Нания, они оформляются в весьма однозначных простых образах и вносят хаос в сознание героя.
Стивен-ребенок чаще всего познает мир через ощущения, но этот мир создает и воображение: образ корабля, кажущегося сказочным, претворяется в сознании Стивена в реальный, увозящий его на каникулы. Сознание и память находятся в сложных взаимоотношениях, Джойс передает это разной интенсивностью образов, оседающих в памяти и в сознании. Слова «Парнелл умер» зафиксированы с необыкновенной точностью и легко поднимаются с поверхности сознания, потому что Стивен слышит об этом на рождественском обеде. Обиды и несправедливость со стороны служителей церкви опускаются в глубину сознания и подсознания и остаются частью его существа, бунтующего против жестокости и подавления личности, существа, жаждущего сначала подсознательно, а потом, после озарения, вполне сознательно начать новую жизнь свободного художника.
Первые страницы «Улисса» в точности следуют манере, стилю, настроению концовки романа «Портрет художника в юности». Тональность повествования несколько омрачена известием о смерти матери Стивена, которое становится постоянной навязчивой идеей художника, получившего некоторый жизненный опыт в Париже. Содержание романа охватывает один июньский день в жизни героев, но мы узнаем о них больше, чем о всех героях классической литературы. На поверхности содержания — странствия Леопольда Блума и Стивена Дедалуса по Дублину, причем иногда их дороги пересекаются, иногда идут параллельно, порой расходятся вовсе. Есть еще третье лицо—жена Блума Мэрион, поток сознания которой выплескивается в конце огромного романа и поражает читателя откровенной раскованностью всех уровней — сознания, подсознания и бессознательного.
Архитектоника романа сложна, но она подчинена внутреннему очень логичному замыслу. Название романа вскрывает другой слой повествования: Блум—современный Одиссей, путешествующий по Дублину в поисках утраченного сына, Стивен — это Телемак, грустящий об отце и желающий обрести духовного отца, Мэрион — Пенелопа, ожидающая мужа дома. Однако «архетипы» дезориентируют читателя, замысел не ограничивается сходством с Гомером. Параллель Гомеру и его «Одиссее» действительно есть, и она блестяще вмонтирована в роман, но она поднимает следующий огромный пласт, скрывающийся за поверхностью романа странствий,— это Дублин, и не просто данный большой город, столица Ирландии, это весь большой мир. Блум —человек вообще, Мэрион — вечная мать-природа. Многочисленные эпизоды блуждания Блума по городу, сопрягаемые с аналогичными эпизодами гомеровского эпоса, тем не менее не создают впечатления эпичного повествования. Это лиричный роман, глубоко субъективный, жизнь здесь представлена через восприятие Блума, мысли которого бродят, как рыбы в воде. Это и Документальный роман, могущий быть путеводителем по Дублину: здесь сохранены названия улиц и переулков, описаны кладбище и публичный дом, родильный дом и редакция газеты, баня и общественный туалет. Как бы отталкиваясь от филдинговского определения романа — «комическая эпическая поэма в прозе»,—Джойс стремится охватить жизнь сознания отдельного обыкновенного обывателя, обладающего, как убеждает нас автор, бездонным внутренним миром.
Джойс и в этом романе показал себя блестящим лингвистом, умело использующим возможности английского языка. Например, Блум со студентами-медиками находятся в родильном доме, а этот эпизод в пародийном ключе создает неожиданную параллель — развитие эмбриона соотносится с развитием английского языка от древнейших форм до уровня современной журналистики. Начальная сцена в башне Мартелло на дублинском побережье пропитана литературными аллюзиями, тоже возникающими в разных частях книги и ведущими одну из музыкальных тем этого произведения. Один из друзей Стивена, который мечтает о поэтической карьере, постоянно дразнит его, провоцирует, рассказав третьему своему компаньону Хейнесу о том, что он может подлинно доказать, что внук Гамлета является дедушкой Шекспира и что он —сам привидение собственного отца. Тема Гамлета то исчезает, то появляется, внезапно поднимая тему взаимоотношений «отец — мать — сын».
«Улисс» разделен на три части разной длины, и каждая часть состоит из ряда эпизодов. Первые эпизоды первой части связаны с фигурой Стивена. Затем тема Стивена растворяется в огромном мире — потоке мыслей Блума. Вместе с тем ирландская политическая ситуация, появившаяся с темой Блума, составляет еще один пласт произведения. Джойс постоянно варьирует стилистическое оформление пластов от героически-возвышенного до пародийно-комического. Первые эпизоды, повествовательные по характеру, переплетены с внутренним комментарием, заключенным в монолог, перебиваемый в свою очередь короткими пассажами описаний. В сознании героя могут сосуществовать многие темы, как, например, в сознании Стивена — Париж, Ирландия, море, отцы церкви, его мать, поэзия, история, школа. Ненавязчивый тон повествователя дает оформление этим мыслям, ибо пояснения к портрету Стивена излишни, читатель уже знает о нем из предыдущего романа. Когда появляется Блум, неизвестный читателю герой, на авансцену выходит рассказчик, повествующий о странных симпатиях Блума.
Сцены с Блумом повторяют аналогичные эпизоды со Стивеном: Блум дома, Блум на улице, внутренний монолог героя, задающий музыкальное оформление его теме. Блум мыслит прозой, Стивен —
Поэзией. Поток сознания Стивена наполнен символами, которые имеют непосредственное отношение к гомеровской структуре книги. Монологи Блума при всей своей реалистичности и фотографичности, имеющие непосредственное отношение к самой земной реальности, содержат и символические темы, романтизированные, насколько это возможно в пределах обыденного сознания,— это его романтическая тяга к Востоку, смерть собственного сына в младенчестве, унижения и страдания народа, к которому он принадлежит. Эпичность романа подчеркивается и весьма тактичным вступлением автора, как бы управляющего переключением мыслей одного или другого героя с предмета или явления на другой предмет или другое явление. Таким образом, авторское «я» присутствует в самой структуре произведения: «Он шел на юг вдоль Уэстланд-роуд. Но квитанция в других брюках. Я забыл тот ключ. Ох уж эти похоронные дела. Бедняга, это не его вина».
Монолог Мэрион Блум сильно отличается по стилю, тематике, фундаментальности. Он может быть рассмотрен как необходимое завершение, финал большого симфонического произведения, в котором звучат отголоски старых тем, но в новом ключе. В этом потоке сознания — очень узкий жизненный опыт женщины, сосредоточенной исключительно на собственной персоне. Вместе с тем он отражает иную степень духовности, даже по сравнению с Леопольдом Блумом, не говоря уже о Стивене. Примитивный уровень мышления подчеркнуто демонстрируется на образах, вырвавшихся из подсознания. Берутся два разных состояния, при которых воспроизводится поток сознания в этом романе,— в состоянии блуждания по городу и столкновении с реальностью (Блум, Стивен) и в состоянии покоя, лежания в постели при полном отсутствии соприкосновения с действительностью (Мэрион). Но в обоих случаях эта реальность встает из глубин сознания и подсознания, она фиксируется и сублимируется под влиянием внешних раздражителей. Голос автора здесь полностью отсутствует, потому что поток сознания, подсознание в чистом виде не нуждается в определенном руководителе, направляющем мысли от одного предмета на другой.
В самом противопоставлении странствий Блума и Одиссея заложен глубокий символический смысл, выступающий на разных уровнях в каждом эпизоде, соответствующем в точности гомеровскому эпосу по названию, но объединяет все эти многоцветные разнообразные эпизоды в единую архитектурную конструкцию модернистская тема регресса человеческой цивилизации и убывания человеческой души. Например, эпизод «Эол», место действия которого — редакция газеты, соответствует 10-й песни «Одиссеи» на острове бога ветров Эола. Для воссоздания атмосферы редакции и выпускаемой ею продукции эпизод разделен на маленькие части, озаглавленные подобно газетным статьям: «Посох и перо», «Венценосец», «Как выпускается крупнейшая ежедневная газета» и т. д. Лексика эпизода связана с ветром, сквозняком. Эпическая параллель дает стимул для возникновения этой лексики, эллиптических и метонимических оборотов. Текст насыщен именами издателей, ирландских юристов, общественных деятелей, есть имена персонажей из рассказов самого Джойса, парафразы и цитаты из Шекспира, Диккенса, библейские аллюзии. Газетная риторика реконструируется сложным и показательным для Джойса способом, характеризующим ирландскую прессу 16 июня 1904 г. Причем, несмотря на отсутствие авторского вмешательства, на воссоздание через восприятие Блума, расклейщика объявлений, интересующегося рекламой, возникает облик самого Джойса—эрудита, лингвиста, ирландского патриота.
Поскольку каждому эпизоду в «Улиссе» соответствует определенный орган, цвет и символ, показателен эпизод «Лестригоны», место действия которого — ирландский паб. В этом эпизоде, где Одиссей-Блум с удовольствием поглощает еду, ключевым символом является архитектура, а пищевод как орган пищеварения обыгры-вается в разных натуралистических тональностях, как, впрочем, и сам процесс пищеварения. Архитектура должна интерпретироваться в связи с этим эпизодом в двух смыслах. Во-первых, Блум обращает внимание на постройки Дублина, относящиеся к глубокой древности (круглые башни), проходя мимо национальной библиотеки и национального музея. По ассоциации с известным ирландским архитектором, выстроившим большинство зданий в столице, возникает имя его сына Томаса Ньюхема Дина, автора проектов названных сооружений. Во-вторых, архитектура также употреблена здесь и в переносном смысле, как вид искусства, требующий безукоризненного порядка и точности при постройке зданий. Джойс высказал весьма определенно свое намерение по поводу этого эпизода: «…слова у меня есть. Теперь я ищу безукоризненный порядок слов в предложении. Такое точное построение фразы существует для каждой мысли». Сам писатель называл «Улисса» современной «Одиссеей», анализ которой позволяет судить о том, как он достиг своей цели, использовав при этом поток сознания в качестве метода построения и организации романа.