Традиции и новаторство в пьесах А. Н. Островского
1. Летописец жизни.
2. «Свои люди — сочтемся».
3. Великий художественный мир гения.
Традиции и новаторство в пьесах А. Н. Островского очень интересны. За свою долгую литературную Островский написал около 50 пьес. Большинство из них «корнями» уходили в тот мир, где проходило его детство, мир, который непременно у каждого свой. Мир Островского был необычен и порой современному читателю его нелегко понять. С тех пор, как Александр Николаевич начал помнить себя, его окружала сонная, закисшая, со своими правилами и распорядками жизнь.
«Здесь ставили на окна бутылки с наливкой, заготавливали впрок солонину, запасались на год рыбой, медом и капустой. Здесь степенно беседовали о своих плутнях за стаканом «пунштика» бородатые купцы, здесь их молодые жены и дочери выглядывали на улицу из-за коленкоровых занавесок, мечтая о «галантерейных» кавалерах… Здесь люди добродетельные пили чай с изюмом, экономя дорогой сахар… Здесь из дома в дом гуляли свахи, расписывая достоинства женихов. Здесь по праздникам ходили в церковь, пекли пироги, сладко спали на пуховиках в послеобеденную пору, ужинали «туго-натуго», рано ложились спать. Здесь одни презирали моду «из принципа», другие же любили разодеться, смешав голубое с розовым, и выходили из замоскворецкой цирюльни без меры завитые и напомаженные» — писал В. Лакшин.
Островский не просто писатель, он самый настоящий летописец этой жизни. Правда, подобное бытописание скоро переросло в нечто большее. За лицами возникали типажи, за яркими лубочными картинками — социальные явления. Творчество Островского — наследие реализма Гоголя. Рассмотреть его творчество мне бы хотелось на примере пьесы «Свои люди — сочтемся».
«Самодур — это называется, коли вот человек никого не слушает, ты ему хоть кол на голове теши, а он все свое. Топнет ногой, скажет: кто я? Тут уж все домашние ему в ноги должны, так и лежать, а то беда…» — так говорил Островский о главном герое, Болылове.
Он упивается своей властью, презирает чьи-либо права и закон, насмехается над чужой мыслью и чувством. Чувствуя власть над людьми, он наслаждается, ощущает себя всесильным.
Большов — тот еще обманщик, но при этом искренне негодует, узнав о том, что другие попали в неудобную ситуацию, были обмануты, обанкротились. Он осуждает их с нравственной точки зрения: ведь на купечество наводиться «мараль» (слово «мораль» в устах героев Островского звучит в значении «марать», «запачкать»). Большов — лицемер, и это лицемерие в первую очередь относиться к нему самому. Он лицемерит самому себе. Подобные люди не только могут, но и готовы вывернуть наизнанку такие понятия, как «честь», «совесть». «Уж вы ищите такого человека, чтобы он совесть знал», — говорит, к примеру, пройдоха-стряпчий Рисположенский, подыскивая вместе с Вольтовым компаньона для мошеннической проделки.
Но почему же он предстает перед нами искренним и правым? Как ни странно, но Большов верит в моральные законы и правила, он признает их. Но только не для себя. Его мораль действует лишь в одну сторону. И в этой морали он находит выгоду для себя.
Большов лишен нравственного воспитания, духовной культуры. Он никогда не смог бы поставить себя на место другого человека, применить к себе те же моральные требования, с которыми он подходит к другим людям. Самсон Силыч греется в лучах своего всевластия — весь дом буквально дрожит от страха при его появлении. Весь мир Большова делится на своих, которыми нужно управлять, и чужих, которых можно обманывать.
Самсон Силыч готов обмануть всех кругом, но неожиданно проявляет доверие к Подхалюзину и проигрывает все. Большова подводит именно то, что, казалось бы, является источником его силы — его самодурная спесь, тупая уверенность в авторитете силы и страха для «своих», в чье число он включает и Подхалюзина.
Фигура Большова не просто смешна, она трагикомична. Большов не приемлет чужих советов ни под каким видом, для него самое главное, чтобы никто и ни в чем не перечил ему. И Подхалюзин умело пользуется этой слабостью.
«Островский как бы разворачивает тему самодурства во времени, следя за диковинными человеческими метаморфозами. Под пером драматурга самодурство выступает не только как плод дикости, невежества, по и как вымещаемое подневольным человеком прежнее его ничтожество», — говорит В. Лакшин.
Новаторство в пьесссе А. Н. Островского заключается в том, что он открывает читателю и зрителю комический эффект «мещанской культуры»: снов и примет, особых обрядов знакомства и ухаживания — со своими правилами и разговорами о том, что вам «лучше нравиться — зима или лето» или «что лучше — мужчина или женщина».
В произведениях Островского никогда не устареют огромное простодушие и нравственная честность. В них мы видим целый пласт истории, из них узнаем, как жили до нас. Автор воспевает высокие нравственные идеалы, и это прекрасно. Именно это делает его произведения чистыми и монолитными, как драгоценный камень.
«Самое трудное искусство, — говорит нам В. Лакшин, — видеть мир, каков он есть, и этим искусством владел великий русский драматург… Очевидный для него драматизм жизни, драматизм социальных обстоятельств и человеческих страстей он облек в конфликтную форму драмы».
Действительно, у каждого из нас нет нужды сомневаться в гениальности Островского. И самое главное, на мой взгляд, в его творчестве то, что мы — читатели и зрители — по-настоящему искренне относимся к его героям. Презираем «самодуров», смеемся над «мудрецами», купцами, скучающими с «большого капиталу»…
Пьесы Островского задевают и трогают нас. Перечитывая их, мы видим, что свести все произведения к единой формуле невозможно: так огромен и многолик его художественный мир. Традиции и новаторство в пьесах А. Н. Островского умело сочетаются, будучи выработанными его предшественниками и новаторские идеи, привнесенные им в отечественную драматургию.