– А от чего же? – От того чувства, которое есть во мне, в нем,- он указал на Тимохина,- в каждом солдате. Далеко ушел князь Андрей от своих былых представлений о творческих силах истории. Если под небом Аустерлица он подвизался в штабе армии, принимал участие в составлении планов и диспозиций, то теперь он становится боевым офицером, считая, что исход сражения зависит от духа войск, от настроения простых солдат. Однако стать таким, как они, породниться душою с простыми солдатами князю Андрею не суждено. Не случайно разговору с Пьером предпослан такой эпизод: в разграбленных Лысых Горах, в жаркий день, князь остановился на плотине пруда.
Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Но, увидев голые, барахтавшиеся в пруду солдатские тела, князь Андрей брезгливо морщится. (*126) И напрасно Тимохин зовет его в воду: То-то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили!…
Мы сейчас очистим вам. Солдаты, узнав, что наш князь хочет купаться, заторопились из воды.
Но Андрей поспешил их успокоить: он придумал лучше облиться в сарае. В роковую минуту смертельного ранения князь Андрей испытывает последний, страстный и мучительный порыв к жизни земной: совершенно новым завистливым взглядом он смотрит на траву и полынь. И потом, уже на носилках, он подумает: Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что-то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю. Глубоко символично, что под Аустерлицем князю открылось отрешенное от суеты мирской голубое небо, а под Бородином – близкая, но не дающаяся ему в руки земля, завистливый взгляд на нее.
В умирающем князе Андрее небо и земля, смерть и жизнь с попеременным преобладанием борются друг с другом. Эта борьба проявляется в двух формах любви: одна – земная, трепетная и теплая, любовь к Наташе, к одной Наташе. И как только такая любовь пробуждается в нем, вспыхивает ненависть к сопернику Анатолю. Князь Андрей чувствует, что не в силах простить его. Другая – идеальная любовь ко всем людям, холодноватая и внеземная.
Как только эта любовь проникает в него, князь чувствует отрешенность от жизни, освобождение и удаление от нее. Любить всех для характера князя Андрея – это значит не жить земной жизнью. И вот борьба завершается победой идеальной любви.
Земля, к которой страстно потянулся князь Андрей в роковую минуту, так и не далась ему в руки, уплыла, оставив в его душе чувство тревожного недоумения, неразгаданной тайны. Восторжествовало величественное, отрешенное от мирских треволнений небо, а вслед за ним наступила смерть, уход из жизни земной. Князь Андрей умер не только от раны.
Его смерть связана с особенностями характера и положения в мире людей. Его поманили, позвали к себе, но ускользнули, оставшись недосягаемыми, те духовные ценности, которые разбудил 1812 год. Иная роль в романе отведена Пьеру.
Он не только понимает законность народного мироощущения, но и принимает его в себя, роднится душою с простыми солдатами. После батареи Раевского, где солдаты приняли Пьера в свою семью, после ужасов смерти и разрушения Пьер впадает в состояние полной душевной пустоты. Он не может выйти из тех (*127)страшных впечатлений, в которых он жил этот день. Пьер падает на землю и теряет ощущение времени. Между тем солдаты, притащив сучья, помещаются возле него и разводят костер.
Жизнь не уничтожена, она продолжается; мирными хранителями ее вечных и неразложимых основ оказываются не господа, а люди из народа. Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку!
– сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку. Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда-либо ел.
Этот эпизод перекликается с неудачной попыткой князя Андрея искупаться с солдатами в грязном пруду. Тот рубеж в сближении с народом, на котором остановился князь, совершенно спокойно перешагнул Пьер.
Именно Пьеру открылся спасительный путь в глубину жизни народа: О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они, в понятии Пьера, были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону.
Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мыслях от всех других людей. Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая.- Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими.
Довершают духовное перерождение Пьера плен и встреча с Платоном Каратаевым. Пьер попадает в плен после очередного испытания: он видит расстрел французами ни в чем не повинных людей. Все рушится в его душе и превращается в кучу бессмысленного сора, уничтожается вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в Бога.
Мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти. Но вновь на пути Пьера встает простой русский солдат как бессмертное, ничем не уничтожимое воплощение всего русского, доброго, круглого.
Что-то приятное и успокоительное чувствует Пьер в его размеренных круглых движениях, в его обстоятельной крестьянской домовитости, в его умении свить себе гнездо при любых обстоятельствах жизни. Но главное, что покоряет Пьера в Каратаеве,- это любовное отношение к миру: А много вы нужды увидали, барин?
А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что (*128) Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Исцеляющее влияние Каратаева на израненную душу Пьера скрыто в особом даре любви.
Это любовь без примеси эгоистического чувства, любовь благоговейная: Э, соколик, не тужи,- сказал, он с той нежно-певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы.- Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Каратаев – символическое воплощение мирных, охранительных свойств коренного крестьянского характера, непостижимое, круглое и вечное олицетворение духа простоты и правды.
Это человек, способный выдержать любое испытание и не сломаться, не утратить веры в жизнь, основанной на бескорыстной и всепоглощающей любви к земному миру, не требующей никаких наград. Каратаев любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким-нибудь человеком, а с теми людьми, которые были у него перед глазами.
И жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал.
Общение с Платоном Каратаевым приводит Пьера к более глубокому пониманию смысла жизни: прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких-то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе. Пьеру открывается в плену тайна народной религиозности, основанной не на отречении от мира, а на деятельной любви к нему. Жизнь есть все. Жизнь есть Бог… И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества.
Любить жизнь, любить Бога. Проясняя для себя эту мысль, Пьер видит во сне старичка учителя, преподававшего ему в Швейцарии географию. Старичок показывает странный глобус – живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Шар этот – жизнь. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой.
И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие… В середине Бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его.
И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. Повествование в Войне и мире идет так, что описание последних дней жизни и смерти князя Андрея перекликается с духовным переломом в Пьере, с жизнелюбивой сущностью Платона Каратаева. Чувство связи со всеми, все-(*129)прощающую христианскую любовь Андрей испытывает лишь тогда, когда он отрешается от жизни.
Отказываясь от личного, Андрей перестает жить. И наоборот, едва лишь в нем пробуждается чувство личной любви к Наташе, втягивающее его в земную жизнь, как мгновенно исчезает у Андрея чувство связи со всеми. Быть частицей целого князь Андрей не может.
Совершенно иное происходит с душою Каратаева и Пьера. Отсутствие личного, индивидуального в Каратаеве направлено в сторону земли, а не неба, в сторону жизни, а не смерти.
Каратаев живет в полном согласии со всем конкретным, индивидуальным, земным. Он не отрицает его, а полностью с ним сливается, он капля океана жизни, а не смерти. Индивидуальность исчезает в нем потому, что она входит в этот мир и тонет в нем. Это полное согласие с жизнью и вносит успокоение в душу Пьера.