Бродский, от ортодоксии Церкви далекий, противопоставляет, однако же, пушкинскому мотиву ортодоксальную трактовку темы оправдания. “Душа” живет и после смерти поэта, но не потому, что это именно душа поэта. Творческий дар покойной Анны Ахматовой ценит и прославляет младший поэт — Бродский, но текст нигде не утверждает связь бессмертия и стихотворства. Пушкин, вслед за Горацием, противопоставлял смертную и бессмертную “части”, Бродский обращается к привычной христианской антитезе “душа — тело (часть тленная)”: душа едина и неразделима, она не именуется частью, “часть” — тело, бренное и, когда его оставляет душа, лишенное божественного начала.
Отстраняясь от самовозвеличивающей горациевско-пушкинской традицией, Бродский прославляет не себя, но умершего старшего поэта. Как тот “пиит”, который, как утверждал Пушкин, будет хранить память о нем “в подлунном мире”.
* * *
В поэтической памяти Бродского Пушкин — другое имя самой словесности. Показательно именование в “Эклоге 4-ой (зимней)” (1980) “Евгения Онегина” (Бродский цитирует строку “Шалун уж заморозил пальчик” из второй строфы пятой главы) просто “русским стихотвореньем”. А в стихотворении “К Евгению” Бродский назовет самого Пушкина просто “поэтом”. Это глубоко неслучайно. Пушкинская поэзия для Бродского — это сущность русской поэзии вообще, ее квинтэссенция, а имя Пушкина — другое имя самой словесности. Если память находит книгу, то это, очевидно, будет книга Пушкина:
Память бродит по комнатам в сумерках,
Точно вор, шаря в шкафах, роняя на пол роман…
(“Келломяки”)
Память ищет прожитую жизнь и находит роман — пушкинский роман в стихах “Евгений Онегин”: ведь именно его автор завершил свое сочинение метафорой “роман жизни”.
Пушкинская поэзия для Бродского — классический фон, высшая форма поэтического языка как такового. Поэтому неизменно и повторяющееся обращение Бродского к пушкинским стихам, и их “переписывание”. Пушкин сказал главное, наметил, пусть вчерне, основы и образец для русского стихотворства. И Бродский пишет поверх пушкинских “черновиков”, борясь с их автором, оспаривая его и именно этим признавая его заслуги и место в русской поэзии.