Соколов В. Д. Факты мировой литературы в выписках и извлечениях. XIX век

Соколов В. Д. Факты мировой литературы в выписках и извлечениях. XIX век Факты мировой литературы в выписках и извлечениях. XIX век

В 1890 г Унамуно преподавал греческих язык в Саламанке

В 1850 году Ибсен переехал в Кристианию, где поступил в знаменитую школу Хельтберга, в которой товарищами его были почти все будущие знаменитости Скандинавии: Бьернсон, Гарбург, Юнас Ли, Винье

Андерсен ходил в театр каждый вечер. Это был для него своего рода клуб, где он встречал всех знакомых литераторов, ученых и людей из общества) взявшись за педагогический труд, он хотел уже отнестись к нему добросовестно и почти все свое свободное время употреблял на чтение древних авторов и различных пособий) выздоровевшую жену домой, Товянский объявил ему о своей миссии и при этом, в доказательство истинности своих слов, сообщил ему некоторые факты из его же собственной жизни, остававшиеся тайной самого поэта и его ближайших друзей. Факты эти могли быть ему известны от Одынца, но Мицкевич, конечно, этого не подозревал и уверовал в подлинность явившегося перед ним пророка. Эта вера не была, однако, результатом мгновенного аффекта. Поэт был прав до некоторой степени, когда впоследствии утверждал, что он предвидел и предчувствовал появление Товянского. Ум его и воображение доведены были до болезненного расстройства всеми несчастиями, личными и общественными, в таком изобилии падавшими на него; тоска по родине с течением времени принимала все более страстный характер, а чтение мистических сочинений придавало этим чувствам определенное направление, указывая для них выход в ожидании религиозно-нравственного переворота, который должен быть произведен в мире высшею силой) произвели разрыв даже между ним и ближайшими его друзьями) с точки зрения Вольтера, своего любимого писателя

Жанлис (1746—1830) была воспитательницей детей герцога Орлеанского, в т. ч. будущего Луи-Филиппа)»Лагранж был столько же философ, сколько и математик. Он доказал это всей своей жизнью, умеренностью желаний земных благ, глубокой преданностью общим интересам человечества, благородной простотой своих привычек, возвышенностью души и глубокой справедливостью в оценке трудов своих современников. Лаплас был одарен от природы гением, заключавшим в себе все необходимое для свершения громадного научного предприятия…»

«Если я проживу еще десять лет,- писал Байрон в 1822 году Томасу Муру,- ты увидишь, что не все еще кончено со мной. Я не говорю о литературе, потому что это пустяки, и, как бы это ни показалось тебе странным, я думаю, что не в ней мое призвание. Ты увидишь, что я еще когда-нибудь совершу нечто такое, что «подобно сотворению мира будет приводить в недоумение философов всех времен». Но я сомневаюсь, чтобы мой организм выдержал еще долго»

«Он [Мальтус] был очень чувствителен, — говорит его французский биограф Шарль Конт, — к одобрению людей просвещенных и умных; он придавал большую цену общественному мнению; но незаслуженные оскорбления не волновали его, настолько он был убежден в правоте своих взглядов и в чистоте своих намерений») брал их из самых низших слоев венецианского общества. Великолепный дворец его на Большом канале превратился в гарем, где, окруженный толпой падших женщин, он проводил целые вечера в кутежах и пьянстве

В 1846 году десятилетнего мальчика отдали в высший класс духовного училища. По воспоминаниям о Добролюбове его товарища M. E. Лебедева, 12-15-летние ученики четвертого класса были неприятно поражены, что к ним привели в класс учиться десятилетнего мальчика. «Говорят, братцы, подготовлен хорошо, — рассуждали они. — А латинский как знает! Книг много у отца… Он уж Карамзина прочитал»

В доме Байрона собирались ежедневно вожди карбонариев; он вооружал за свой счет всех заговорщиков, и даже сам стал во главе одной из таких групп. Он горел желанием видеть Италию освобожденной и готов был пожертвовать всем для достижения этой цели. «Неважно,- писал он одному из своих друзей в самый разгар волнений на Апеннинском полуострове,- кто или что должно быть принесено в жертву, если только Италия может быть освобождена. Это великое дело, это сама поэзия политики: вы только подумайте, что значит свободная Италия!»

В загородной школе доктора Гликки Байрону пришлось теперь начать изучение латинского языка опять с самого начала, так как метод преподавания этого языка в английских школах совершенно не походил на тот, который был в употреблении в Шотландии

Вот как рисует Мальтуса его товарищ по путешествиям Оттер: «Его жизнь была более чем чья-либо другая постоянным проявлением просвещенного благоволения, довольства и мира; он представлял собою тип чистейшего и лучшего философа, просветленного христианскими чувствами и проникнутого христианским милосердием. Характер его был так спокоен и кроток, его терпимость к другим была так широка и так возвышенна, его желания так умерены и его власть над своими страстями так велика, что автор настоящей статьи, знавший его самым близким образом около 50 лет, редко когда его видел взволнованным и положительно никогда не видел разгневанным, надменным или унылым»

Вся его жизненная обстановка клонилась к чрезмерному развитию умственных способностей в ущерб чувству, которое должно было увядать от недостатка впечатлений. Каждый день один и тот же неустанный умственный труд, без передышки и без отдыха, никаких развлечений, ничего того, что может взволновать человека и заставить хоть на время забыть будничную действительность. Немудрено, что при таких условиях Джеймс Милль зачерствел и потерял всякий вкус к радостям и горестям бытия. И то и другое заменилось скукой, душевной пустотой, от которой он находил спасение только в работе, неутомимой и упорной

Десяти лет родители должны были отдать Ливингстона на фабрику, где сначала он занимался разматыванием шерсти, а впоследствии получил место ткача. Из первого недельного заработка юноша купил себе латинскую грамматику и с величайшим рвением изучал этот язык после работы на фабрике, в вечерних классах, от восьми до десяти часов; ему нужно было вставать в шесть часов утра, чтобы идти на работу, но матери приходилось присматривать за ним, чтобы он не ложился спать позже полуночи

Джон Стюарт Милль с грустью говорил впоследствии, что у него не было детства. Мальчик шести-семи лет производит впечатление совершенно взрослого человека. К этому возрасту он уже получил довольно солидное классическое образование: он свободно читает и пишет по-гречески, прочел басни Эзопа, «Анабазис», «Воспоминания о Сократе» и «Киропедию» Ксенофонта, несколько глав из Диогена Лаертского, Лукиана и Сократа; наконец, пять первых диалогов Платона. По-английски он тоже прочел много книг, по большей части исторического содержания, среди них — сочинения Юма, Гиббона, Робертсона и других авторов

Жизнь Бокля лишена всякого внешнего, показного драматизма. В ней нет ни неожиданных происшествий, ни борьбы с обстоятельствами, ни серьезных неудач. Вся она может быть вытянута в одну линию, и проследить ее от начала до конца нетрудно. Одна страсть, одна обстановка, одно настроение, одна книга — таково резюме жизни и деятельности великого английского мыслителя

Карлейль жил в своем доме в Челси с 1834 года до смерти в 1881

Когда приходила очередь Ливингстона читать вечерние молитвы, он читал их так, что производил на слушателей глубокое впечатление. Исаак Тэйлор, прославившийся впоследствии как археолог и живший в детском возрасте в Онгаре, когда там находился Ливингстон, вспоминает, что в нем его особенно поражало соединение простоты и решительности)»Человека более простодушного, добродетельного и благожелательного, чем Мальтус, нельзя было найти во всей Англии»

Однажды, написавши на листе бумаги несколько десятков искусственно составленных слов, не имевших никакого смысла, будущий поэт серьезнейшим образом спросил Лавендера, на каком это языке написано. Тот, не желая обнаружить своего невежества, самоуверенно ответил: «На итальянском». Байрон пришел в необыкновенный восторг от этого ответа и разразился громким, торжествующим хохотом. Ему и впоследствии всегда доставляло большое удовольствие, когда удавалось разоблачить какого-нибудь шарлатана

Осенью 1842 года Диккенс в обществе Форстера и двух художников, Мэклиза и Стенфилда, предпринял поездку в Корнуолл. Частью в экипаже, частью пешком друзья обошли весь юго-западный берег Англии, посетили горы, освященные легендой «Круглого Стола», поднялись на вершину Св. Михаила, любовались живописными развалинами, таинственными пещерами и величественным зрелищем солнечного заката с высоты мыса Ландс-Энд

Последние годы жизни Кольридж провел в семье доктора Гиллапа

После 1850 года Диккенс редко где жил больше шести-семи месяцев

Работа на фабрике продолжалась от шести часов утра до восьми вечера, с небольшими перерывами для завтрака и обеда. Ливингстон, страстно любя чтение, клал книгу около машины и читал, хотя необходимость следить за работой не позволяла ему сосредоточиваться на чтении более одной минуты подряд. Он читал все, за исключением романов, которые вообще не пользовались почетом в его семье; к шестнадцати годам Ливингстон уже мог свободно читать Вергилия и Горация

Разгульная жизнь не мешала, однако, Байрону много читать и отдаваться поэтическому творчеству

Следует отметить полное бескорыстие Мальтуса. Он сознательно уклонился от высокой духовной карьеры, которая могла бы дать ему и деньги и почет, и удовольствовался скромной ролью учителя во второразрядном учебном заведении, 30 лет занимая одно место и не ища никаких повышений

Тридцати двух лет Джеймс Милль женился, не имея никаких средств к жизни, на очень красивой девушке, Гарриете Берро. Этот брак был единственной непоследовательностью в его жизни, так как теоретически он строго осуждал людей, которые женятся в молодом возрасте, не имея достаточного материального обеспечения

Часть своего наследства Де Квинси подарил вечно нуждающемуся Кольриджу

Беранже получил место в бюро художника Ландона. Ландон предпринял издание в нескольких томах снимков с картин и статуй Луврского музея, обогащенного войнами Наполеона. На обязанности Беранже лежало составление пояснительного текста

В 1806 году, через два года после того, как император сделал Лапласа сенатором, он купил себе дом, полагаясь во всем на жену, от которой и узнал, что их дом приходится стена к стене с домом его друга, химика Бертолле; эти две усадьбы отделялись одна от другой простым забором. Бертолле велел сделать в нем калитку еще до прибытия Лапласа, затем первый торжественно встретил своего друга на границе их владений и подал ему ключ от калитки, открывавшей свободный доступ одного к другому

В 1824 году, вместе с Манюэлем и генералом Себастиани, Беранже составил план коалиции оппозиционных членов палаты и таким образом положил начало революционному движению 1830 года) бросил дом, друзей, литературу и бежал в Фонтенэ-су-Буа) общества «На Бога надейся, а сам не плошай» («Aide-toi et le-ciel t’aidera»). Оно образовалось в 1824 году с главною целью — поддерживать в народе интерес к политике и образовать оппозицию ультрароялистам)

Ж. Санд производила обаятельное впечатление на окружавшую ее литературную молодежь; все юные и некоторые далеко не юные, вроде Делятуша, представители романтизма были более или менее влюблены в нее

Ж. Санд учили французской грамматике и версификации, латинскому языку, арифметике, давали ей некоторые отрывочные сведения из географии, истории и ботаники

Когда Лаплас стал министром, в тот же день вечером он просил первого консула назначить вдове Бальи пенсию в две тысячи франков. Первый консул согласился и велел тотчас произвести выдачу пенсии вперед за полгода

Когда Наполеон стал императором, он возвысил Лапласа в графское достоинство и произвел в рыцари Почетного легиона. Но все милости, оказанные Наполеоном Лапласу, нисколько не расположили к нему последнего; в 1814 году Лаплас открыто выражал свою преданность Бурбонам. Бурбоны тоже не остались у него в долгу; Людовик XVIII сделал его пэром и возвел в звание маркиза. С тех пор Лаплас сделался роялистом. При каждом удобном случае он доказывал это на деле и даже подал голос за закон против свободы печати. Французская академия, в которой он состоял президентом, решила протестовать против закона; Лаплас отказался от этого и мотивировал свой отказ тем, что в академии не должно быть места политике. Никто и не считал Лапласа серьезным политическим деятелем. Сам Лаплас видел в политике лишь создание себе безопасного и во всех отношениях выгодного положения; он не был разборчив в средствах…

Когда Наполеон стремился превратить республику в империю, воспитанники Политехнической школы открыто порицали действия первого консула. В то время, как Наполеон сделался императором, те же воспитанники отказались приносить ему поздравления. С этого времени Наполеон возненавидел Политехникум; он хотел наказать зачинщиков, но Монж смело выступил их защитником. Наполеон сказал Монжу: «Однако твои политехники открыто воюют со мною». — «Государь, — отвечал Монж, — мы долго старались сделать их республиканцами, дайте им, по крайней мере, время превратиться в империалистов. Вы поворачиваете слишком круто»

Мать Ж. Санд досадовала, что дочь не принимает участия в ее хозяйственных хлопотах и домашних работах, а вместо того читает какие-то непонятные книги

Монж был искренне предан Наполеону, но это был человек искренний и наивный. Наполеон говорил: «Монж любит меня, как любовница», — и всегда кокетничал с Монжем. Другое дело сдержанный, осторожный, хитроумный Лаплас. Холодный, расчетливый, стальной ум Лапласа нравился Наполеону. Он находил в нем нечто общее с собою и, как мы видели, при первой возможности сделал Лапласа министром внутренних дел

Образ жизни Лапласа всегда отличался большою правильностью и умеренностью. Великий ученый всегда употреблял исключительно легкую пищу: с годами он все убавлял количество пищи и под конец питался почти, как говорят, одним воздухом. У него с молодости было очень слабое зрение; оно требовало больших предосторожностей, но Лапласу удалось сохранить его до старости почти без всякого изменения. Эти заботы о собственном здоровье у Лапласа всегда имели одну только цель: сберечь время и силы для умственного труда. Он жил исключительно для науки, наука и принесла ему бессмертие

Пора было начать уже собственно медицинское образование, но так как медицинский факультет в Гиссене не пользовался хорошей репутацией, то отец Бёрне решил отправить сына в Берлин. Правда, в Берлине тогда еще университета не было (он был основан в 1810 году), но зато его клиники считались лучшими, а при этих клиниках читали лекции многие знаменитые доктора, образуя таким образом нечто вроде вольного университета

Рассказывают такой анекдот о приеме, оказанном Ж. Санд Теофилю Готье, когда он в первый раз приехал к ней в Ноан. Она приглашала его самым настойчивым образом, и он был уверен, что своим приездом доставит ей величайшее удовольствие. Каково же было его разочарование, когда она встретила его без всяких изъявлений восторга, с вялым, утомленным видом. Разговор между ними не клеился, так как она давала на всё короткие рассеянные ответы и наконец даже совсем ушла из комнаты для каких-то хозяйственных распоряжений. Парижанин, считавший, что принес великую жертву, приехав в провинциальную глушь, рассердился, схватил свою шляпу, трость, чемодан и хотел тотчас же уехать обратно. Один из друзей Жорж Санд, бывший при этом, поспешил предупредить ее. Она сначала никак не могла понять, в чем дело, а когда поняла, пришла в ужас и отчаяние. «Да отчего же вы не сказали ему, что я — дура!» — вскричала она

«Люди говорят, — заметила жена Гейне однажды, — что He) укрепляющим образом на его больную грудь, и, несмотря на плохие результаты, с непобедимым упорством продолжал свою систему лечения, пока только позволяли силы) ведения дела против графа Гацфельда, что он сам впоследствии находил противозаконным, получил право иметь при себе чуть ли не половину всей своей библиотеки и заниматься литературными работами и т. д.

В других письмах Гейне встречаемся с еще более странными и двусмысленными маневрами, все с тою же целью — и так хитрит, идет окольными путями, унижается из-за каких-нибудь четырех тысяч франков человек, который еще весьма незадолго до того писал: «С моим дядей Соломоном Гейне я нахожусь в самых скверных отношениях; он в прошедшем году нанес мне такое жестокое оскорбление, какое в зрелые годы переносишь гораздо тяжелее, чем в беспечную пору молодости…»

Когда в 1813 году баварские солдаты, вступая в город, начали было грабить дома, Бёрне с обнаженной шпагой бросился на грабителей и содействовал их укрощению. Шпагу эту он долго сохранял у себя, и когда однажды один приятель удивился присутствию в его комнате такой воинственной принадлежности, Бёрне с улыбкой заметил ему: «Не бойтесь, на ней не было крови». Вообще, несмотря на свое слабое здоровье, Бёрне от природы был очень храбр

Когда Гёте уже лег в постель, раздались сильные удары в двери дома: два французских солдата требовали впустить их, угрожая в противном случае выбить окна. Их впустили и дали им вина. Незваные гости пожелали видеть хозяина, и Гёте вышел к ним в халате. Величественная наружность поэта несколько смутила солдат, и они вежливо выпили за его здоровье. Когда Гёте ушел, гости продолжали угощаться и после изрядной выпивки, забыв всякое почтение к хозяину, вломились в его спальню. К счастью, Христиане, не потерявшей присутствия духа, удалось выгнать их с помощью слуг. Утром приехал на постой к Гёте французский генерал, и у дома поставили караул. Наполеон, прибывший 15 октября в Веймар, был встречен герцогиней Луизой, мужеством и благородством характера так расположившей завоевателя в свою пользу, что ради нее он отнесся снисходительно к герцогу, против которого как союзника пруссаков был сильно раздражен

Лассаль устраивал частые пирушки, пережил не одно любовное приключение, предпринимал путешествия в различные страны, между прочим также и в Египет,- и вообще наслаждался жизнью, как только мог

Наиболее приятен был ему подарок великого герцога Мекленбург-Стрелицкого, который приобрел часы, стоявшие в доме отца Гёте во время детства поэта, и велел их тайно поставить в доме престарелого автора «Фауста». Услышав бой этих часов и увидев драгоценный подарок, Гёте не мог удержаться от слез

Рейль нашел познания своего воспитанника недостаточными для поступления в университет и потребовал, чтобы Бёрне еще некоторое время посещал гимназию, чему последний подчинился

Французский издатель первой половины XIX века Ландон издавал «Историческую галерею знаменитых людей», а по совету зятя прибавил к ней «Галерею мифов»

Стремясь к достижению нравственного совершенства, Товяньский скоро во всех самых мельчайших фактах обыденной жизни стал искать указаний свыше, и ему казалось, что он действительно получал их. Сам он рассказывал о себе: «Не раз я целый день раздумывал, как должны быть сшиты сапоги, по нескольку часов проводил в молитве с целью узнать, как купить гвозди отцу на крышу, чтобы все это было в правде»

Не одаренный от природы большой активной энергией, Товянский обладал, однако, значительной долей силы воли и терпения, убежденный в безнравственности держания прислуги, он приучил свою жену, вполне разделявшую его взгляды, делать все необходимое в доме, а во время ее болезни, не боясь насмешек сослуживцев, сам ходил на базар и готовил обед

Атенео — научный и литклуб в Мадриде в 1820-1822 и с 1835

Песуэла (1809—1906) — генерал, ставленник камарильи. Перевел на исп язык «Божественную комедию» и «Освобожденный Иерусалим»

В моденском герцогстве обладание книгой без цензурного штемпеля наказывалось каторгой

Вопрос о совершенной реорганизации народного образования был поднят еще нидерландским правительством. В 1828 году была назначена комиссия, в состав которой, по желанию короля Вильгельма I, вошел и Кетле. По его предложению комиссия высказалась за сокращение преподавания древних языков и за замену их в некоторых учебных заведениях новыми; далее комиссия, опять-таки по его же настоянию, требовала расширения преподавания естественных наук в средних и высших учебных заведениях, для чего она считала необходимым предложить закрытие некоторых маленьких провинциальных университетов, находившихся всецело в руках клерикалов, старавшихся всеми силами подавить распространение естественнонаучных знаний. Взамен этого Кетле предлагал устроить два-три государственных университета, где концентрировались бы все силы страны, с тем, чтобы таким образом поднять их на ступень лучших учебных заведений подобного рода. Наконец, он считал необходимым отделить, начиная от среднеучебных заведений, техническое образование от научного, будучи того мнения, что при смешении этих двух областей первая подавляет вторую

После 1840 г литература и ее представители совсем отступили в лекциях Мицкевича [по славянским литературам] на задний план, а первое место заняли нападения на материалистическое направление века, на несовершенства общественного строя и указание начал, долженствующих устранить их своим проникновением в жизнь

Если поэты «рождены для звуков сладких и молитв», то никогда они не были так далеки от своего настоящего назначения, как в ранненаполеоновскую эпоху. Злоба дня царила во французкой постреволюционной литературе. Романы, повести, стихи, комедии, драмы и водевили,- все, что имело какое-нибудь право на звание литературного произведения, отражало в себе течения общественной жизни до самых незначительных ее изменений

Miscella) представлявшая смелую спекуляцию, имела большой успех и обогатила автора

Биограф Дикинсон Т. Джонсон, чтобы датировать ее стихи, изучал почерк, характер бумаги и др.

В Америке выпускались семейные библии с пустыми страницами, куда заносились важнейшие семейные события

Несчастный изобретатель Дайер должен был бежать из страны вследствие судебного распоряжения об его аресте как заговорщика, «пытавшегося устроить тайное сношение между разными городами»

Однотипные книжные магазинчики «Смитс» в Англии

«Собрание мемуаров, относящихся к французской революции» начало выходить в 1822

«Христианская Галлия» — история населенных пунктов Франции от начала христианства. 16 томов издавались в 1715—1865 гг.

Бельгийский иезуит Болланд основал общество для изучения и издания жития католических святых

Беранже принимает в эту пору участие в кружке писателей либерального лагеря, в так называемом «Обществе апостолов». Для своих новых друзей он написал «Иуду»

Братья Галиньяни Джон (1796—1873) и Уильям (1798—1882), владельцы издательства и библиотеки-читальни в Париже, ставшей клубом парижских англичан)»Белом знамени» и «Ежедневнике» группировались реакционеры. «Национал» был органом либералов, здесь сотрудничали Тьер и Минье. Но самой страстной и неумолимой в своей полемике была оппозиционная «Минерва». В числе своих сотрудников она считала Курье, Бенжамена Констана и Беранже. В 1818 и 1819 годах Беранже поместил здесь целый ряд песен, среди которых отличались особенной резкостью «Священный союз» и «Миссионеры», а «Дети Франции» — неподражаемой силою искреннего пафоса)»Paris guide» («Путеводитель»). Виктор Гюго составил для него блестящее предисловие) сейчас же становились сюжетом драмы, комедии или трагедии. Вместе с сюжетами прямо из жизни в театр переносилась также борьба партий, и в зрительных залах нередко происходили кровопролитные драки между сторонниками и противниками пьес слишком яркого гражданского характера)»boire» и «ma) был осужден судом) особыми патентами и принести присягу в верности. Министр полиции требовал на просмотр отдельные статьи, предназначенные для печати, и присылал для помещения в газеты свои заметки; он же назначал редакторов. Вообще Наполеон смотрел на периодическую прессу, как на орудие своей власти, и прямо предписывал министру полиции сочинять статьи, которые могли бы помещаться в газетах в виде, например, корреспонденций из-за границы. Если же редакторы газет не хотели помещать ложных известий, то им грозила за это серьезная ответственность) общественного мнения. Сам Людовик XVIII нередко защищал свои проекты на столбцах газет и бывал очень доволен, когда узнавали его «изысканное» перо

Против молодого поэта в среде классиков разгорелась самая ярая вражда; некто Непомук Лемерсье восклицал: «Всякие Гюго безнаказанно пишут стихи!»

Фр литераторы 1830-х, художники, музыканты были разбиты на небольшие замкнутые кружки по профессиям, школам, органам печати, в которых сотрудничали, а иногда просто по местностям, из которых происходили

Фр. художник Буальи в 1792 г написал картину «Портрет актера Шенара на патриотическом празднике». В 1814, замазав трехцветный флаг и пририсовав лилию, он ту же картину посвятил вступлению Людовика XVIII в Париж

«В то время, — говорит Гуцков, — немцев, живших в Париже, охватила ассоциационная горячка — начали составляться большие союзы и товарищества для защиты и поддержки верхнерейнского дела. Гейне испугался этих громадных ассоциаций и начал тяготиться демократическими воззваниями, которые обращались к нему как к певцу свободы… Особенно сердило его то, что Бёрне, «этот болезненный человек», разыгрывал такого ярого «людоеда» и подписывал всякую нелепость, какую только предлагали ему…»

«Полное собрание сочинений Шиллера в переводе русских писателей» под редакцией Н. В. Гербеля

«Разбойники», переведенные в 1793 году Сандуновым, вновь переведены в 1828 году Кетчером и в 1857 году М. Достоевским) III Отделения, 11 июня 1838 г. доносил, что большая часть французской прессы черпала информацию именно из AZ

Reclam — дешевое издание немецкой классики; начало выходить с 1867 года издательстве A. P. Reclam’а (1807—1896)

А. Шюкинг (1814—1883) служил библиотекарем в замке Дросте

В 1840-е годы в Германии были популярны описания ландшафтов и исторических достопримечательностей провинций

В берлинском кафе «Под липами» в 1840-е годы можно было познакомиться с массой немецких и иностранных журналов и газет

В Берлинском университете разрешалось познакомиться с курсами, прежде чем записаться на них (1840-е гг)

Неизвестно, как «Племянник Рамо» оказался в руках Шиллера в 1804 году или «Жак-фаталист» — в руках принца Генриха Прусского

Первый том словаря немецкого языка бр. Гримм вышел в 1852, последний — в 1961 в ГДР

С 1880 года издается «Гётевский журнал», который перешел в ведение «Гётевского общества»; дом Гёте в Веймаре превращен в Гётевский музей

Сочинение Руми было в Веймарской библиотеке в рукописи, где с ним и познакомился Гете

Маха и Гавличек-Боровский свою частную переписку вели по-немецки: даже среди образованных чехов знание родного языка было не развито

Пьер Тонет «Этчуан» (1786—1862), баскский поэт. Его произведения сохранились лишь в устной традиции и были изданы после смерти поэта

Перевод Валеры «Дафниса и Лонга» (1880) считается лучшим переводом этого романа на европейские языки

Х. Саль дель Рио (1814—1869) — истолкователь философии Краузе в Испании

Венгерский писатель Толнаи (1837—1902) приобщился к литературе в духовной академии, где был кружок поэтов

Лелевель жил в Брюсселе в крайней и почетной бедности

Поэма Гавличека-Боровского «Тирольские элегии» вышла в 1860 г в России и в начале этого года начала печататься в Чехии

Переводы Вхрлицкого на чешский язык занимают 13000 страниц) и пугал своих мирных слушателей смелыми и резкими суждениями))»Катилину» Саллюстия и речи Цицерона против Катилины, и это первое чтение так его зажгло, что через три месяца уже была готова большая историческая драма «Катилина»

В стихотворении «Старый Хельтберг» Бьернсон, описывая своих школьных товарищей, между прочим говорит: «Возбужденный и сухой, бледный, как мел, притаясь за своей огромной черной как смоль бородой, сидел Генрик Ибсен»

Первые успехи Бьернсона, писателя с экспансивной натурой, буйного, хотя и благодушного патриота, сентиментального и доступного пониманию средней публики, принесли много горечи мрачному, всегда протестующему, ищущему новых путей Ибсену

Целью всех стремлений Ибсена в 1850-е гг. сделалось бежать поскорее из Норвегии, уйти из Кристиании, которую он называл своим гробом, спасти свой гений, свой «королевский замысел»

Студенты пришли к дому Ибсена со знаменами и песнями, и растроганный поэт благодарил их в большой речи, в которой обнаружил, как страстно жаждал не только всеобщего признания, но и любви, несмотря на все свое презрение к обществу и мнению толпы

Андерсену очень приятно было узнать, что кучер одного из его знакомых пришел в хорошее расположение духа, побывавши на представлении пьесы Андерсена, в которой проводилась та мысль, что бедные люди могут быть не менее счастливы, чем богатые

Еще больше удовольствия доставил Андерсену один бедный мастеровой, подошедший к нему в театре после представления его пьесы. Мастеровой пожал ему руку и сказал: «Спасибо, господин сочинитель Андерсен, какая поучительная и хорошая пьеса!»

Физико-математические науки обязаны Кетле изданием первого специального журнала по этим предметам в Бельгии. В 1825 году вышел первый том этого журнала под заглавием «Correspo)], а год спустя-«Traite populaire d’astro)]. Это последнее произведение наделало очень много шуму. «Произведение это,- говорит астроном Гузо (Houzeau),- составило в некотором смысле эпоху в астрономической науке. Оно создало возможность элементарного преподавания последней. Книжка имела всеобщий и блестящий успех»

После революции 1830 года благодаря Кетле нидерландские ученые не были удалены из академии

Главное внимание Кетле было, однако, обращено на организацию государственной статистики, находившейся в то время в состоянии полнейшей бездеятельности. Между тем, как вполне справедливо думал Кетле, весь успех дела только и зависел от этой статистики, так как только государство обладает теми средствами, которые необходимы для правильной постановки статистических изысканий. Поэтому торжество Кетле не знало границ, когда ему удалось побудить бельгийское правительство учредить в 1841 году так называемую центральную статистическую комиссию, — первое учреждение такого рода во всем цивилизованном мире

Все корифеи критики и литературы почувствовали себя глубоко оскорбленными дерзостью молодого Мицкевича после выхода в свет его первого сборника и не замедлили дать ему почувствовать это. Несмотря на довольно быструю распродажу издания, в печати не появилось о нем ни одного отзыва, — частные же отзывы классиков о Мицкевиче были преисполнены негодования

Весною 1823 года его посетил в Ковно один из младших товарищей по университету, в это время уже начинающий романтический поэт, Одынец. Мицкевич стал было читать ему свой перевод прощания Чайльд-Гарольда, но, дойдя до слов: «Теперь, слоняясь по широкому свету, я веду скитальческую жизнь: зачем же мне плакать, по ком и о ком, когда никто не плачет обо мне», — внезапно побледнел и упал в обморок

«Дзяды» и «Гражина» составили содержание второго томика стихотворений, изданного в Вильне весною 1823 года. Расходы на издание доставила подписка, а хлопоты по нему принял на себя, как и при издании первого томика, живший в Вильне Чечот

При Бонапарте Малом Мицкевичу дали место библиотекаря в арсенале с жалованьем в 2000 франков и квартирой

«Father William» — пародия Кэролла на Саути. Пародия эта так въелась в Англии, что уже стихотворение Саути никто не воспринимат всерьез

«Барнеби Радж» трудно продвигался вперед, и Диккенс задумал новое литературное предприятие: еженедельный иллюстрированный журнал, который состоял бы из мелких очерков, рассказов, сатирических обозрений явлений жизни общественной, парламентской и судебной, из описаний прошлого, настоящего и будущего Лондона. Часть этого журнала он брался писать сам, а остальная должна была состоять из произведений случайных сотрудников под его редакцией. Чепман и Галль, весьма дорожившие таким автором, как Диккенс, с полной готовностью взялись быть издателями нового журнала, и он начал выходить в свет с апреля 1840 года под заглавием «Часы мистера Гумфри» («Mister Humphrey’s Clock»))»Мечты и звуки». Автору их было всего лишь семнадцать лет от роду, и, как рассказывал впоследствии сам Некрасов, им овладели тревожные сомнения, и он решил показать раньше свою рукопись признанному королю тогдашних поэтов — Жуковскому. Последний отнесся к юному собрату с теплым сочувствием, увидав в его стихах несомненные задатки поэтического дарования, однако печатать книгу не советовал. К сожалению, было уже поздно: среди знакомых Некрасова прошла на сборник его стихов подписка, и часть полученных от нее денег была израсходована. — В таком случае, — сказал Жуковский, — не выставляйте, по крайней мере, полного вашего имени на книге. Ограничьтесь инициалами

Бентам сделал Миллю лестное предложение приготовить к печати свое сочинение «О судебных доказательствах». Работа была нелегкая, так как Бентам трижды принимался за нее и написал три отдельных сочинения, из которых нужно было составить один систематический трактат. Сверх того, Милль должен был сам следить за тем, чтобы в редактируемом им издании не проскользнули какие-либо неточности и ошибки, так как Бентам предоставил ему полную свободу делать всевозможные изменения и добавления к оригиналу. Этой работе Милль приписывает большое влияние на свое умственное развитие. Он перечитал массу книг юридического содержания и научился систематически, по определенному плану, группировать научный материал. Кроме того, чтение рукописи Бентама, написанной блестящим слогом, оказало хорошее действие на выработку его собственного стиля, который сделался более ясным и живым

Бентлей также вскоре значительно увеличил вознаграждение, которое обязался было платить «молодому писателю». Издатель Макрон, купивший «Очерки Боза» за полторы тысячи рублей, казавшиеся Диккенсу целым состоянием в начале 1834 года, вздумал через год сделать второе издание их в форме ежемесячных книжек,- но тогда Диккенс уже не мог допустить такой эксплуатации своего имени и после долгих неприятных переговоров выкупил «Очерки» за двадцать тысяч рублей

Бирсу в годы его пребывания в Англии (1872—1875) покровительствовал Суинберн

Более пяти лет усиленного труда пошло на окончательную разработку аппарата Морзе, и к концу этого срока тот уже мог действовать удовлетворительно, передавая известия между двумя отдаленными пунктами. В течение этого времени Морзе не раз показывал свой прибор публике в залах Нью-Йоркского университета; всех очень занимало это изобретение, но большинство считало его только остроумной научной игрушкой, на которую даровитый художник бесполезно тратил свое время

В 1833 году в декабрьской книжке «Old Mo), впоследствии перепечатанный под заглавием «Mi) Сайрус Фильд. И только благодаря его энергии и непоколебимой настойчивости предприятие это, после четырех неудачных попыток с 1857 по 1866 год, наконец увенчалось успехом

В бытность Морзе в Европе он был избран заочно профессором эстетики и рисования Нью-Йоркского университета

В мае 1813 года появился в печати прелестный отрывок из байроновской поэмы «Гяур». В течение нескольких месяцев это произведение выдержало целых пять изданий. Каждое новое издание настолько отличалось от предшествовавшего как по размерам, так и по отделке, что на него смело можно было смотреть как на совершенно новое произведение

В начале 1850 года осуществилась, наконец, давнишняя мечта Диккенса издавать журнал. Это издание, в котором он до конца жизни принимал участие, называлось сначала «Household Words», а затем, после 1859 года, «All the Year Rou) в 40-е гг участвовал в фаланге фурьеристов

Дж. Элиот считала большим несчасьем расплодившееся количество книг для детей. Нескольких для чтения и перечитывания ей казалось вполне достаточным

Джонсон опубликовал работу, как изменялся почерк Дикинсон в течение 37 лет

Диккенс всегда был неутомимым работником, способным отдавать всего себя делу, за которое брался. Неожиданный успех «Записок Пиквикского клуба» показал ему его собственные силы, его призвание, и он с жадностью набросился на литературную деятельность. В течение четырех лет он написал пять больших романов и, кроме того, несколько мелких произведений

Для того чтобы Байрон мальчиком во время лечения не забывал, чему раньше научился, к нему ежедневно ходил учитель местной школы и читал с ним Вергилия и Цицерона

Именно Кольридж вернул в мир английской литературы Д. Донна)»Валладмор», как «вольный» превод В. Скотта, последний отнесся к этому с юмором но некий тайный советник возбудил против издателя процесс «насилия над именем») вследствие потери нескольких тысяч фунтов стерлингов (несколько десятков тысяч рублей) во время промышленного кризиса, постигшего тогда Англию. Конт отклонил это предложение на том основании, что философы не имеют права помогать друг другу из своих скудных средств; на это существуют богатые люди

Ливингстон и его спутники 10 марта 1858 года отплыли из Ливерпуля. С ними был отправлен в разобранном виде маленький речной пароход «Ma-Роберт»

Милль уговорил Грота и двух других богатых поклонников французского философа оказать ему материальную поддержку, которая была ему так необходима. В следующем году экономическое положение Конта нисколько не улучшилось. Ему по-прежнему не на что было жить, но Грот решительно отказался помогать своими деньгами писателю, последние произведения которого показались ему в высшей степени вредными по своему направлению

Миллю пришла мысль устроить кружок из лиц одинакового возраста и развития для совместного изучения некоторых наиболее необходимых для общего образования наук. Члены кружка решили собираться два раза в неделю, по утрам. Занятия должны были продолжаться полтора часа, от половины девятого до десяти часов утра. Один из членов кружка читал вслух заранее выбранную книгу, и, если кто-либо был не согласен со взглядами автора или не вполне понимал их, то свободно высказывал свое мнение, и вопрос обсуждался всеми присутствующими. При этом все твердо придерживались правила не прекращать обсуждения спорного вопроса до тех пор, пока все не приходили к какому-нибудь определенному и окончательному решению.

Морзе провел некоторое время в Париже, где между прочим написал для нью-йоркской выставки большую картину, изображавшую внутренний вид Лувра, но, кроме убытка, ничего от нее не получил) Морзе, подтвердив, что изобретение электрического телеграфа было сделано осенью 1832 года. Прощаясь с командиром судна по прибытии в Нью-Йорк, Морзе весело сказал ему: — Ну, капитан, если вы когда-нибудь услышите о телеграфе, вспомните, что изобретение это было сделано на борту доброго корабля «Sully»

Науку Мильтон любил, но не мог терпеть университета. Всегда отзывался он о нем очень непочтительно, и, вероятно, в эти юношеские годы зародился в нем смелый проект коренного преобразования университетской науки — проект, написанный им лишь в 1644 году. В этом проекте он предлагал обучать учеников всем наукам, всем искусствам и даже всем добродетелям

Некто Гаррисон Дайер из Нью-Йорка в это время (1827 год) устроил маленькую телеграфную линию на Лонг-Айленде. Он пользовался статическим электричеством и употреблял только одну проволоку, которая давала одну искру, оставлявшую красный след на лакмусовой бумаге, и потом ток уходил в землю, не совершая кругового движения. Условленные промежутки времени между искрами обозначали разные буквы

Первое стихотворение Брайанта было опубликовано, когда ему было 17 лет

Первый роман Дж. Элиот был напечатан по протекции ее мужа, писателя, у знакомого издателя

Первый сборник Байрона вышел в свет в ноябре 1806 года. Это была небольшая книжка, напечатанная одним из провинциальных издателей на средства самого автора. Она была выпущена в очень ограниченном количестве экземпляров и предназначалась только для самых близких знакомых молодого поэта

Служба в Ост-Индской компании давала хороший заработок, не отнимала много времени (Милль был занят ежедневно от 10 до 16 часов); сами занятия не были утомительны и в то же время настолько содержательны, что не наводили скуки. Они служили Миллю отдыхом и даже были полезны для его литературной деятельности тем, что на практике знакомили его с механизмом государственного управления

Театры по обыкновению сильно привлекали Диккенса, и он в своих письмах дает полный разбор пьес, которые шли в то время, и игры главных актеров

Томми Фрэнсис (1854—1907), английский католический поэт-символист, составил описание жизни И. Лойолы

Успех превзошел его ожидания. Первый номер разошелся в количестве семьдесят тысяч экземпляров. Но вскоре публика, надеявшаяся получить от своего любимого автора произведение вроде «Пиквика» или «Никльби», не находя в «Часах» целого большого романа, охладела к журналу, и спрос на его номера стал постоянно сокращаться. Диккенс и сам скоро разочаровался в своем предприятии: сотрудников, на которых он рассчитывал, не появлялось, а наполнять одному еженедельный журнал разнообразным интересным материалом оказывалось слишком трудно. Кроме того, когда он составлял один из первых номеров журнала, ему пришел в голову небольшой рассказ из жизни девочки, и вскоре рассказ этот окончательно увлек его. Чем больше Диккенс обдумывал его, тем он больше разрастался в его воображении и наконец принял форму длинного романа под названием «Лавка древностей» («The Old Curiosity Shop»), который заполнил собой «Часы» и вытеснил из этого журнала все мелкие статьи

Физик Максвелл написал шуточную пародию на текст Бернса

Хотя А. Бирса выдвинул в литературу Брет Гарт, он осмеял его стиль, так что в конце концов Бирсу пришлось хлопнуть дверью в журналах, где подвизался Брет

Чалмерс (1759—1834) издал 20-томную антологию английской поэзии

Чтобы избавиться от назойливого любопытства своих соотечественников, Байрон вынужден был очень скоро покинуть отель и поселиться на отдельной вилле. Но и это не помогло. Хозяин отеля, не желая лишать своих знатных жильцов удовольствия глазеть на поэта даже после того, как тот уже выбрался от него, снабдил их специальными зрительными трубами, в которые они могли, сидя на балконе отеля, видеть все, что происходило на вилле Байрона

Экземпляр первого сборника Байрона был послан Бичеру, от которого через несколько дней Байрон получил рифмованный отзыв, строго осуждавший его книгу за чересчур реалистическое направление некоторых ее мест. Этот отзыв уважаемого автором пастора решил судьбу книги. Байрон в своем (тоже рифмованном) ответе Бичеру признал справедливость критики последнего и заявил о своей готовности предать огню все издание. Несколько дней спустя после того молодой поэт в присутствии строгого критика собственными руками сжег все экземпляры своей первой книги

«Знаете, как я называю вас, Беранже? — говорил ему Тьер. — Я вас называю французским Горацием». «Что-то скажет на это римский!» — с улыбкой ответил поэт

«Отшельник с шоссе д’Антен» (1812—1814) — популярная в свое время книга Жуи (1764—1846)

«При начале выборов Лаплас взял два белых билета; его сосед имел нескромность заглянуть в них и увидел, что знаменитый геометр написал на обоих билетах одно и то же имя: Фурье. Свернув билетики молча, Лаплас положил их в свою шляпу, потряс ею и сказал своему соседу: «Видите, я написал два билета; один изорву, а другой положу в урну, и таким образом сам не буду знать, в чью пользу подал свой голос»

«Я поступил в обсерваторию по указанию моего друга Пуассона и по посредничеству Лапласа, который благоволил ко мне. Я считал себя счастливым и гордился, когда обедал на улице Турнон, у великого геометра. Мой ум и мое сердце были расположены удивляться и уважать все, что я увидал бы у человека, открывшего вековое неравенство Луны, давшего средство вычислять сжатие Земли по движению ее спутника, объяснившего тяготением большие неравенства Юпитера и Сатурна и прочее и прочее. Но я все же разочаровался, когда госпожа Лаплас однажды подошла к своему мужу и сказала: «Мой друг, доверьте мне ключ от сахара»

10 декабря 1828 года Беранже появился перед судом исправительной полиции. Обвинение опиралось на три песни: «Ангел-хранитель» рассматривался как оскорбление религии, «Коронация Карла X» и «Бесконечно малые» — как оскорбление личности короля и королевского достоинства вообще и как возбуждение ненависти и презрения к правительству. К величайшему неудовольствию короля, «инкриминированные» песни появились в вечерних газетах в самый день судебного процесса, и притом в газетах вовсе не либеральных. Один правительственный орган в виде извинения объявил, что решение по второму делу Беранже — дело о рецидиве 1822 года — признало законной такую перепечатку и что либеральные газеты все равно воспользуются этим правом. В этой «искренности» не хватало главного: номера с «инкриминированными» песнями разбирались публикой нарасхват и приносили в карманы издателей весьма солидное приращение

8 декабря 1821 года Беранже предстал перед королевским судом. Обвинение опиралось на шестнадцать песен: «Вакханка», «Моя бабушка», «Марго» считались оскорблением нравственности; «Благодарственная молитва эпикурейца», «Нисхождение в ад», «Мой духовник», «Капуцины», «Приходские певчие», «Миссионеры», «Добрый Бог» и «Смерть короля Христофора» — оскорблением религии; «Принц Наваррский», «Простуда», тот же «Добрый Бог» и «Белая кокарда» — оскорблением королевской особы, а «Старое знамя» — призывом к ношению недозволенного знамени,- всего четыре обвинительных пункта

Бальзак выступал против махинаций парижских издателей, которые выпускали книги фр писателей в Бельгии, не платя им

Беранже вел себя здесь вполне независимо. Когда сочлены благодарили его за сочувственные делу песни, он отвечал: «Не благодарите меня за песни, которые я пишу против наших врагов, благодарите за те, которые не пишу против вас…»

Беранже написал Люсьену Бонапарту о своей нищете. Сенатор Люсьен Бонапарт получил и с интересом прочел поэмы

Беранже предлагали также место цензора при «Журнале для всех». Здесь полагалось 6 тысяч франков жалованья, между тем как Беранже в качестве экспедитора получал в это время меньше двух тысяч. Академическое жалованье Люсьена он передавал, с 1812 года, своему тестю Блешаму и не переставал нуждаться. Тем не менее поэт отказался от цензорства

Бершу (1765—1839) написал веселую поэму «Гастрономия» (1800), разошедшуюся на цитаты

В 1812 году Беранже впервые записывает свои песни. Он не делал этого раньше, и многие из его песен пропали поэтому для потомства, например «Упитанный бык», «Придворный чистильщик сапог», написанные в 1805 году, и другие

В 1812 эту пору миросозерцание Беранже подверглось довольно сильному испытанию. Шатобриан выпустил в это время свой знаменитый «Дух христианства». Богатый язык, новые сведения из малоизвестной эпохи произвели на Беранже такое сильное впечатление, что он почувствовал потребность сделаться истинным католиком. Он читал и перечитывал «Дух христианства», ходил по церквям, выбирая наименее посещаемые, штудировал «аскетические» сочинения и даже написал несколько стихотворений в духе своего увлечения, но все это было слишком искусственно и вскоре рассеялось

В 1813 году не одни обыкновенные читатели, но и придворные сферы, не исключая их центра, императора, были немало взволнованы появлением новой песни Беранже «Король Ивето». Она не была напечатана, но чрезвычайно быстро распространилась по Парижу в многочисленных списках) когда слуги несли его по лестнице, воскликнул: «Назовите мне бессовестного, виноватого в том, что сюда несут умирающего. Скажите мне его имя, и я вечно буду класть ему черные шары!»

В начале 1830-х Париж зачитывался только что вышедшим романом Гюго «), театр ломился от зрителей на представлениях «Анджело» и «Марион Делорм»

В пансионе, где учился В. Гюго писали не только оды, но и драмы, которые разыгрывались в старшем классе. Сдвигали столы — это изображало сцену. Под столами была уборная, там же актеры на корточках ожидали минуты своего выхода на сцену

В Париже существовало в это время еще одно общество любителей песен, под названием «Ужины Момуса»; оно также считало Беранже в числе своих членов и притом наиболее желательных. «Ужины Момуса» почти во всем походили на собрания «Погреба» с тою лишь разницей, что председательствующий исполнял свои обязанности с дурацким колпаком на голове

В песне «Жак», в издании 1833 года, поэт рисует печальное положение крестьянина, обремененного тяжестью налогов; в песне «Бродяга» он призывает к социальным реформам и ставит на первое место заботы о народном образовании. Будущий император Наполеон III, в эту пору либерал и даже «печальник народного горя», прислал поэту свою брошюру «Уничтожение пауперизма». «Идея,- отвечал ему Беранже,- которую вы вложили в эту краткую брошюру, одна из тех, которые наилучшим образом могут способствовать увеличению благосостояния рабочих и промышленных классов… Совершенно случайно,- и я горжусь этим,- мои собственные утопии странным образом совпадают с развиваемыми вами…»

Виктор Гюго в палате пэров, в течение первых трех лет он совсем не решался подняться на трибуну оратора. Только в 1846 году он выступил в защиту права художественной собственности) мужественно, нежели когда-либо, без средств, без нравственной поддержки со стороны семьи, продолжал неустанно работать в одном и том же направлении

Во время вторжения французов в пределы Германии Наполеону были известны заслуги, оказанные астрономии Гауссом. И мы видим, что Наполеон, взяв огромную контрибуцию с обнищавшей Германии, намеревался пожаловать Гауссу 2000 франков. Гаусс в то время был только что назначен директором обсерватории в Геттингене, но жалованья своего еще не получал. Несмотря на это, он, ни на минуту не задумываясь, отказался от подарка врага своего отечества, не желая пользоваться награбленным имуществом своих же сограждан. Узнав об этом, Лаплас написал Гауссу письмо, в котором старался доказать, что деньги, посланные ему Наполеоном, чисто французского происхождения. Может быть, всякого другого Лаплас убедил бы в этом, только не Гаусса, провести которого было невозможно; Гаусс остался при своем

Второй том был напечатан в октябре 1821 года. Беранже знал, что с выходом этого тома он лишится места, но решил не останавливаться перед угрозой

Высланная из Франции Наполеоном I, г-жа Сталь желала хорошенько изучить Германию, которая все еще остававшуюся для французов «terra i)»Водевиль». Когда появилась песня Беранже «Паяц», сатира на людей без всяких убеждений, плывущих под флагом «чего изволите», Дезожье вообразил, что автор песни имел в виду именно его

Денежный штраф был уплачен почитателями Беранже, те же почитатели один за другим посещали поэта в его заключении, между прочим молодое поколение литераторов: Виктор Гюго, Дюма, Сент-Бев и другие

Друзья, желая чем-нибудь отблагодарить поэта, предлагали ему записаться в кандидаты на академическое кресло. Но Беранже отказался. В письме к Лебрену он объясняет этот отказ нежеланием связывать себе руки. Чувство благодарности он всегда рассматривал как долг: избрание в Академию не замедлило бы наложить на него этот долг в отношении его коллег и вместе с тем чувствительные оковы — на его музыку. «А между тем, любезный друг,- писал он Лебрену,- я ношусь с произведением, которое не может быть написано в академическом стиле…»

Еще до прибытия Бурбонов Беранже предлагали хорошее вознаграждение, если он согласится воспевать реставрированную монархию. Автор «Короля Ивето», нападавший на Наполеона, должен был, по мнению покупателей его таланта, перейти на сторону Бурбонов. Беранже ответил им очень просто: «Пусть они дадут нам свободу вместо славы, пусть сделают Францию счастливой, я буду воспевать их бесплатно…»

Желая чем-нибудь почтить Люсьена Бонапарта, Беранже собирает в эту пору свои лучшие идиллии и предпосылает им посвящение своему меценату. Несмотря на рекомендацию Арно, цензор Лемонтей не нашел, однако, возможным разрешить печатание этого сборника. Ему казались слишком резкими два стиха в эпилоге: «Оставайтесь, оставайтесь, в назидание миру, свободным от золота, обременяющего чело королей». Беранже не согласился выбросить посвящение и отказался от печатания сборника, а вместе с тем и от идиллий

За первую же книгу «Оды и различные стихотворения» Виктор Гюго получил ежегодную пенсию в 2 тысячи франков от короля.

Злонамеренные критики не довольствовались придирчивым разбором произведений Ж. Санд, они старались найти в них изображение живых личностей, автобиографические подробности

Знаменитый философ скоро обратил внимание на даровитого юношу, и когда, назначенный профессором, он должен был по обычаю публично защищать свою философскую диссертацию, выбрал Герца своим помощником

Императорское правительство организовало в это время новый университет, и Беранже получил там место экспедитора в канцелярии великого магистра Фонтана. Магистр знал от сенатора Люсьена Бонапарта о литературных попытках Беранже и даже читал и одобрил его поэмы. Это не помешало ему обойтись с писателем как с обыкновенным писцом и назначить ему самое скромное содержание — всего тысячу франков. Люсьен был в немилости — в этом скрывался отчасти секрет холодности Фонтана, с другой стороны, у него были свои протеже, и он усердно распихивал их в новом учреждении

Как видно из записок Араго, он часто бывал у Лапласа, хорошо знал его домашнюю обстановку, но, как говорят, с ним не ладил, хотя высоко ценил как ученого и не мог на него пожаловаться как на председателя Комиссии долгот, потому что Лаплас постоянно хлопотал перед правительством, пользуясь своим влиянием, обо всём, что только было необходимо для удачи научных экспедиций, обращая большое внимание также на материальное положение молодых ученых) франков. Но опасения поэта были напрасны, книга разошлась чрезвычайно быстро, и по уплате долга у писателя оказалась сумма в 32 тысячи франков, почти колоссальная, как он думал

Беранже для «Исторической галереи знаменитых людей» взялся за составление этих очерков и написал несколько сот страниц об Ахиллесе, Аполлоне, Тезее и других, но «Галерея мифов» так и осталась в портфеле издателя

Лафитт опасался за здоровье почти пятидесятилетнего поэта и стал хлопотать об уменьшении предстоявшего наказания. Министры не замедлили согласиться, они обещали минимум кары, если писатель откажется от защиты. Как только Беранже узнал об этих переговорах, он поспешил уведомить Лафитта о полнейшем несогласии идти на компромисс

Ледрю Роллен, получивший во Временном правительстве портфель министра внутренних дел, поручил Жорж Санд редактирование официозной газеты «Bulleti) Она добросовестно прочитывала все доставляемые ей рукописи и прямо, откровенно высказывала о них свое мнение, правда состоявшее из довольно банальных советов

После поражения Июньского восстания Жорж Санд с ужасом отступила перед суровой действительностью и навсегда отказалась от участия в политике, хотя еще года два сотрудничала в социалистическом журнале Барбье «La commu)»Иуда» прекрасно объясняется запиской графа Монтолозье о религиозной и политической системах, царивших в это время во Франции. «Конгрегация,- писал Монтолозье об иезуитах,- не довольствуется тем, что завладела министерством, полицией и почтами, но еще в интересах своего владычества ввела во всем королевстве новую систему надзора. Шпионство было в прежние времена промыслом, которому пошлые люди отдавались за деньги. Теперь же шпионства требуют как доказательства честности…»

Рембо (1854—1891) в расцвете сил и поэтического таланта забросил поэзии на доходное место

С 1849 по 1862 годы Сент-Бев еженедельно представлял публике свои «Беседы по понедельникам», сначала в «Конститунцьонеле», потом в «Монитере»

С июня 1837 года, начинаются постоянные встречи Виктора Гюго с Людовиком-Филиппом, который понимал, что люди подобного ума и развития могли быть ему весьма полезны. Однажды коронованный хозяин и гость-поэт до того заговорились, что забыли о позднем часе. Слуги вообразили, что король лег спать, потушили освещение и ушли к себе. Когда Виктор Гюго собрался домой, то везде было темно, и Людовик-Филипп, не желая никого будить, сам с канделябром в руке проводил поэта до выходной двери, причем разговор продолжался еще некоторое время на лестнице

Своему пребыванию на Майорке вместе с Шопеном Жорж Санд посвятила целую книгу под названием «Зима на юге Европы» («U)

Ханжи пытались было указывать на безнравственность Беранже, но, говорят, Людовик XVIII ответил на это, что «автору «Короля Ивето» можно простить многое». Сам король был любителем песен и, по рассказам, даже последние часы своей жизни проводил за чтением Беранже

Хотя Ж. Санд не изменила своим республиканским убеждениям, но было известно, что Наполеон III относился к ней с уважением и доверием. Поэтому к ней постоянно обращались с просьбами походатайствовать за того или за другого политического преступника, похлопотать, чтобы одного вернули из ссылки, другому смягчили наказание, третьему разрешили жить во Франции. «Когда я ничего не могу сделать, я не отвечаю,- рассказывает она. — Но если есть хоть малейшая надежда, я делаю попытку и должна сообщить об этом просителям») Людовик одобрил мнение Шатобриана, но реакция продолжалась

«Например, предположите, что я занялся бы серьезно только одними моими «Весами», — что же бы вышло из этого? Будь я одушевлен даже самой усердной устойчивостью, я все-таки не мог бы долго продолжать это издание в Германии. О чем прикажете говорить? О театре? Литературе? Нравах и обычаях? Все карикатурно, ни малейшего величия, никакого разнообразия — даже в скверном и смешном. И неужели же вечно бранить, вечно издеваться? Это утомляет наконец и пишущего, и читающего» (Берне)

«Париж, — писал Берне еще в 1821 году, — кажется мне местом, наиболее подходящим к тому роду литературной деятельности, которому я посвятил себя, и вообще к свойству моего ума. Той творческой силы, которая сама создает для себя материал, во мне нет; я должен сперва иметь материал, а потом уже могу его обрабатывать довольно удачно. Или же, чтобы не быть несправедливым к самому себе, — я мог бы создавать и совершенно новые вещи, но во мне нет ни малейшей склонности к произведениям фантазии; меня шевелит, волнует только то, что уже живет, что существует вне меня»

«Представь себе, — писал Гейне своему приятелю в Бонне, — что из числа здешних 1300 студентов — а между ними уж конечно тысяча человек — немцы — только девять (это были слушатели профессора Бенеке, читавшего древненемецкую литературу) интересуются языком, внутреннею жизнью и священным умственным наследием своих предков. О Германия! Страна дубов и тупоумия!»

«Эта жизнь в Тодтнауберге, с брюзжанием в адрес цивилизации и писанием слова «бытие» через ипсилон, в действительности есть лишь мышиная нора, в которую он заполз, ибо не без основания полагает, что там ему не придется видеть никого, кроме восхищенных паломников; ведь не так-то легко подняться на 1200 м лишь затем, чтобы устраивать ему сцены» (Ясперс о Хайдеггере)

10 декабря 1835 года состоялось постановление германского бундестага, по которому новая литературная школа была официально признана «стремящеюся самым дерзким образом нападать на христианскую религию, унижать существующий социальный порядок и разрушать всякую нравственность»; на этом основании к ней были во всех немецких государствах применены во всей строгости уголовные и полицейские законы, а именно: запрещено распространять сочинения всех этих писателей (в том числе, конечно, и Гейне, его даже более, чем остальных) каким бы то ни было путем, с предупреждением, что книгопродавцы, которые ослушаются этого распоряжения, подвергнутся строжайшему наказанию. Постановление бундестага повлекло за собой в некоторых немецких правительствах совершенно нелепые меры; так, например, многие профессора, ни в чем не повинные, были уволены в отставку; в объявлениях об изданиях новых журналов имена «молодых германцев», если они значились в числе сотрудников, старательно вычеркивались; наконец, дошли даже до того, что запрещение печатания и продажи сочинений этих писателей было распространено не только на находившиеся уже в обращении, но и на будущие труды их!

1825 Тот самый человек (Гейне), который еще недавно и письменно, и словесно, и в печатных произведениях («Альманзор») громил евреев, менявших из-за личных выгод религию, который за год до того писал своему другу Мозеру: «Я считал бы ниже своего достоинства и пятном для своей чести, если бы позволил себе выкреститься только для того, чтобы получить должность в Пруссии», — этот самый человек крестился исключительно с этою практическою целью, потому что видел невозможность добиться чего-нибудь «служебного», то есть более или менее прочно обеспечивающего существование, без перехода в христианство

Бёрне — полицейский чиновник! «Трудно представить себе, — говорит биограф Бёрне, Гуцков, — автора «Парижских писем» в темных комнатах франкфуртского полицейского управления, занятого визированием паспортов, просмотром книжек рабочих, приемом протоколов и при торжественных случаях являющимся представителем полиции в парадной форме и при шпаге»

Бёрне был искренне огорчен изменой прежнего союзника и в своей статье «La gallophobie de M. Me), осмелился даже назвать Бёрне «перебежчиком» на сторону французов, желавшим облегчить им победу над немцами, — последний увидел себя вынужденным остановить расходившегося доносчика и с этой целью написал свою знаменитую статью «Менцель-французоед») только до тех пор, пока они нужны были ему для защиты его дела

Бёрне со своим сильно развитым религиозным чувством, считавший всегда религию и нравственность надежнейшими опорами свободы (на этом основании он отнесся с резким осуждением и к известной книге Штрауса «Жизнь Иисуса Христа»), также поддался обаянию Ламенэ, книга которого показалась ему как бы новым Евангелием

Бёрне усердно принялся за работу, и не прошло и года, как получил (8 августа 1808 года) степень доктора философии, причем сразу представил две диссертации, которые факультет признал «заключающими в себе много разнообразных и драгоценных сведений». Одна из них имела название «О геометрическом распределении государственной территории» и уже в следующем году была напечатана в научном журнале «Германия» с весьма лестным отзывом декана университета, профессора Крома, бывшего воспитателя Бёрне

Беттина Брентано была пылкая и чрезвычайно эксцентричная девушка, которая еще почти ребенком заочно влюбилась в Гёте. Посетив Гёте впервые в апреле 1807 года (в Веймаре), она прямо бросилась к нему на шею. Отстраняясь от ее страстных излияний, Гёте относился к ней ласково, как к ребенку; впоследствии он просил ее как жительницу Франкфурта и близкую знакомую его матери писать ему как можно больше о его детстве и юности — все, что она об этом узнает. Но дружба с Беттиной продолжалась недолго: вскоре после своего выхода замуж она поссорилась с женой Гёте, так что в доме поэта ее перестали принимать. Беттина написала целую книгу, в которой доказывала, что Гёте был влюблен в нее и писал для нее сонеты, но критика давно уже признала ненадежность этих доказательств