«Мемуары» кардинала де Реца Вторая часть (54)

«Мемуары» кардинала де Реца
Вторая часть (54)

Источник: Литература Западной Европы 17 века — у монастыря Блан- Манто, опоздав к девяти часам вечера, то есть к тому самому времени, когда я вышел от г- жи де Поммерё. Это второе сообщение, более определенное, нежели первое, заставило меня образумиться. Я стал осторожнее и на улицу выходил так, чтобы меня не застигли врасплох. Через того же г- на Талона я дознался подробностей и распорядился арестовать и допросить Ла Рош- Кошона, который в присутствии судьи по уголовным делам признался, что г- н де Ларошфуко приказал ему похитить меня и доставить в Дамвилье; для этой цели Ла Рош- Кошон отобрал в тамошнем гарнизоне шестьдесят человек и по одному провел в Париж; он и Гурвиль, заметив, что я каждый вечер между полуночью и часом возвращаюсь домой из Отеля Шеврёз в двух каретах в сопровождении всего десяти двенадцати дворян, расставили своих людей под аркадою против Малого Бурбонского дворца; обратив, однако, внимание, что однажды я поехал не по набережной, они назавтра стали поджидать меня уже у монастыря Блан- Манто, где снова меня упустили, потому что тот, кто дежурил у дверей дома г- жи де Поммерё, чтобы подстеречь, когда я выйду, засиделся в ближайшем трактире [428]. Таковы были показания Ла Рош- Кошона, подлинную запись которых судья по уголовным делам в моем присутствии представил Месьё. Надо ли вам говорить, что после подобного признания мне ничего не стоило сделать так, чтобы Ла Рош- Кошона колесовали, а под пыткой он, быть может, признался бы и кое в чем похуже похищения. Но граф де Па, брат маркиза де Фекьера и того, кто носит это имя нынче, оказавший мне значительную услугу, умолял меня пощадить жизнь Ла Рош- Кошона; я подарил ему ее, уговорив герцога Орлеанского приказать судье прекратить дознание, а когда Месьё сказал, что следовало хотя бы допросить Ла Рош- Кошона с пристрастием, чтобы вытянуть из него всю правду, я ответил герцогу в присутствии всех, кто был в ту минуту в кабинете Люксембургского дворца: «Ваше Королевское Высочество, те, кто, рискуя в случае неудачи собственной гибелью, затевают труднейшее предприятие похитить человека, который по ночам не ходит без охраны, дабы увезти его за шестьдесят лье от Парижа, совершают подвиг столь славный, доблестный и редкий, да, уверяю вас, те, кто предпочитают так рискнуть, нежели решиться убить свою жертву, совершают подвиг столь славный, что, мне кажется, не следует доискиваться подробностей из опасения обнаружить нечто, способное развенчать великодушие, которое делает честь нашему веку». Присутствующие расхохотались может статься, вы последуете их примеру. На самом же деле, я хотел выразить свою признательность графу де Па, который за два или три месяца до этого оказал мне большую услугу, вернув без выкупа все стадо Коммерси, которое принадлежало ему по праву, ибо оставалось в его владениях более суток [429]; я опасался, что не сумею вырвать из рук правосудия несчастного дворянина, если делу будет дан ход и подтвердится, что меня замышляли убить, а это и так уже было слишком очевидно. Я положил конец дознанию, настоятельно попросив об этом судью, и убедил Месьё своей властью препроводить в Бастилию арестованного, которого он ни под каким видом не хотел отпустить на волю, сколько я его об этом ни просил. Тот освободил себя сам пять или шесть месяцев спустя, бежав из Бастилии, где, правду сказать, стерегли его очень нерадиво [430]. Состоящий у меня на службе дворянин по имени Мальклер, взяв с собой полицейского офицера Ла Форе, арестовал Гурвиля в Монлери [431], где тот находился проездом ко двору, с которым г- н де Ларошфуко постоянно поддерживал тайные сношения они дали себя знать и тут, ибо Гурвиль не просидел под арестом и трех или четырех часов, когда получен был приказ Первого президента его освободить.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — две или три кареты, битком набитые дворянами и мушкетами, я просил его посадить меня в свою и, не беря с собой слуг, доставить в Отель Шеврёз, куда я собирался прибыть пораньше, хотя и предполагал остаться там отужинать. Комартен этому воспротивился, зная, какой опасности я постоянно подвергаюсь, и согласился только после того, как я дал ему честное слово, что ему не придется печься обо мне на обратном пути и мои люди по обыкновению явятся за мной вечером в Отель Шеврёз. Я забился в угол его кареты, до половины задернув занавески, и помню, что, заметив на набережной людей в кожаных камзолах [432], Комартен сказал мне: «Быть может, они вас- то и поджидают». Я не обратил на его слова никакого внимания. Весь вечер я провел в Отеле Шеврёз, а когда покинул его, со мной случайно оказалось всего лишь девять дворян при такой свите меня ничего не стоило убить. Г- жа де Род, которая в тот вечер приехала в новенькой траурной карете, увидя, что идет дождь, попросила меня отвезти ее домой в моей карете, ибо она опасалась, что ее собственная может полинять, и тогда она испачкается свежей краской. Я стал отказываться, подтрунивая над чрезмерной изнеженностью г- жи де Род. Мадемуазель де Шеврёз выбежала за мной на лестницу, чтобы убедить меня согласиться на просьбу ее приятельницы, это спасло мне жизнь: для того чтобы попасть в Отель Бриссак, где жила г- жа де Род, я проехал улицей Сент- Оноре и таким образом миновал набережную, где меня поджидали. Присоедините это обстоятельство к двум другим, что приключились у монастыря Блан- Манто, и к несравненному великодушию г- на Талона, который, защищая интересы партии, мне враждебной, был столь благороден и честен, что предупредил меня о готовящемся покушении, присоедините, повторяю, к этим двум обстоятельствам то, что вышло с г- жой де Род, и признайтесь, что не люди вершат судьбы человеческие. Возвращаюсь, однако, к обещанному мной рассказу о том, какие следствия имело путешествие Короля.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — в подобных случаях, мы навлекли на себя худшую из всех, не приняв решения твердого, а взяв понемногу от каждого из возможных решений. Месьё не оказал Принцу военной помощи и вообразил, будто этим весьма услуживает двору. В Париже и в Парламенте он объявил себя противником возвращения Кардинала и полагал, будто этим угодил народу. Г- н де Шатонёф в Пуатье некоторое время еще надеялся обмануть Королеву, вселяя в нее надежду, что первый министр вернется в случае, если произойдут такие- то и такие- то обстоятельства, сам он почитал их весьма отдаленными. Увидя, что нетерпение Королевы и настойчивость Кардинала приближают эти обстоятельства куда стремительней, нежели он предполагал, де Шатонёф решил не таить долее своих умыслов и открыто воспротивился возвращению Мазарини с прямотой, которая в той же мере бесплодна, сколь и отвратительна всякий раз, когда к ней прибегают, потерпев неудачу на пути притворства. Парламент, который сделал слишком много для изгнания Мазарини, чтобы смириться с его возвращением, неистовствовал при малейшем намеке на такую возможность. Но поскольку, с другой стороны, он не желал допустить ничего, что нарушало бы парламентские формы и наносило ущерб королевской власти, он сам препятствовал мерам, какие можно было взять, чтобы помешать Кардиналу вернуться. Я был против возвращения Мазарини, более чем кто- либо другой, но поскольку я был также против мира с принцем де Конде по причинам, какие я изложил вам ранее, я сам невольно содействовал Кардиналу своим поведением; в ту минуту оно было разумно, ибо неизбежно и, однако, непростительно в самом своем основании, потому что совершена была главная ошибка, после которой что бы ты ни сделал все плохо. Как вы увидите из дальнейшего, это в конце концов и погубило нас всех.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — Мазарини, хотя он признавал, что она этого желает и будет желать всегда. Когда он уже не мог более обманываться, он вообразил, что единственный способ помочь горю это чинить Королеве всевозможные помехи, не доводя ее, впрочем, до крайности; в этом случае мне пришлось наблюдать то, что я наблюдал и во многих других обстоятельствах: люди на удивление склонны мнить, что им удается провести других, прибегнув к средствам, с помощью которых, они это знают, можно провести их самих. Месьё начинал действовать, лишь когда его припирали к стенке. Фремон прозвал его олицетворенной волокитой. А из всех способов припереть его к стенке самым верным было напугать его; зато по закону противоположности, когда ему нечего было бояться, он влекся к бездействию. Темперамент, порождающий это свойство, порождает и другие не принимать решения, когда тебе чинят помехи. Месьё судил о Королеве по самому себе; помнится, когда я стал убеждать его, что разумно и даже необходимо по- разному поступать с людьми разными, он ответил мне: «Какое заблуждение! Все люди одинаковы, только одни лучше умеют скрывать свои мысли, а другие хуже».

Источник: Литература Западной Европы 17 века — тешить себя убеждением, будто и другим присущи твои пороки. В этом случае Месьё заблуждался вдвойне, ибо смелость Королевы была такова, что и без крайности, до какой Месьё не хотел ее доводить, она исполнила намерение, которому Месьё хотел помешать; эта же смелость преодолела все препоны, с помощью которых он полагал опрокинуть ее расчеты. Месьё убеждал себя, что, поскольку он не присоединился к принцу де Конде и продолжает вести переговоры, посылая ко двору то Данвиля, то Сомери, он перехитрит Королеву, которая убоится возможности открытого его выступления. Он уверял себя, что, натравливая Парламент против министра, а он это делал гласно, он внушит двору опасения такого рода, какие способны скорее сдержать, нежели подстрекнуть к действиям. Будучи весьма красноречивым, он в самых живых чертах расписал нам с президентом де Бельевром свой план в библиотеке Люксембургского дворца, нисколько нас, однако, не убедив. Мы приводили ему тысячи доводов, он все их побивал одним- единственным, которого я коснулся выше. «Мы сделали глупость, твердил он, позволив Королеве уехать из Парижа. Отныне любой наш шаг будет ошибкой, разумного выхода у нас не осталось, придется изо дня в день применяться к обстоятельствам, а стало быть, должно поступать так, как я говорю». Вот тут- то я и предложил ему создать третью партию, за что меня впоследствии столько укоряли мысль о ней пришла мне в голову лишь за два дня до этого. Вот каков был мой проект.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — Месьё, нелепые выходки Парламента, переговоры, неразлучные с интригами, раздиравшими партию принцев, могут долго противостоять упорству Королевы и могуществу монаршей власти. Полагаю, что не льщу себе, когда говорю, что понял это довольно скоро, ибо чистосердечно признаю, что, уразумев это лишь тогда, когда Король оказался в Пуатье, я прозрел слишком поздно. Я уже сказал вам выше: никто не совершил более роковой ошибки, нежели мы, допустившие отъезд Короля, ошибки, тем более непростительной, что легче легкого было предвидеть, чем она нам грозит; но мы все наперебой спешили совершить этот промах, принадлежащий к числу тех, которые принуждали меня не раз говорить вам: не все ошибки должно относить на счет человеческой натуры, ибо бывают оплошности столь чудовищные, что люди, наделенные здравым смыслом, не могут впасть в них по своей воле.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — страницах, нашел всего два возможных выхода о первом из них я говорил вам выше, он был во вкусе Месьё и ему по плечу, к нему он тотчас склонился сам без всяких уговоров. Выход этот мог удовлетворить и меня, поскольку Месьё, не выступив на стороне принца де Конде и отвлекая двор переговорами, доставлял мне так или иначе возможность выиграть время и дождаться моей кардинальской шапки. Однако избрать этот путь я готов был лишь в том случае, если другого пути не останется, ибо, принимая во внимание, что он мог впоследствии дать выигрыш Кардиналу, он должен был показаться весьма подозрительным лицам, защищающим интересы тех, кого именуют народом. А я вовсе не хотел потерять доверие народа; соображение это вкупе с другими, о коих я уже упоминал, было причиной того, что я отверг образ действий, который выглядел неблаговидно и плоды которого были сомнительны.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — де Конде; в нее вошел бы Париж и значительная часть больших городов королевства, весьма склонных к недовольству во многих из них у меня были добрые знакомцы. Граф де Фуэнсальданья, полагая, что я сохраняю согласие с двором из одного лишь убеждения в злых умыслах против меня принца де Конде, прислал ко мне дона Антонио де Ла Круска с предложениями, как раз и заронившими во мне первую мысль о проекте [433], о котором я говорю; он предложил мне тайный договор, с тем чтобы снабжать меня деньгами, не обязывая меня, однако, к действиям, из каких можно было бы заключить, что я состою в сношениях с Испанией. Это обстоятельство, а также многие другие, тогда случившиеся, подтолкнули меня предложить Месьё, чтобы он публично объявил в Парламенте, что, увидя решимость Королевы восстановить кардинала Мазарини в звании первого министра, он, со своей стороны, решил воспротивиться этому всеми средствами, какие допускают его рождение и обязательства, публично им на себя взятые; ни осмотрительность, ни честь не позволяют ему ограничиться парламентскими представлениями Королева вначале отклонит их и под конец презрит, а тем временем Кардинал уже собирает войска, чтобы вторгнуться во Францию и завладеть особой Короля, как он завладел уже умом Королевы; будучи дядей Короля, Месьё почитает долгом своим объявить палатам, что они вправе присоединиться к нему, ибо речь идет лишь о поддержании их собственных постановлений, а также деклараций, изданных по их настоянию; поступок этот будет не только правым, но и мудрым, ибо они понимают, что весь город одобрит начинание, столь необходимое для блага государства; он не хотел, мол, объявить все это палатам столь прямо, пока не предпринял должных мер, дающих ему возможность заверить их в несомненном успехе; Месьё располагает такими- то деньгами, заручился поддержкой таких- то и таких- то укрепленных городов, и так далее; в особенности Парламент должно тронуть, более того побудить его с радостью ухватиться за счастливую необходимость вместе с герцогом Орлеанским печься о благе государства то, что с этой минуты Месьё публично свяжет себя с ним словом, обязавшись не вступать ни в какие сношения с врагами государства, и ни прямо, ни через посредников не участвовать ни в каких переговорах, кроме тех, которые будут предложены Парламенту при полном собрании всех палат; он вообще, мол, отрекается от всех прошлых и нынешних действий принца де Конде совместно с испанцами; по этой причине, а также потому, что сторонники Принца постоянно продолжают вести подозрительные переговоры, он не желает иметь с ним никакой связи, кроме той, какую благоразумие диктует в отношении столь доблестного Принца. Вот что я предложил Месьё, подкрепив свои слова всеми доводами, какие могли убедить его в возможности привести план в действие, а в том, что это было возможно, я убежден и поныне. Я изложил ему все неудобства иного поведения и предсказал ему, как поведет себя Парламент; впоследствии ему пришлось удостовериться в моей правоте: издавая постановления против Кардинала, палаты в то же время объявляли виновными в оскорблении Величества тех, кто этому возвращению противодействовал.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — объединился с двором против него, хотя я предложил ему не один способ справиться с этой угрозой, оттого ли и такое объяснение кажется мне самым правдоподобным, что бремя это было слишком для него тяжело. Оно и впрямь было ему не по силам, следственно, я напрасно его к этому склонял. Верно и то, что союз городов, при тогдашнем расположении умов, мог завести слишком далеко. Это смущало меня, ибо, правду сказать, я всегда опасался того, что может быть употреблено во зло и в ущерб государству по этой же самой причине Комартен никогда не поддерживал моего плана. Решиться его предложить, можно сказать, против моего желания и моих правил, заставила меня мысль о том, что, если мы изберем другой путь, нам неизбежно грозит смута и жалкая участь сражающихся андабатов [434].

Источник: Литература Западной Европы 17 века — «Что станется с Вами, Месьё, спросил я его, когда принц де Конде примирится с двором или вынужден будет бежать в Испанию? Когда Парламент, обнародуя постановления против Кардинала, объявит преступниками тех, кто воспротивится его возвращению? Когда Вы не сможете, не рискуя честью своей и безопасностью, оставаться ни мазаринистом, ни фрондером?» «Я сын Короля, отвечал мне Месьё, а вы станете кардиналом и останетесь коадъютором». «Вы будете сыном Короля в Блуа, а я буду кардиналом в Венсеннском замке», возразил я ему, не задумываясь, точно озаренный ясновидением. Месьё не уступил, несмотря на все мои доводы, и пришлось нам довольствоваться тем, чтобы брести наугад, стараясь продержаться изо дня в день, так Патрю отозвался о наших действиях. Я опишу вам их подробнее, после того как расскажу о весьма досадном приключении, жертвой которого я стал.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — еще усердней, нежели до сих пор. Он нашел герцогиню в расположении, весьма благоприятном для его посольства. Лег был осыпан милостями двора, да к тому же отличался самым переменчивым нравом. Мадемуазель де Шеврёз уже не раз говорила мне, что он каждый день твердит ее матери: пора, мол, кончать с заговорами, все уже слишком смешалось и мы более не ведаем, к чему идем. Барте, человек живой, проницательный и дерзкий, заметив эту слабость, ловко ею воспользовался; он грозил, сулил и наконец вырвал у герцогини де Шеврёз слово, что она не станет противиться возвращению Кардинала и, если не сумеет склонить к тому же и меня, употребит все старания, чтобы Нуармутье, начальствующий крепостями Шарлевиль и Монт- Олимп, перестал меня поддерживать, хотя этими своими должностями он обязан был мне. Нуармутье поддался на уговоры, соблазненный тем, что Королева посулила ему устами герцогини; когда Кардинал со своей армией перешел границу, и я убеждал Нуармутье служить Месьё, он объявил мне, что служит Королю; если бы, мол, дело касалось до меня лично, он пренебрег бы всеми прочими соображениями, но в нынешних обстоятельствах речь идет о распре Месьё с двором и он не может не исполнить свой долг. Надо ли вам говорить, как оскорбил меня его поступок; я был взбешен настолько, что, продолжая ежедневно бывать у мадемуазель де Шеврёз, которая в этом случае открыто пошла против матери, я не раскланивался ни с Нуармутье, ни с Легом и почти не разговаривал с г- жой де Шеврёз. Возвращаюсь, однако, к прерванному рассказу.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — от короны королевской декларации от 8 октября, которою принц де Конде объявлялся виновным в оскорблении Величества.

Месьё прибыл в Парламент 20 ноября; Первый президент, изложив весьма патетическим тоном события в Гиени, в заключение своей речи предложил зарегистрировать декларацию, дабы непременно исполнить столь справедливую монаршую волю именно так он выразился. Месьё, который, как вы знаете, уже принял другой план, возразил Первому президенту, что спешить не следует; надо повременить и постараться кончить дело миром; он- де употребит для этого всю свою власть; г- н Данвиль уже на пути к нему с известиями от двора, и его удивляет торопливость, с какой желают зарегистрировать декларацию против принца крови, когда следовало бы все внимание устремить на кардинала Мазарини, который готов вторгнуться в королевство с оружием в руках.

Не стану напрасно докучать вам подробностями того, что произошло в ассамблеях палат, открывшихся, как я уже упомянул, 20 ноября, ибо в заседаниях 23, 24 и 28 ноября, а также 1 и 2 декабря, Первый президент, правду сказать, только и требовал именем Короля как можно скорее зарегистрировать декларацию, а Месьё приводил различные доводы, чтобы убедить палаты не торопиться. Он то говорил, что ожидает гонца, которого послал ко двору для переговоров; то утверждал, что оттуда вот- вот возвратится г- н Данвиль с распоряжениями миротворными; то настаивал на строжайшем соблюдении формальностей, необходимых, когда речь идет об осуждении принца крови; то утверждал, что прежде всего следует взять меры предосторожности против возвращения Кардинала; то представлял письма принца де Конде, обращенные к Королю и к самому Парламенту, в которых тот требовал, чтобы ему дали возможность оправдаться. Видя, что Парламент не желает допустить даже оглашения писем, потому что они писаны рукой Принца, поднявшего меч на своего Государя, и по той же причине большая часть судейских склонна зарегистрировать декларацию, Месьё отступился; 4 декабря он послал в Парламент г- на де Шуази, чтобы просить палаты обсудить вопрос о декларации, не дожидаясь его, ибо он решил при сем не присутствовать. Обсуждение началось и, после того как высказано было три или четыре различных мнения, касающихся более формы, нежели существа декларации, сто двадцатью голосами постановлено было огласить, обнародовать и зарегистрировать ее, дабы она вступила в законную силу.

Месьё был потрясен тем, что, когда к концу собрания Круасси предложил назначить день, чтобы обсудить вопрос о возвращении кардинала Мазарини, в котором никто уже не сомневался, его почти не слушали. Месьё заговорил со мной об этом в тот же вечер; он сказал, что решился прибегнуть к народу, чтобы оживить бдительность Парламента. «На словах, Месьё, Парламент всегда будет неусыпно бдить, чтобы не допустить возвращения Кардинала, ответил ему я, а на деле будет спать глубоким сном. Не забудьте, прошу вас, добавил я, что господин де Круасси взял слово в полдень, когда все хотели обедать». Месьё принял мои слова за шутку, хотя я и не думал шутить, и через своего гардеробмейстера Орнано приказал Майару, которого я уже упоминал во втором томе моего повествования, поднять некое подобие смуты. Желая получше замести следы, этот негодяй, в сопровождении двух или трех десятков бродяг, с криками явился ко дворцу Месьё. Отсюда они отправились к Первому президенту, тот велел открыть им дверь и с обыкновенным своим бесстрашием пригрозил, что прикажет их вздернуть [435].

Чтобы впредь пресечь подобные дерзости, 7 декабря в ассамблее палат принято было особое постановление; решено было, однако, устранить и повод, их вызвавший, и 9 декабря палаты собрались на ассамблею, чтобы обсудить слухи о скором возвращении Кардинала. Когда Месьё объявил, что слухи эти, к сожалению, справедливы, Первый президент, чтобы обойти вопрос, предложил магистратам от короны огласить материалы дознания, какое в силу предшествующих актов должно было быть произведено против Кардинала. Но г- н Талон возразил, что дознание тут ни при чем, Кардинал осужден декларацией Короля, и, стало быть, незачем искать другие доказательства его вины, а если уж проводить дознание, то лишь против тех, кто оказывает этой декларации неповиновение. В заключение он предложил послать депутацию к Ее Величеству, дабы уведомить Королеву, что ходят слухи о возвращении Кардинала, и просить ее подтвердить королевское слово, данное ею на сей счет своему народу. Он прибавил также, что всем губернаторам провинций и комендантам крепостей должно приказать не пропускать Кардинала через свои владения, а все парламенты уведомить об этом постановлении и просить издать подобные же. После речи г- на Талона начались прения, но, поскольку довести обсуждение до конца не удалось, а в воскресенье вечером Месьё захворал, ассамблея перенесена была на среду 13 декабря. В этот день почти единогласно утвердили постановление, сообразно предложениям г- на Талона; в нем, кроме того что я уже изложил, записано было всеподданнейше просить Его Величество уведомить папу и прочих иноземных властителей о причинах, принудивших его отлучить Кардинала от своей особы и изгнать из своего Совета.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — речи, что, мол, все потрясения в монархии дело рук людей, которые любой ценой домогаются кардинальской шапки; перебив его, я возразил, что в моем роду подобные шапки убор привычный и потому я, право же, не мог быть настолько ослеплен ее цветом, чтобы сотворить все то зло, в каком меня обвиняют. Поскольку ораторов перебивать не принято, поднялся громкий шум в поддержку Машо. Я просил Парламент извинить мне мою горячность. «Она, однако, на сей раз проистекает, прибавил я, от изрядной доли презрения».

Источник: Литература Западной Европы 17 века — звания удалился, ибо церковный устав запрещает священнослужителям принимать участие в прениях, когда дело идет о смертном приговоре.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — своего возвращения во Францию[ 437]. Первый президент признал, что таковое письмо в самом деле получено; герцог д’Эльбёф переслал это письмо ему, а он, Первый президент, отправил нарочного Королю, чтобы сообщить о письме и уведомить Государя о возможных его следствиях; теперь, мол, он ждет ответа со своим посланцем, после чего обещает созвать ассамблею, если Его Величеству не угодно будет прислушаться к его остережениям. Апелляционные палаты, однако, не удовлетворились ответом Первого президента; на другой день, 19 декабря, они вновь прислали своих депутатов в Большую палату, и ассамблею пришлось созвать.

Источник: Литература Западной Европы 17 века — после чего приглашены были магистраты от короны, которые устами г- на Талона объявили свое мнение: во исполнение постановления, принятого такого- то дня такого- то года, депутации Парламента следует как можно скорее выехать к Королю, дабы уведомить его о событиях, происходящих на границе; всеподданнейше просить Его Величество написать курфюрсту Кёльнскому, дабы предложить тому изгнать кардинала Мазарини из своих земель и владений; почтительнейше просить герцога Орлеанского с той же целью послать от своего имени гонцов к Королю, а также к маршалу д’Окенкуру и другим командующим войсками, дабы сообщить им о намерении кардинала Мазарини возвратиться во Францию; нарядить на границу советников Парламента, дабы составить отчет обо всем, происходящем там в связи с предполагаемым возвращением Кардинала; возбранить мэрам и городским эшевенам пропускать Кардинала в свои владения, предоставлять место для сбора войск, его поддерживающих, или убежище родным Кардинала и его приверженцам; вызвать сьёра де Навая в суд, дабы он лично предстал перед палатой и дал отчет в сношениях, какие он поддерживает с Кардиналом, а также опубликовать воззвание к народу с целью дознаться правды об этих сношениях. Таково было в общих чертах содержание речи г- на Талона, в согласии с которой и приняли постановление [438].