Читателю представлен мир на грани социальной катастрофы; на фоне беспокойного моря народной жизни и появляется в романе фигура Евгения Базарова. Этот демократический, крестьянский фон романа укрупняет характер героя, придает ему богатырскую монументальность, связывает нигилизм с общенародным недовольством, с социальным неблагополучием всей России. В базаровском складе ума проявляются типические стороны русского народного характера: к примеру, склонность к резкой критической самооценке, способность доходить до крайностей в отрицании. Базаров держит в своих руках и богатырскую палицу – естественнонаучные знания, которые он боготворит и считает надежным оружием в борьбе с идеализмом Отцов, с их религией и официальной идеологией самодержавия, здоровым противоядием барской мечтательности и крестьянскому суеверию. В запальчивости ему кажется, что с помощью естественных наук можно легко разрешить все вопросы, касающиеся сложных проблем общественной жизни, разгадать все загадки, все тайны бытия.
Обратим внимание, что вслед за вульгарными материалистами Базаров предельно упрощает природу человеческого сознания, сводит сущность сложных духовных и психических явлений к элементарным, физиологическим. Искусство для Базарова – извращение, чепуха, гниль. Кирсановых он презирает не только за то, что они барчуки, но и за то, что они старички, люди отставные, их песенка спета.
Он и к своим родителям подходит с той же меркой. Все это – результат узкобиологического взгляда на природу человека, приводящего Базарова к стиранию качественных различий между физиологией и социальной психологией. Романтической чепухой считает Базаров и духовную утонченность любовного чувства: Нет, брат, все это распущенность, пустота!… Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду?
Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Рассказ о любви Павла Петровича к княгине Р. вводится в роман не как вставной эпизод.
Он является предупреждением заносчивому Базарову. (*116) Большой изъян ощутим и в базаровском афоризме: Природа не храм, а мастерская. Правда деятельного, хозяйского отношения к природе оборачивается вопиющей односторонностью, когда законы, действующие на низших природных уровнях, абсолютизируются и превращаются в универсальную отмычку, с помощью которой Базаров легко разделывается со всеми загадками бытия.
Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Базаров попадает в рабство к низшим стихийным силам природной мастерской. Он даже завидует муравью, который в качестве насекомого имеет право не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный. В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Базаров склонен считать слабостью, аномалией, отрицаемой естественными законами природы.
Но кроме правды физиологических законов, действующих на низших уровнях природы, есть правда человеческой одухотворенной природности. И если человек хочет быть работником, он должен считаться с тем, что и природа на высшем экологическом уровне есть храм, а не мастерская. Да и склонность того же Николая Петровича к мечтательности – не гниль и не чепуха.
Мечты – не простая забава, а естественная потребность человека, одно из проявлений творческой силы его духа. Разве не удивительна природная сила памяти Николая Петровича, когда он в часы уединения воскрешает прошлое? Разве не достойна восхищения изумительная по красоте картина летнего вечера, которой любуется этот герой?
Так встают на пути Базарова могучие силы красоты и гармонии, художественной фантазии, любви, искусства. Против Stoff und Kraft Бюхнера – пушкинские Цыганы с их предупреждающими героя стихами: И всюду страсти роковые. И от судеб защиты нет. Против пренебрежения искусством, мечтательностью, красотой природы – раздумья и мечты, игра на виолончели Николая Петровича. Базаров смеется над всем этим.
Но над чем посмеешься, тому и послужишь,- горькую чашу этой жизненной мудрости Базарову суждено испить до дна.