Заборов П. Р. Мадемуазель Аиссе и ее «Письма».
и вскоре купил ее за 1500 ливров. Девочке было года четыре; она отзывалась на имя Гаиде; первоначальный владелец ее утверждал, что происходила она из знатного, возможно, даже княжеского рода.) с одной стороны, Россией, Австрией, Венецией и Польшей то ее без особых колебаний он с самого начала поручил заботам невестки.), а в 1700 г. появился на свет и другой особняка Ферриолей, который находился на улице Нев-Сент-Огюстен. Там она должна была усовершенствоваться в чтении и письме, научиться считать, рисовать, петь, танцевать, играть на клавесине, рукодельничать, что являлось более или менее обязательным для девушек ее круга.[1] Однако сколько-нибудь достоверные данные о пребывании ее в монастыре отсутствуют, и даже в списках воспитанниц, до нас дошедших, ее имени нет.[2]) приданым г-жа де Ферриоль, славившаяся своей скупостью, отнюдь не стремилась. Впрочем, подобные размышления вскоре потеряли смысл: осенью 1711 г. возвратился из Турции граф де Ферриоль своему благодетелю, тем более, что все эти годы он не забывал «прекрасную Гаиде», то приветствую ее в письмах к родным, то обсуждая с ними ее будущее, то посылая ей подарки.[3] Через некоторое время состояние «маркиза» значительно улучшилось, болезнь отступила. Но и после этого он, несмотря на сопротивление м-ль Аиссе, решительно отказался предоставить ей свободу. Об этом свидетельствует, в частности, его «увещевательное» письмо к ней, не оставляющее сомнений в характере его намерений. «Когда я вырвал вас из рук неверных и купил вас, — писал Ферриоль, — я не предполагал причинить себе такие огорчения и сделаться столь несчастным. Я рассчитывал, следуя велению судьбы, определяющей участь людей, располагать вами по своему усмотрению и сделать вам когда-нибудь дочерью или возлюбленной. Опять-таки судьба пожелала, чтобы вы стали той и другой, поскольку я не могу отделить дружбу от любви и отеческую нежность от пламенных желаний. Обретите же покой, покоритесь судьбе и не разъединяйте то, что небу угодно было, кажется, соединить».[4] И м-ль Аиссе покорилась судьбе, оставшись с «маркизом» до конца. Он умер 26 октября 1722 года после долгих и мучительных страданий.) отличались живостью ума, хорошей образованностью; к тому же они не были чужды литературных интересов, в особенности старший, который писал стихи, а впоследствии сочинял комедии. Иногда в доме появлялся их соученик по иезуитскому коллежу Людовика Великого , была одной из самых безнравственных во всей ее дореволюционной истории. С замечательной точностью и лаконизмом эпоху эту охарактеризовал Пушкин в «Арапе Петра Великого», воссоздавая на первых страницах романа общую атмосферу тех лет: «По свидетельству всех исторических записок, ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени. Последние годы царствования Людовика XIV, ознаменованные строгой набожностью двора, важностию и приличием, не оставили никаких следов. Герцог Орлеанский, соединяя многие блестящие качества с пороками всякого рода, к несчастию, не имел и тени лицемерия. Оргии Пале-Рояля не были тайною для Парижа; пример был заразителен. На ту пору явился Law; алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей». [6])»экзотической», красотой был предопределен. Но все сложилось иначе. В 1720 г. В салоне г-жи дю Деффан (а по другим сведениям произошла встреча с Блезом .[7]
Встрече этой было суждено перевернуть всю ее жизнь: «прекрасную черкешенку» и «рыцаря без страха и упрека» [8] связало сильное, глубокое и прочное чувство.)»турка», как его называла м-ль Аиссе в письме к шевалье, относящемся к этому периоду, [9] да и в дальнейшем оба они проявляли большую сдержанность и осторожность. Так, только чета Болингброков . [11]) Связь ее с шевалье так и не превратилась в брак. М-ль Аиссе поддерживала светские отношения, выезжала и принимала у себя, читала и посещала театр, с радостью проводила время на лоне природы, изредка навещала дочь Селини, которая под именем мисс Блек воспитывалась в монастыре города Санс [14] Между тем появились первые признаки страшной болезни культ, ни память друзей не спасли бы «прекрасную черкешенку» от забвения, если бы не обнаружилась впоследствии сравнительно небольшая связка писем, адресованных ею г-же Каландрини. [16] В них она с удивительной искренностью рассказала о последних семи годах своей жизни (осень 1726 , рассказала о том, что видела, думала, ощущала; о том, что ее радовало и мучило, восхищало и повергало в скорбь. Письма эти явились настоятельной потребностью ее души; они возникли как следствие ее морального одиночества в то время, когда страдания ее и сомнения достигли высшего предела, когда исповедь сделалась для нее необходимой, а сочувственное внимание мудрого человека и в первые годы правления Людовика XV, не принесшие какого-либо оздоровления французскому обществу, отношения м-ль Аиссе с шевалье воспринимались как нечто вполне обычное; не тревожила сложившаяся ситуация и их самих: оба они были свободны и могли распоряжаться собой по собственному разумению. Конечно, мысль рано или поздно узаконить эти отношения не была чужда м-ль Аиссе, но она ее неизменно отвергала: шевалье, полагала она, был не вправе нарушать обет безбрачия, предписанный ему уставом ордена, и уж во всяком случае такой поступок мог пагубно отразиться на его благополучии. Однако с течением времени м-ль Аиссе стала все чаще задумываться над своим положением, с горечью и стыдом ощущая и себя участницей того не слишком пристойного спектакля, который являла собой жизнь ее круга. С особой отчетливостью начала она понимать это после сближения с г-жой Каландрини, нравственная твердость которой, во многом порожденная суровой атмосферой кальвинистской Женевы, произвела на нее сильнейшее впечатление.)»плотским радостям» и упоение «блаженством любви беззаветной». Постепенно ею овладевает сознание своей греховности: она полна раскаяния и думает лишь об исполнении долга и спасении души. Изнемогая, она борется с собой Но от них она требовала того же, что и от себя, — справедливости, бескорыстия, верности в дружбе, стойкости в жизненных испытаниях. Отсюда резкость, с которой судила она поступки друзей, знакомых и просто современников; отсюда обилие в ее письмах сатирических зарисовок; отсюда ее иронические замечания и печальные философические наблюдения, своей афористичностью напоминающие подчас максимы и мысли прославленных французских моралистов. «Нет ничего горше, как выполнять свое долг из одного только чувства долга», — утверждает она в июньском письме 1728 г., а впоследствии повторяет это суждение в несколько иной форме: «Нет ничего труднее, нежели выполнять свой долг по отношению к тому, кого и не любишь, и не уважаешь». «Какие бы горести ни обрушивала на нас судьба, во сто крат горше те, причиной от июня настроения последующих лет) не раз противопоставляет порочной французской столице аскетическую Женеву и сельское уединение, которым наслаждаются ее швейцарские друзья. «Здравомыслие» женевских жителей и их «добрые нравы» восхищают ее, с умилением говорит она о «загородном домике» г-жи Каландрини, где та живет «такой счастливой, чистой и бесхитростной жизнью». [18] Но не только Париж вызывает презрение и гнев м-ль Аиссе; иногда ей кажется, что вся Франция на грани катастрофы: «… все, что ни случается в этом государстве, — восклицает реа в письме от 6 Вольтер прочел письма, сделал ряд замечаний и внес несколько исправлений, но большого восторга не обнаружил. «Эта черкешенка» показалась ему весьма наивной; достойной одобрения от счел лишь ее отношение к д’Аржанталю. «Что мне нравится в е письмах, — сообщил он 12 марта 1758 г. этому своему давнему другу, — так это то, что она любила вас, как вы того заслуживаете. Она говорит о вас, как говорю я сам и как я думаю». [23]Существует мнение, что Вольтер тогда же или позднее произвел «литературную обработку» писем, имея в виду их последующее издание; однако никаких оснований для этого нет; неизвестно даже, как вообще относился он к подобному замыслу.[24]) им на полях оригинала. При публикации была приведена в относительный порядок орфография, которую м-ль Аиссе соблюдала лишь отчасти. [26] Открывалась книга «Предуведомлением от издателя», а далее следовало «Краткое изложение истории мадемуазель Аиссе», сочиненное, как обычно считают, Жюли Рие. Впрочем, и «Предуведомление», скорее всего принадлежало ей же.[27]
Представляя книгу читающей публике, издатель особенно настаивал на достоверности и безыскуственном характере писем: «Пером мадемуазель Атссе водило ее сердце; правда, чувство, простота и естественность, ставшие ныне такими редкими, — вот главные приметы этого небольшого сборника, и прикоснуться к нему значило их ослабить». Он даже не допускал усовершенствования стиля писем, и, в частности, замены «длинноватых периодов» «короткими фразами, столь модными в настоящее время», хотя и предполагал возмущение пуристов. «Нет, господа, — восклицал он, — быть может, вы напишете правильнее, но лучше вам не написать». Рекомендовал он и автора, «эту чувствительную, благородную и великодушную женщину, которая умела любить сдержанно и бескорыстно и у которой имелась лишь одна единственная слабость, но и ту она искупила своими добродетелями». Наконец, несколько заключительных слов были посвящены г-же Каландрини (впрочем, не названной ни здесь, ни на титульном листе) книги, как это ни странно, особых изменений не претерпело. Наследие и документальное свидетельство «старого режима», она и в эту новую эпоху вызывала неизменное сочувствие в литературных и читательских кругах.
В 1805 г. после семнадцатилетнего перерыва «Письма» увидели свет вновь, на сей раз вместе с образцами эпистолярного творчества некоторых других знаменитых женщин был в ряде случаев исправлен текст; это касалось в частности, имени адресата: в первом издании она называлась г-жей Саладен.[42] В 1806 г. вышло третье издание сборника; состоял он уже из трех томов, причем письма м-ль Аиссе теперь переместились в третий. В свою очередь, издание 1806 г. легло в основу следующего, появившегося еще семнадцать лет спустя.[43]
Новое издание «Писем» увидело свет лишь в 1846 г. стараниями одного из хранителей Королевской (впоследствии библиотеки Ж. Равенеля при участии Ш. Лабита. Текст писем был усовершенствован, комментарий существенно дополнен, а вместо очерка Баранта книге был предпослан обильно документированный «литературный портрет» м-ль Аиссе, созданный Ш. — Щ. Сент-Бевом. [44] В этом этюде крупнейший французский критик середины XIX в. обобщил все сколько-нибудь существенные сведения, относившиеся к истории «прекрасной черкешенки» — о ее происхождении и воспитании, о Ферриолях и Болингброках, о г-же Каландрини и, конечно, о шевалье д’Эди. При этом он, кроме источников, уже не раз привлекавшихся, использовал старые книги и журналы, ученые трудыЮ мемуары и письма, среди которых особый интерес представляли два письма шевалье к м-ль Аиссе, обнаруженные Равенелем в бумагах г-жи де Креки, и письмо шевалье к дочери от 15 декабря 1741 г., сообщенное семейством Бонневаль (за графа де Бонневаля в 1760 г. вышла замуж внучка Блеза-Мари д’Эди и м-ль Аиссе, и с тех пор в архиве этого старинного дворянского рода начали собираться различные материалы, связанные с м-ль Аиссе и ее потомством.)[45]
В течение долгого времени издание 1846 г. оставалось лучшим, значение его сильно потускнело лишь после 1873 г., когда подготовленную им книгу выпустил Эжен Асс: текстологические уточнения и в особенности обширный комментарий этого неутомимого эрудита в известной степени отменяли все предшествовавшие издания «Писем», включая и труд Равенеля , герои которого отдаленно напоминают «прекрасную черкешенку» [47] и Шарля де Ферриоля. [48] Существует также мнение, что м-ль Аиссе . [49] В дальнейшем же все авторы в основном опирались на «Письма», домысливая и расцвечивая их в меру своей осведомленности и таланта.
Особенно сильно проявилось это в наиболее раннем опыте такого рода : приемная дочь Ш. Де Ферриоля и его благочестивой, добродетельной супруги, воспитанная (после ранней смерти этой последней) в монастыре Визитандинок, Мадлен-Аиссе по выходе из монастыря становится жертвой глубокой безнравственности, царящей в аристократической среде, и «оступается»; однако под влиянием проповеди отца Бридена она решительно порывает с этим греховным миром и посвящает себя богу, но вскоре затем умирает. [50]
В январе 1872 г. в парижском театре «Одеон» была дана стихотворная драма Луи Буйе «Мадемуазель Аиссе» Сарой Бернар в главной роли. Постановке этой всячески способствовал Гюстав Флобер, блтзкий друг Буйе, скончавшегося в 1869 г. Стараниями Флобера в фойе театра был, между прочим, выставлен поясной портрет м-ль Аиссе, некогда принадлежавший д’Аржанталю. Несколько сцен драмы было навеяно «Письмами», ряд эпизодов восходил к «Краткому изложению истории мадемуазель Аиссе». Однако в большей своей части она являлась плодом воображения Буйе: в центре пьесы оказалась «несостоявшаяся связь» м-ль Аиссе с регентом; следующим по значению и его неожиданным отъездом на Мальту .
графиню д’Аржанталь) своими «ангелами-хранителями», высоко ценил их советы и нередко отсылал на их суд свои новые произведения. См.: Письма Вольтера/Публ., вводные статьи и примеч. В. С. Люблинского. М.; Л., 1956, с. 18 .
8. Такую формулу употребил применительно к шевалье д’Эди в одном из своих писем Вольтер (Voltaire. Les oelig;uvres compl. Ba). 1969, vol. 87, p. 316 ; ibid., vol. 86, p. 292).
9. См. : A).
11. См.: A) м-ль Аиссе бросила в огонь.
14. В метрической записи фигурировали: в качестве отца девочки в одном из швейцарских замков, до настоящего времени не обнаружена. См.: Couvreu Em. Lettres et portraits de M-lle Aiuml;sseacute;. и имела следующий вид: «Как бы ни были велики нещастия случайные, но навлекаемые на себя самими нами суть во сто раз жесточе». Все приведенные там «мысли» восходили к сборнику «La Rochefoucauld des Dames».
18. Третье и пятое письма из Парижа 1727 г. Ср. Подобные мысли в третьем письме из Пон-ле-Веля 1729 г. («До чего же здешние обитатели не похожи на тех, кто окружает вас!») и во втором письме из Парижа 1732 г. («В какой благодатной стране вы живете, — в стране, где люди женятся, когда способны еще любить друг друга! Дал бы господь, чтобы так же поступали и здесь!»).
19. Следует отметить, что еще при жизни м-ль Аиссе письма ее по обычаю того времени цитировались в переписке ее друзей. В этой связи см., например, E), часть которых была куплена для Екатерины II вместе с его библиотекой, равно как и принадлежащая Рие коллекция вольтеровских сочинений. См.: Библиотека Вольтера: Каталог книг. М., Л., 1961, с. 74, 1165; Corpus des )iuml;sseacute;»? p. 538 , где приведен точный текст одного из двух сохранившихсф писем ее к шевалье. Другое письмо (в модернизированной орфографии) помещено там же, с. 120 . Показательно, что имя автора было превращено здесь в фамилию .
32. J. de Paris, 1787. 13 oct. № 286, p. 1235 . .
41. Le publiciste, 1805, 4 et 6 juill. (15 et 17 messidor a).
42. Lettres de M-mes de Villars, de Coula)Revue de deux mo). Между прочим там приводились и некоторые ранее неизвестные сведения о г-же Каландрини, ее семье и предках.
46. См. Выше. П. 28. По сравнению с этим изданием библиофильское издание, осуществленное в 1878 г. А Пиданьелем, явилось шагом назад: в его основу был положен текст 1787 г., впрочем, слегка подновленный.
47. Не исключено, что именно под влиянием этого романа получила некоторое распространение версия о греческом происхождении м-ль Аиссе. См., например, подпись к ее портрету, сочиненную Ж. Верне (фронтиспис настоящего издания; перевод .
48. См., Разумовская М. В. Аббат Прево и его роман «История одной гречанки». . Позднее книгу эту перевел на русский язык М. А. Волошин, тем самым познакомивший нашего читателя с личностью м-ль Аиссе и некоторыми фрагментами ее писем (см.: Сен-Виктор П. Де. Боги и Люди. М.,1914, с. 451 .