Самыми лучшими и выдающимися журналами были «Трутень» и «Живописец» Новикова. Николай Иванович Новиков (1744-1814) был крупным писателем и одним из выдающихся людей своей эпохи. Происходил он из старинного рода московских дворян. Обладая большим умом и природными способностями, Новиков в то же время учился неважно и был уволен из московского университета, не окончив курса, «за леность и нехождение в классы»; 16-ти лет он поступил на военную службу в один из гвардейских полков. Когда Екатерина созвала комиссию для составления нового Уложения, Новиков* в числе других гвардейских офицеров, был прикомандирован к этой комиссии, для ведения протоколов заседаний и для других письменных работ. Эта должность оказала влияние на всю дальнейшую жизнь Новикова. Он слышал доклады депутатов, собравшихся с разных сторон России. Перед глазами умного, способного и сердечно одаренного молодого человека развернулась широкая картина русской жизни, открылись многие недостатки и неправильности общественной жизни.
Встали вопросы, как помочь, чем послужить своему народу, родине, которую Новиков горячо любил. Когда в 1769-м году комиссия была распущена, Новиков вышел в. отставку и всецело посвятил себя литературной деятельности. Ему казалось, что изданием сатирических журналов лучше всего можно влиять на общество, исправлять общественные недостатки и пороки. Первый журнал Новикова, «Трутень», вышел в 1769-м году и существовал до 1770 г.; затем вышел «Живописец» (1772-1773) и «Кошелек» (1774 г.
). Эти журналы, относящиеся к первому периоду литературной деятельности Новикова, особенно первые два, принадлежат к лучшим его произведениям. Новиков, так же, как и Екатерина, осмеивает пети-мэтров и щеголих; не столько осмеивает, как обличает невежество, грубость нравов, бесчеловечное обращение помещиков с крестьянами; говорит о тяжелом положении крепостных крестьян; обличает взяточничество, неправосудие и т. д.
Статьи свои Новиков облекал чаще всего в форму писем. Таковы, например, известные «Письма к Фалалею» — от отца, матери и других лиц.
Пользуясь эпистолярной формой, Новиков придавал изображаемым лицам живые бытовые черты. Намеченные еще Кантемиром типы помещика Сильвана, ханжи Критона, пети-мэтра Медора оживали в «письмах» Новикова. Кроме эпистолярной формы он пользовался иногда аллегорическими сказками, советами (рецептами), или формой газетных объявлений и известий. Так, например, «Известие из Кронштадта» сообщает о прибытии из Бордо корабля, на котором приехало в Россию 24 француза, выдающих себя за графов и маркизов, а на самом деле — бежавших из Франции от полиции, с которой были «в превеликой ссоре».
Французы эти собираются сделаться учителями, т. к.
говорят, что в России это ремесло очень выгодно. «Любезные сограждане!», восклицает Новиков, обращаясь к своим читателям, «спешите нанимать сих чужестранцев для воспитания своих детей! Поручайте немедленно будущую подпору государства сим побродягам и думайте, что Вы исполнили долг родительский, когда наняли в учителя французов, не узнав прежде ни знания их, ни поведения В другом остроумном «объявлении» Новиков сообщает: «Молодого Российского поросенка, который ездил по чужим землям для просвещения своего разума и возвратился уже совершенно свиньей; желающие смотреть, могут его увидать безденежно по многим улицам города». Подражание всему иностранному, новый тип щеголих и пети-мэтров, их «новоманерное невежество» и исковерканный русский язык, лучше всего изображены в «Письме Щеголихи» к «Живописцу», автору журнала. «Моп соеиг, Живописец « пишет Щеголиха, «Ты, радость, — беспримерный автор. По чести говорю, ужесть, как ты славен; читая твои листы, я бесподобно утешаюсь, как все у тебя славно: слог растеган, мысли прыгаю щи.
По чести скажу, что твои листы вечно меня прельщают; клянусь, что я всегда фельетирую их без всякой дистракции». — Описывая Живописцу свою жизнь, Щеголиха рассказывает о грубом обращении ее отца с матерью, о драках между родителями. Тут же видна ее собственная грубость; она рассказывает, что отец хотел с нею «поступить так же, как с мужиками: но я ему показала, что я не такое животное, как его крестьяне». Дальше она пишет: «По счастию скоро выдали меня замуж; я приехала в Петербург, подвинулась в свет, разняла глаза и выкинула весь тот из головы вздор, который посадили мои родители: поправила опрокинутое понятие, научилась говорить, познакомилась с щеголями и щеголихами и сделалась человеком». В «Живописце» Новиков поместил очень остроумный «Опыт модного словаря щегольского наречия», в котором он дает образцы выражений, бывших в ходу среди новомодной молодежи и состоящих из исковерканных французских и русских слов, в которых рядом с сентиментальным жеманством встречалась иногда подлинная грубость. Новиков осмеивает «новоманерное» невежество пети-мэтров и щеголих. Видно сочувствие автора к русской старине; в то же время он резко осуждает тех людей, которые, придерживаясь старины, отвергают просвещение и доказывают его бесполезность и даже — вред, с разных точек зрения; он развивает ту же мысль, которую Кантемир высказал в своей сатире: «К уму своему», иллюстрируя ее яркими и реальными примерами.
В письмах одного отставного судьи к своему племяннику, Новиков очень живо изображает характер старого взяточника, плута, ханжи, который признается во всех своих грехах и даже, как будто, в них кается, но в то же время не то наивно, не то — лицемерно требует, чтобы племянник следовал его примеру, и упрекает его в гордости за осуждение «грехов старших. Описывая свою служебную карьеру, судья пишет племяннику: «Тебе известно, что по приезде моем на воеводство не имел за собой более шестидесяти душ крестьян; а ныне, благодаря Подателя нам всяких благ, трудами моими и неусыпным попечением нажил около трех сот душ, не считая денег, серебра и прочей домашней рухляди». Далее он пишет, что за время своей долгой службы он вполне постиг «судейскую науку», которая, по его мнению, состоит в том, чтобы уметь всякий указ истолковать в свою пользу. Он сознается во всех своих грехах, знает, что он «преступник законов, что окрадывал Государя, разорял ближнего, утеснял сирого, вдовицу и всех бедных, судил по мзде», — но надеется вполне оправдаться перед Богом во всех этих беззакониях внешним соблюдением благочестия. «Я исполняю церковные предания», говорит он, — «службу Божию слушаю с сокрушенным сердцем: посты, среды и пятки все сохраняю, не только сам, но и домочадцев своих к тому принуждаю». Дальше дядя уговаривает племянника бросить вредное занятие науками: «оставь сии пагубные книги, которые делают вас толико гордыми, и вспомни, что гордым Господь противится, смиренным же дает благодать».
Вместо того, чтобы заниматься науками, надо поступить на службу и, следуя примеру старших, пользоваться всеми выгодами службы, другими словами — брать взятки. «Во всякой службе и должности слабому человеку не можно пробыти без греха», пишет судья. «Вы твердите: я бы не брал взяток. Знаете ли вы, что такие слова — не что иное, как первородный грех, гордость? Разве думаете, что вы сотворены не из земли, и что вы крепче Адама? Когда первый человек не мог избавиться от искушения, то как вы, будучи в толико крат его слабее, колико крат меньше его живете на земле, гордитесь несвойственною сложению вашему твердостию?».