, но подтвердил, что Ваше Величество поставили это ему непременным условием, и рассказывает о том во всеуслышание». «Ну, будет, будет, сказала Королева. Обсуждать этот вопрос бесполезно. Более того, что я уже сделала, я сделать не могу. Каких бы заверений я ни давала, люди остаются при своих подозрениях. Что ж, придется эти подозрения оправдать». «Боюсь, Государыня, сказал я, в этом случае мне останется не столько советовать, сколько предсказывать». «Предсказывайте, тотчас отозвалась Королева, лишь бы ваши пророчества не оказались такими, как в День Баррикад. А впрочем, заметила она, скажите мне, как человек благородный, что вы обо всем этом думаете? Вы, можно сказать, уже почти кардинал. Вы были бы дурным человеком, если бы желали переворота в государстве. Признаюсь вам, я не знаю, как быть. Меня окружают одни только предатели и трусы. Скажите же напрямик ваше мнение». «Я с этого начал, Государыня, хотя это и было мне трудно, ибо я знаю: Ваше Величество принимает к сердцу все, что касается господина Кардинала. Но я не могу не повторить Вам снова: если Ваше Величество сегодня решитесь отказаться от мысли о его возвращении, завтра Вы станете править более самовластно, нежели в первый день Регентства, а если Вы будете упорствовать в желании его вернуть, Вы подвергнете опасности монархию». «Но почему, возразила она, если и Месьё, и принц де Конде дадут согласие на его возвращение?» «Потому, Ваше Величество, ответил я, что Месьё согласится на это лишь в том случае, если государству будет грозить опасность, а принц де Конде лишь для того, чтобы эту опасность навлечь». И тут я в подробностях обрисовал Королеве, чего ей следует остерегаться. Я изъяснил ей, что отторгнуть Месьё от Парламента невозможно, а склонить на свою сторону Парламент в этом вопросе можно, лишь прибегнув к силе, но это грозит пошатнуть трон. Я наглядно представил ей непомерность притязаний принца де Конде, герцога Буйонского и г- на де Ларошфуко. Я неопровержимо доказал, что, пожелай она, она единым словом рассеет мрачные и грозные тучи, если только слово ее будет искренним. Заметив, что она тронута моими речами и ей в особенности понравилось то, что я говорил об укреплении ее власти, я решил, что настала минута растолковать ей, сколь чистосердечны мои побуждения. «Дай Бог, Государыня, начал я, чтобы Вашему Величеству угодно было приступить к укреплению своей власти, принеся в жертву меня самого. Вам сто раз на дню повторяют, будто я лелею мечту стать министром [366], господин Кардинал затвердил тоже: ldquo;Он зарится на мое местоrdquo;. Но неужто, Государыня, меня считают глупцом, способным вообразить, будто первым министром можно сделаться через участие в мятеже, и я столь мало знаю твердость Вашего Величества, что надеюсь снискать Ваше благорасположение силой оружия? Однако, если толки о моих притязаниях на звание министра всего лишь вздорные сплетни, притязания остальных лиц, увы, существуют на деле. Принц де Конде уже получил Гиень, но хочет получить Бле для господина де Ларошфуко и Прованс для своего брата. Герцог Буйонский желает владеть Седаном, виконт де Тюренн командовать армией в Германии. Герцог Немурский добивается Оверни, Виоль хочет стать государственным секретарем. Шавиньи хочет сохранить свою должность, а я, Государыня, домогаюсь кардинальской шапки. Угодно ли Вашему Величеству пренебречь всеми нашими притязаниями и поступить сообразно лишь с Вашей собственной волей и выгодой? Для этого Вам должно раз и навсегда отослать господина кардинала Мазарини в Италию, пресечь все сношения, какие с ним поддерживают частные лица, чистосердечно опровергнуть еще живые и даже множащиеся со дня на день слухи о его возвращении и затем объявить, что, соизволив исполнить желание народа, Ваше Величество полагает, что королевское достоинство обязывает Вас отказать частным лицам в тех милостях, каких они искали или добивались под предлогом этих слухов. Никто, Государыня, не пострадает более, нежели я, от подобных Ваших действий, которые лишат меня обещанного сана, но заслужат всеобщее одобрение; я одобряю их первый, ибо имею нужду в кардинальском сане лишь в силу причин, которые уничтожатся, едва Ваше Величество водворите в стране должный порядок». «Разве я не исполнила все, что вы предлагаете? возразила Королева. Разве десятки раз я не заверяла Месьё, Принца и Парламент, что господин Кардинал никогда не вернется? И разве после этого хоть один из вас, и прежде всех вы сами, отступились от своих притязаний?» «Нет, Государыня, ответил я, никто не отступился от своих притязаний, потому что нет никого, кто не знал бы, что господин Кардинал более чем когда- либо держит власть в своих руках. Ваше Величество оказываете мне честь не таиться от меня, но те, кому Вы не доверяетесь, осведомлены в этом деле более, нежели я, и вот это- то все и губит, ибо каждый считает себя вправе защититься против того, в чем видят нарушение закона, тем более что Ваше Величество сами публично отрекаетесь от господина Кардинала». «Так что же, спросила Королева, вы полагаете, Месьё отступится от Принца, если будет уверен, что господин Кардинал не вернется?» «Неужели Вы сомневаетесь в этом, Государыня, после того, чему были свидетельницей в последние дни? Будь на то Ваша воля, он арестовал бы Принца в своем дворце, хотя он отнюдь не уверен, что путь назад господину Кардиналу закрыт». Королева на мгновение задумалась над моим ответом и вдруг сказала поспешно, как бы торопясь закончить разговор: «Странный способ укреплять королевскую власть, изгоняя против воли Короля его первого министра». И, не дав мне вставить слово, снова потребовала, чтобы я высказал свое мнение о положении дел. «Ибо, добавила она, что касается господина Кардинала, большего, чем то, что я уже сделала и делаю вседневно, я исполнить не могу». Я сразу понял, что она не желает изъясняться откровеннее. Не настаивая на своем напрямик, я решил достигнуть цели обиняком и, повинуясь приказанию Королевы объявить ей свои соображения, сказал так:
«Чтобы исполнить волю Вашего Величества, мне придется, Государыня, вновь вернуться к предсказаниям, которые я недавно имел смелость помянуть. Если положение останется прежним, Месьё, постоянно опасаясь, как бы Принц не примирился с Вашим Величеством ценой возвращения господина Кардинала, будет по- прежнему стараться сохранить с Принцем доброе согласие и усердно поддерживать расположение к себе Парламента и народа. Принц объединится с Месьё, чтобы помешать возвращению господина Кардинала, если посчитает его возвращение для себя невыгодным, или, совершив раздел королевства, будет терпеть господина Кардинала до той поры, пока не найдет для себя более полезным его изгнать. Все хоть сколько- нибудь значительные особы будут стараться лишь об одном: урвать для себя как можно более выгод, и несхожесть интересов их посеет раздор при дворе и среди мятежников. Как видите, Ваше Величество, поводов для гражданской войны хоть отбавляй, и она, присовокупившись к столь длительной войне с иноземцами, как нынешняя, может привести государство на край гибели». «Если бы Месьё согласился», заметила Королева. «Он никогда не согласится, Государыня, возразил я. Ваше Величество обманывают, если внушают Вам надежду на это: я навеки лишился бы его милости, вздумай я хотя бы заикнуться о таком предложении. Он боится принца де Конде, но не любит его и уже не полагается на господина Кардинала. От времени до времени он будет поддаваться то одному, то другому, смотря по тому, кого из них будет страшиться, но он никогда не покинет хранительной сени общего мнения, пока мнение это остается нераздельным, а оно еще долго будет таковым в вопросе, в отношении которого даже Вы, Ваше Величество, принуждены неизменно успокаивать народ все новыми декларациями».
Источник: Литература Западной Европы 17 века — фантазии, от которых излечить его невозможно: я видел, что Королева мысленно называет мои остережения вздором с таким высокомерием, словно у нее не было никакого повода вспомнить о баррикадах. Вот почему я коснулся этого предмета более бегло, нежели он того заслуживал; впрочем, Королева сама изменила направление беседы и, вновь возвратившись к действиям принца де Конде, спросила, как я смотрю на его требование удалить Ле Телье, Лионна и Сервьена. Поскольку я весьма желал выведать, не было ли это требование ступенькой к каким- нибудь тайным переговорам, я на этот вопрос улыбнулся, принял вид почтительный, который приправил, однако, долей таинственности. Королева, весь ум которой состоял в умении притворяться, разгадала смысл моего выражения. «Нет, сказала она, тут не кроется ничего, кроме того, что известно вам и всем прочим не хуже меня самой. Принц желал добиться от меня уступок, каких с лихвой хватило бы, чтобы убрать дюжину министров, утешая меня надеждой сохранить одного- единственного, которого, быть может, отнял бы у меня на другой же день. В эту западню я не подалась, тогда он расставил мне другую: он хочет лишить меня тех министров, что у меня остались, точнее грозится меня их лишить, потому что, если он получит Прованс, он оставит мне Ле Телье, и, быть может, отдав ему Лангедок, я отстою Сервьена. А что говорит об этом Месьё?» «Он пророчит, Государыня, ответил я. Ведь я уже говорил Вашему Величеству: что еще можно делать в нынешних обстоятельствах?» «Но все- таки, что он говорит? упорствовала Королева. Не собирается ли он поддержать Принца, чтобы заставить меня выкинуть еще и это коленце?» «Вспоминая то, что он говорил мне сегодня, Ваше Величество, ответил я, я полагаю, что он этого не сделает, но стоит мне подумать, что завтра его могут к тому принудить, и я уверяюсь в обратном». «А вы? спросила Королева. Как поступите вы?» «Я в присутствии всего Парламента и даже с церковной кафедры объявлю себя противником требования Принца, отозвался я, если Ваше Величество решитесь прибегнуть к единственному и самому спасительному средству, но, без сомнения, буду голосовать, как все, если Вы не пожелаете ничего изменить».
Источник: Литература Западной Европы 17 века — «Я весьма далек от такой дерзости и глупости, Государыня, ответил я, ибо я просил Ваше Величество оказать мне честь принять меня сегодня с единственной целью осведомиться от имени Месьё, что Вам будет угодно [374] приказать ему, дабы предотвратить войну, какой Вам угрожает принц де Конде. Некоторое время тому назад мне уже случилось говорить Вашему Величеству, что худо приходится человеку благородному во времена, когда самый долг обязывает его выйти из пределов почтения, каким он обязан своему Государю. Я знаю, что преступил эти пределы, говоря так, как я говорил, о господине Кардинале. Но знаю также, что я говорю и действую, как подобает верному слуге Короля, а все, кто ведет себя иначе недобросовестные льстецы, которые, угождая, поступаются и совестью своей, и долгом. Ваше Величество приказали мне высказаться напрямик я повиновался. Прикажите мне молчать я покорюсь без возражений и просто передам Месьё то, что Вы окажете мне честь поручить». Королева вдруг снова приняла ласковый вид. «Нет, напротив, я хочу, чтобы вы объявили мне свои соображения, сказала она, изъясните же мне их до конца». Я исполнил ее приказание буквально: я живописал ей положение дел в стране как мог близко к натуре, завершив картину, набросок которой представил вам ранее. Я высказал ей всю правду так честно и прямодушно, как если бы четверть часа спустя должен был держать ответ перед Богом. Королева была тронута и назавтра сказала принцессе Пфальцской, что верит в мою искренность, но что я ослеплен предубеждением. Мне же казалось, что она сама ослеплена привязанностью своей к Кардиналу, и эта ее сердечная склонность берет в ней верх над робкими поползновениями воспользоваться средствами, какие я ей предлагаю, чтобы укрепить королевскую власть, повергнув мазаринистов и фрондеров. В конце беседы я заметил, что ей доставляет удовольствие слушать мои рассуждения об этом предмете, и, видя, что я в самом деле говорю чистосердечно и с добрыми намерениями, она выразила мне признательность. Боюсь наскучить вам подробностями изложения, какое и так уже слишком затянулось, скажу лишь, что в заключение решено было, что я приложу все силы, чтобы убедить Месьё не поддерживать принца де Конде в его требовании удалить Ле Телье, Сервьена и Лионна, дав ему слово от имени Королевы, что сама она не примирится с Принцем без участия и согласия Месьё. Мне стоило большого труда заручиться этим ее словом, и сопротивление, какое я встретил, подкрепило мои подозрения о том, что искры надежды на соглашение между Пале- Роялем и Сен- Мором не вполне угасли. Я еще более уверился в этом, видя, что не могу уговорить Королеву откровенно высказать мне, какого поведения она ждет от Месьё: должен ли он содействовать возвращению принца де Конде ко двору или ему препятствовать. Она всячески убеждала меня, что не переменила на сей счет мнения с той поры, как высказала его самому Месьё, но я видел явственно по поведению ее и даже по некоторым словам, что она переменила его не менее трех раз даже за то время, что я находился в галерее; я вспомнил о словах принцессы Пфальцской, написавшей мне, что в Пале- Рояле не знают, чего хотят. Я, однако, продолжал настоятельно просить Королеву дать ответ Месьё, ибо понимал, что Месьё, человек весьма проницательный, получив через меня только самые общие и неопределенные обещания, которым, не полагаясь на Королеву, он не слишком поверит, по понятным причинам задумается над тем, почему я столь невразумительно излагаю ему истинные намерения Ее Величества, а это непременно побудит его сделать новые шаги навстречу принцу де Конде, что, на мой взгляд, повредит и его собственным интересам, и пользе Короля. Я с жаром доказывал это Королеве, но ничего не добился, да и добиться не мог, ибо сама она была в нерешительности. Причину этой нерешительности я объясню вам ниже.
Источник: Литература Западной Европы 17 века — отправился туда в карете без гербов. Принцесса объяснила мне, что означала записка, присланная ею накануне. Принц де Конде показался ей настроенным весьма решительно, но из слов герцогини де Лонгвиль она заключила, что он не сознает своей силы, ибо полагает, будто враги его действуют куда более единодушно и согласно, нежели это есть на самом деле; Королева не знает, как быть: она то любой ценой желает вернуть Принца в Париж, то благодарит Бога за то, что он его покинул; метания эти есть следствие различных советов, какие ей дают: Сервьен твердит, что государство погибнет, если Принц не вернется, Ле Телье колеблется, аббат Фуке, только что прибывший из Брюля, убеждает ее, что г- н Кардинал будет в отчаянии, если она не сломит Принца, воспользовавшись случаем, какой он сам ей предоставил, а старший Фуке утверждает, будто из верных рук знает совершенно обратное; так и будет продолжаться до тех пор, пока брюльский оракул не изречет окончательного решения; но главное, сама принцесса Пфальцская убеждена, что какие- то потаенные переговоры еще содействуют сомнениям Королевы. Вот что принцесса поведала мне второпях, ибо пора было отправляться в Парламент Месьё уже дважды посылал за мной. Я явился к нему, когда он садился в карету, и в нескольких словах дал отчет об исполненном поручении, изложив без комментариев все, что произошло, или, скорее, все, что было говорено между мной и Королевой. Он сразу же сделал из моего рассказа тот вывод, какой я предсказывал Королеве, и, убедившись, что обещание, данное ею через меня, ни предварено, ни увенчано согласием о совокупных действиях, принялся насвистывать. «Нечего сказать, веселая история! объявил он потом. Ну что ж, поедемте в Парламент!» «Простите, Месьё, возразил я ему, мне кажется, Вашему Королевскому Высочеству следовало бы решить, что Вы там станете говорить». «А кто, черт возьми, может это знать? Кто может предвидеть? У этих людей семь пятниц на неделе. Едемте, может статься, оказавшись в Большой палате, мы с вами обнаружим, что сегодня вовсе и не суббота».
Источник: Литература Западной Европы 17 века —
Источник: Литература Западной Европы 17 века — одобрила поведение палат, а канцлер вручил генеральному прокурору бумагу, которая возвестит им волю Короля. Королева весьма удивлена, стояло в бумаге, что принц де Конде мог усомниться в искренности столь много раз повторенных ею заверений; она не имела никакого умысла на его особу; не менее того удивляют ее подозрения Принца касательно возвращения г- на Кардинала Королева намерена свято блюсти слово, какое дала на сей счет Парламенту; о брачных планах герцога де Меркёра[ 368], как и о переговорах насчет Седана [369], ей ничего не было известно и она более других имеет причины сетовать на то, что произошло в Брейзахе (я изъясню вам вскоре три эти последние обстоятельства); что до отстранения Ле Телье, Сервьена и Лионна, то да будет Парламенту известно: она не потерпит, чтобы ей препятствовали выбирать министров Короля, ее сына, и ее личных слуг по ее собственному усмотрению. К тому же просить об отстранении трех названных лиц тем более несправедливо, что ни один из них и пальцем не шевельнул, чтобы вернуть г- на кардинала Мазарини. После оглашения бумаги Парламент пришел в волнение оттого, что на ней не стояло подписи, хотя в тогдашних обстоятельствах это не имело никакого значения. Но поскольку в подобного рода корпорациях всякое крючкотворство волнует глупцов и тешит даже самых здравомыслящих, утреннее заседание прошло, можно сказать, впустую, ассамблея была перенесена на понедельник, а герцога Орлеанского просили взять на себя тем временем роль посредника в примирении. В заседании этом вышло серьезное столкновение между принцем де Конти и Первым президентом. Первый президент, недовольный принцем де Конде, ибо он полагал, хотя, на мой взгляд, и несправедливо, что тот не изъявил, как был бы должен, личной ему признательности, так вот, недовольный принцем де Конде, Первый президент решительно не одобрил отъезд Принца в Сен- Мор и даже назвал его печальным предвестием междоусобицы. Он прибавил к этому два- три слова, которые содержали намек на смуты, вызванные в прошлом принцами из рода Конде [370]. Принц де Конти тотчас ответил на эти слова, и ответил угрозами, объявив, что, находись они в другом месте, он научил бы Первого президента соблюдать подобающее в отношении принцев крови почтение. Первый президент бесстрашно возразил принцу де Конти, что он ничего не боится и у него самого есть причины к неудовольствию, ибо его осмеливаются перебивать там, где, отправляя свою должность, он представляет особу Короля. Среди сторонников того и другого поднялся шум. Месьё, очень довольный ссорой, вмешался в нее лишь тогда, когда дольше молчать уже было нельзя, и объявил наконец обеим сторонам, что всем надлежит радеть лишь об общем умиротворении и прочее в этом роде.
Источник: Литература Западной Европы 17 века — уведомить меня кое о чем, что меня удивит, хотя мне и не должно было бы удивляться; в полночь ему стало известно, что старый Панталоне (так он называл де Шатонёфа) через Сен- Ромена и Круасси ведет переговоры с Шавиньи о примирении принца де Конде с Королевой; он, мол, знает все, что на это можно возразить, но спорить с очевидностью бесполезно, а здесь она непреложна. «Но если вы сомневаетесь, добавил он, швырнув мне письмо, вот прочтите». Это письмо, писанное рукой Круасси, адресовано было г- ну де Шатонёфу, и в нем между прочим стояло: «Вы можете заверить г- на де Шавиньи, что командор де Жар, который дается в обман лишь в делах любовных, убежден — Королева действует искренне, и не только фрондеры, но и сам Ле Телье не ведает о наших переговорах. Подозрения г- на де Сен- Ромена ни на чем не основаны».
Литература Западной Европы 17 века — <