Первый пореформенный год. Поэма «Коробейники» — часть 1

Первое пореформенное лето Некрасов провел, как обычно, в Грешневе, в кругу своих приятелей, ярославских и костромских крестьян. Осенью он вернулся в Петербург с целым ворохом стихов. Его друзей интересовали настроения пореформенной деревни: к чему приведет недовольство народа грабительской реформой, есть ли надежда на революционный взрыв? Некрасов отвечал на эти вопросы поэмой Коробейники. В ней поэт выходил на новую дорогу. Предшествующее его творчество было адресовано в основном читателю из образованных слоев общества.

В Коробейниках он смело расширил предполагаемый круг своих читателей и непосредственно обратился к народу, начиная с необычного посвящения: Другу-приятелю Гавриле Яковлевичу (крестьянину деревни Шоды, Костромской губернии). Поэт предпринял и второй беспримерный шаг: на свой счет он напечатал поэму в серии Красные книжки и распространял ее в народе через коробейников – торговцев мелким товаром. Коробейники – поэма-путешествие.

Бродят по сельским просторам деревенские торгаши – старый Тихоныч и молодой его помощник Ванька. Перед их любознательным взором проходят одна за другой пестрые картины жизни тревожного пореформенного времени.

Сюжет дороги превращает поэму в широкий обзор российской провинциальной действительности. Все, что происходит в поэме, воспринимается глазами народа, всему дается крестьянский приговор. О подлинной народности поэмы свидетельствует и то обстоятельство, что первая глава ее, в которой торжествует искусство некрасовского многоголосия, искусство делать народный взгляд на мир своим, вскоре стала популярнейшей народной песней – Коробушкой. Главные критики и судьи в поэме – не патриархальные мужики, а бывалые, много повидавшие в своей страннической жизни и обо всем имеющие собственное суждение.

Создаются колоритные живые типы умственных крестьян, деревенских философов и политиков. В России, которую судят мужики, все переворотилось: старые устои разрушаются, новое еще в брожении и хаосе.

Картина развала начинается с суда над верхами, с самого батюшки-царя. Вера в его милости была устойчивой в крестьянской психологии, но Крымская война у многих мужиков эту (*183) веру расшатала.

Устами старого Тихоныча дается следующая оценка антинародных последствий затеянной самодержавием войны: Царь дурит – народу горюшко! Точит русскую казну, Красит кровью Черно морюшко, Корабли валит ко дну. Перевод свинцу да олову, Да удалым молодцам. Весь народ повесил голову, Стон стоит по деревням. В годину народного бедствия появляется в России целый легион прихвостней, ловких мошенников, наживающихся на крестьянском горе. Одной рукой бездарное правительство творит душегубные дела, а другой спаивает несчастных мужиков дешевой сивухой через рыжих целовальников калистратушек. С крестьянской точки зрения, народное пьянство – первый признак глубокого общенационального кризиса, первый сигнал надвигающейся катастрофы: Ой! ты, зелие кабашное, Да китайские чаи. Да курение табашное! Бродим сами не свои. С этим пьянством да курением Сломишь голову как раз. Перед светопреставлением, Знать, война-то началась. Вкладывая в уста народа такие резкие антиправительственные настроения, Некрасов не погрешил против правды. Многое тут идет от старообрядческой семьи Гаврилы Захарова, костромского крестьянина. Старообрядцы не употребляли вина, не пили чаю, не курили табаку. Оппозиционно настроенные по отношению к царю-антихристу и его чиновникам, они резко отрицательно оценивали события Крымской войны. Картину развала крепостнической России дополняют наблюдения коробейников над праздной жизнью господ, проматывающих в Париже народные денежки на дорогие безделушки, а завершает история Титушки-ткача. Крепкий, трудолюбивый крестьянин стал жертвой всероссийского беззакония и превратился в убогого странника – без дороги в путь пошел. Тягучая, заунывная его песня, сливающаяся (*184) со стоном российских сел и деревень, со свистом холодных ветров на скудных полях и лугах, готовит в поэме трагическую развязку. В глухом костромском лесу коробейники гибнут от рук отчаявшегося лесника, напоминающего и внешне горе, лычком подпоясанное. Это убийство – стихийный бунт потерявшего веру в жизнь человека. Трагическая развязка в поэме осложняется внутренними переживаниями коробейников. Это очень совестливые мужики. Они стыдятся своего торгашеского ремесла. Трудовая крестьянская мораль подсказывает им, что, обманывая своих же братьев-мужиков, они творят неправедное дело, гневят Всевышнего. Их приход в село – дьявольское искушение для бедных девок и баб. Вначале они – красны девушки-лебедушки, жены мужние – молодушки, а после торга рьяного – посреди села базар, бабы ходят точно пьяные, друг у дружки рвут товар. И по мере того как набивают коробейники свои кошельки, все тревожнее они себя чувствуют, все прямее, все торопливее становится их путь и все значительнее препятствия. Поперек их пути становится не только русская природа, не только отчаявшийся лесник, напоминающий лешего. Как укор коробейнику Ваньке – чистая любовь его невесты Катеринушки, той самой, которая предпочла всем щедрым подаркам бирюзовый перстенек. В трудовых крестьянских заботах топит Катеринушка свою тоску по суженому. Вся пятая главка поэмы, воспевающая самозабвенный труд и самоотверженную любовь,- упрек торгашескому делу коробейников, которое уводит их из родимого села на чужую сторону, отрывает от трудовой жизни и народной нравственности. В ключевой сцене выбора дороги окончательно определяется трагический исход жизни коробейников. Они сами готовят свою судьбу. Опасаясь за сохранность тугих кошельков, они (*185) решают идти в Кострому напрямки. Этот выбор не считается с непрямыми русскими дорогами. Против коробейников как бы восстают дебри лесов, топи болот, сыпучие пески. Тут-то и настигает их ожидаемое, сбываются их роковые предчувствия… Примечательно, что преступление христова охотничка, убивающего коробейников, совершается без всякого расчета: деньгами, взятыми у них, он не дорожит. Тем же вечером, в кабаке, рассказывает он всему народу о случившемся и покорно сдает себя в руки властей. Не случайно в Крестьянских детях, созданных одновременно с Коробейниками, Некрасов воспевает суровую прозу и высокую поэзию крестьянского детства и призывает хранить в чистоте вечные нравственные ценности, рожденные трудом на земле,- то самое вековое наследство, которое поэт считает истоком русской национальной культуры. Период трудного времени. Поэма Мороз, Красный нос Вскоре после крестьянской реформы 1861 года в России наступили трудные времена. Начались преследования и аресты. Сослан в Сибирь поэт М. Л. Михайлов, арестован Д. И. Писарев. Летом 1862 года заключен в Петропавловскую крепость Чернышевский. Нравственно чуткий Некрасов испытывал неловкость перед друзьями, их драматическая судьба была для него укоризной. В одну из бессонных ночей, в нелегких раздумьях о себе и опальных друзьях выплакалась у Некрасова великая песнь покаяния – лирическая поэма Рыцарь на час. Когда он писал ее, вспомнились задевшие его в свое время в письме покойного Добролюбова от 23 августа 1860 года укор и упрек: И подумал я: вот человек – темперамент у него горячий, храбрости довольно, воля твердая, умом не обижен, здоровье от природы богатырское, и всю жизнь томится желанием какого-то дела, честного, хорошего дела… Только бы и быть ему Гарибальди в своем месте. Ушел из жизни Добролюбов, сгорев на подвижнической (*186) журнальной работе, попал в крепость Чернышевский… А Некрасову стать русским Гарибальди так и не пришлось. И не потому, что не хватало твердости воли и силы характера: обостренным чутьем народного поэта он ощущал неизбежный трагизм революционного подвига в России. Подвиг этот требовал безоглядной веры. У Некрасова такой веры не было. А революционное рыцарство с оглядкой неминуемо оказывалось рыцарством на час. Осенью 1862 года в тяжелом настроении (под угрозой оказалось существование Современника, пошло на спад крестьянское движение, подавляемое энергичными усилиями правительства) поэт навестил родные места: побывал в Грешневе и в соседнем Аб`акумцеве на могиле матери. Итогом всех этих событий и переживаний явилась поэма Рыцарь на час – одно из самых проникновенных произведений Некрасова о сыновней любви к матери, перерастающей в любовь к родине. Настроения героя поэмы оказались созвучными многим поколениям русской интеллигенции, наделенной жгучей совестливостью, жаждущей деятельности, но не находящей ни в себе, ни вокруг себя прочной опоры для деятельного добра или для революционного подвига. Поэму эту Некрасов очень любил и читал всегда со слезами в голосе. Сохранилось воспоминание, что вернувшийся из ссылки Чернышевский, читая Рыцаря на час, не выдержал и разрыдался. Польское восстание в 1863 году, жестоко подавленное правительственными войсками, подтолкнуло придворные круги к реакции. В обстановке спада крестьянского движения некоторая часть революционной интеллигенции потеряла веру в народ, в его творческие возможности. На страницах демократического журнала Русское слово стали появляться статьи, в которых народ обвинялся в грубости, тупости, невежестве. Чуть позднее и Чернышевский в Прологе устами Волгина произнес горькие слова о жалкой нации – снизу доверху все сплошь рабы. В этих условиях Некрасов приступил к работе над новым произведением, исполненным светлой веры и доброй надежды,- к поэме Мороз, Красный нос. Центральное событие Мороза – смерть крестьянина, и действие в поэме не выходит за пределы одной крестьянской семьи. В то же время и в России, и за рубежом ее считают (*187) поэмой эпической. На первый взгляд, это парадокс, так как классическая эстетика считала зерном эпической поэмы конфликт общенационального масштаба, воспевание великого исторического события, имевшего влияние на судьбу нации. Однако, сузив круг действия в поэме, Некрасов не только не ограничил, но укрупнил ее проблематику. Ведь событие, связанное со смертью крестьянина, с потерей кормильца и надежи семьи, уходит своими корнями едва ли не в тысячелетний национальный опыт, намекает невольно на многовековые наши потрясения. Некрасовская мысль развивается здесь в русле довольно устойчивой, а в XIX веке чрезвычайно живой литературной традиции. Семья – основа национальной жизни. Эту связь семьи и нации глубоко чувствовали творцы нашего эпоса от Некрасова до Льва Толстого. Идея семейного, родственного единения возникла перед нами как самая насущная еще на заре русской истории. И первыми русскими святыми оказались не герои-воины, а скромные князья, братья Борис и Глеб, убиенные окаянным Святополком. Уже тогда ценности братской, родственной любви возводились у нас в степень национального идеала.