Жалкая нация, жалкая нация! Нация рабов,- снизу доверху, все сплошь рабы… – думал он и хмурил брови. Как быть революционеру, если в никитушках ломовых он не видит ни грана той революционности, о которой мечталось в период работы над романом Что делать?. Вопрос, на который уже был дан ответ, теперь ставится по-новому.
Ждать,- отвечает Волгин. Наиболее деятельными в романе Пролог оказываются либералы.
У них действи-(*156)тельно бездна дел, но зато они и воспринимаются как пустоплясы: Толкуют: Освободим крестьян. Где силы на такое дело? Еще нет сил. Нелепо приниматься за дело, когда нет сил на него. А видите, к чему идет: станут освобождать.
Что выйдет? Сами судите, что выходит, когда берешься за дело, которого не можешь сделать. Натурально, что испортишь дело, выйдет мерзость – так оценивает ситуацию Волгин.
Упрекая народ в рабстве за отсутствие в нем революционности, Волгин в спорах с Левицким вдруг высказывает сомнение в целесообразности революционных путей изменения мира вообще: Чем ровнее и спокойнее ход улучшений, тем лучше. Это общий закон природы: данное количество силы производит наибольшее количество движения, когда действует ровно и постоянно; действие толчками и скачками менее экономно. Политическая экономия раскрыла, что эта истина точно так же непреложна и в общественной жизни.
Следует желать, чтобы все обошлось у нас тихо, мирно. Чем спокойнее, тем лучше.
Очевидно, что и сам Волгин находится в состоянии мучительных сомнений. Отчасти поэтому он и сдерживает молодые порывы своего друга Левицкого. Но призыв Волгина ждать не может удовлетворить юного романтика. Левицкому кажется, что вот теперь-то, когда народ молчит, и нужно работать над улучшением судьбы мужика, разъяснять обществу трагизм его положения.
Но общество, по словам Волгина, не хочет думать ни о чем, кроме пустяков. А в таких условиях придется приспосабливаться к его взглядам, разменивать великие идеи на мелкие пустяки. Один воин в поле не рать, зачем впадать в экзальтацию. Что делать? На этот вопрос в Прологе нет четкого ответа.
Роман обрывается на драматической ноте незавершенного спора между героями и уходит в описание любовных увлечений Левицкого, которые, в свою очередь, прерываются на полуслове. Таков итог художественного творчества Чернышевского, отнюдь не снижающий значительности наследия писателя. Пушкин как-то сказал: Глупец один не изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыты для него не существуют. На каторге, гонимый и преследуемый, Чернышевский нашел в себе мужество прямо и жестко посмотреть в глаза той правде, о которой он поведал себе и миру в романе Пролог.
Это мужество – тоже гражданский подвиг Чернышевского – писателя и мыслителя. Лишь в августе 1883 года Чернышевскому милостиво (*157) разрешили вернуться из Сибири, но не в Петербург, а в Астрахань, под надзор полиции. Он встретил Россию, охваченную правительственной реакцией после убийства народовольцами Александра II. После семнадцатилетней разлуки он встретился с постаревшей Ольгой Сократовной (лишь один раз, в 1866 году, она навестила его на пять дней в Сибири), со взрослыми, совершенно незнакомыми ему сыновьями…
В Астрахани Чернышевскому жилось одиноко. Изменилась вся русская жизнь, которую он с трудом понимал и войти в которую уже не мог. После долгих хлопот ему разрешили перебраться на родину, в Саратов.
Но вскоре после приезда сюда, 17 (29) октября 1889 года, Чернышевский скончался.