С. Друговейко-Должанская, www. grmm. ru
В художественном тексте функции слэша еще больше усложняются.Так, на титульном листе и в выходных данных книги «Чайка: комедия и ее продолжение» знаком слэша разделены два автора текста (А. Чехов / Б. Акунин) и два издательства, взявшие на себя ответственность за его публикацию (Иерусалим: Гешарим / М.: Мосты культуры, 2000). И если во втором случае слэш выступает в уже традиционной для него роли двойного союза ‘как…, так и…’, то в первом он, по сути дела, осуществляет функцию компьютерного символа, обозначая «вложенность» одного текста в другой. Ведь в данном случае под одной обложкой скрывается как канонический вариант чеховской комедии в четырех действиях, так и дополнительные (приложенные, вложенные) два действия пьесы, написанные Б. Акуниным, причем второе из них существует в «восьми дублях». «Неужто у вас никогда не возникало ощущения, что главное произведение русской драматургии обрывается на самом интересном месте? &l;…&g; Сочинитель детективных романов Б. Акунин, взяв на вооружение метод дедукции, дописал еще два акта пьесы, и теперь «Чайка», слава Богу, обрела законченный вид», говорится в аннотации к изданию. В первом действии акунинского приложения герои договариваются о поисках убийцы Константина Треплева, а последующие «восемь дублей» второго действия последовательно примеривают эту роль на Нину Заречную, Медведенко, Машу, Полину Андреевну, Сорина, Аркадину, Тригорина и доктора Дорна, наглядно демонстрируя читателю возможность множественной интерпретации текста и превращая вполне традиционное по форме художественное произведение в гипертекст.В последнее время знак косой вертикальной черты все чаще появляется в художественном тексте как несистематический знак препинания: «Герой, всю жизнь обожавший актрису/певицу» (Татьяна Москвина. Похвала плохому шоколаду. СПб.М.: ООО «Издательство «Лимбус Пресс»», 2002), «Герой/автор думает о Шарлотте» (Татьяна Толстая. Изюм. М.: Подкова, ЭКСМО, 2002). Однако в романе Павла Крусанова «Бом-бом» (СПб., Амфора, 2002) слэш используется уже в 37 случаях и служит одним из текстообразующих элементов произведения. Стержневой идеей романа Крусанова является проблема выбора: в финале герою предстоит решить, способен ли он совершить поступок, гибельный для него самого, но спасительный для России. При этом автор, прекрасно осознавая, что для русского общественного сознания нравственным и идеологическим фундаментом, точкой отсчета, незыблемым символом веры традиционно служит именно литературный текст, не считает себя вправе предложить читателю единственный вариант финала «делай с нами, делай как мы, делай лучше нас»… «Судьба дает человеку право выбора, включая право на отказ от права быть ею выбранным», замечает Крусанов. Герой «Бом-бома» бросает монетку, которая решит его судьбу и тем самым определит линию сюжета. У половины тиража книги, в том варианте романа, где финалом становится гибель героя, на задней стороне обложки помещено изображение монеты, развернутой «орлом», а у другой половины изображение «решки». Таким образом, заложником идеи выбора становится не только автор книги, не только ее герой, но и читатель, который, покупая книгу в магазине, и не предполагает, что он тоже тянул жребий и силою случайных обстоятельств выбрал одну из альтернатив. Повествование в романе идет в двух временных планах: в четных главах рассказывается о предках главного героя, Андрея Норушкина, в нечетных о Норушкине-2002, то есть нашем современнике. Знаменательно, что слэш появляется только в главах, посвященных современной эпохе в истории рода Норушкиных, и только в том варианте финальной главы, который символически обозначен «решкой». Слэшем, превратившимся из знака пунктуационного в знак судьбоносный, разделены два пути и возможность выбора одного из них существует только для современного человека. Оказывается, что за размышлениями как о развитии традиции «возможного сюжета» 14 в русской литературе, так и об утверждении нового знака препинания в системе русской пунктуации неизбежно следует вывод о том, что сегодня, в ХХІ веке, буквально на наших глазах происходит трансформация парадигмы мышления в результате освоения современным сознанием сферы, которую ныне принято называть виртуальной реальностью.Понятие виртуальной реальности обсуждается в последние годы в целом ряде наук. «Это сравнительно новое поле вмещает в себя не только своих пра-родителей компьютерные миры, но и довольно большой набор иных «реальностей», издревле человеку знакомых: сны,
мифы, шаманство, игры, многие (если не все) виды искусства и, наконец, особые состояния сознания, вызываемые различными причинами от естественных и находящихся в пределах общепринятой данной цивилизацией нормы до патологических, вызываемых болезнью или направленными психическими или химическими воздействиями» 15. По мнению психолингвистов, поставщиком как минимум двух возможных «реальностей» право — и левополушарной, со своими принципами организации, приоритетами и языком, является уже сама структура мозга. «Разные миры даны человеку изначально, и возможно именно эти «альтернативно настроенные» субстраты и провоцируют порождение иных виртуальных пространств. &l;…&g; Идея «мозгового диалога» подчеркивалась в разное время и в разных планах многими авторами: Л. С. Выготским, утверждавшим: то, что было некогда диалогом между разными людьми, становится диалогом внутри одного мозга (ср. «повествование» формирует мозг); Вяч. Вс. Ивановым, подчеркивавшим, что человеческий мозг, рассматриваемый обычно как явление биологическое, оказывается как бы обществом в миниатюре; В. С. Библером, описывавшим процесс «внутреннего диалогизма» как столкновение радикально различных логик мышления, «Я» рассудочного и «Я» интуитивного; наконец, М. М. Бахтиным, отмечавшим, что событие жизни текста (понимаемого в широком смысле) всегда развивается на рубеже двух сознаний. &l;…&g; Мыслительный процесс игра этих систем, постоянные попытки перевода с языка на язык, попытки как бы «осмотреть» объект с разных сторон, в разных проекциях и с разной степенью разрешения» 16. Одно из словарных значений прилагательного «виртуальный» ‘возможный; такой, который может проявиться при определенных условиях’ 17. Именно такого рода «виртуальные» варианты выражения смысла, возможность которых проявляется в условиях контекста романа в целом, и обозначены в тексте Крусанова знаком слэша: хилиазм/миллениум, объяла/облапила, среда/обстановка, лапшу/дрэды, рокотало/пучилось/зрело, машинке/технике/аппаратуре, переливами/модуляциями, сделал/замесил, повинуются/поддаются, подоплеки/основания, источник/мотив, гнездовым/роевым, сердцем/давлением/сахаром в крови, рассмотрел/почувствовал, в столовой/кабинете/мастерской/гостиной, удачные/яркие, студента/школьника, комфортную/безмятежную, легкую/быструю, через месяц/год/три года, устройство/механизм, в своем Ораниенбауме/Рамбове, пятаками/рылами, иссякнул/изошел, Нержан/Несмеян, оседлав/обступив/обметав, выкаблучивались/фиглярили, правдиво/искренне/начистоту, уныло/обреченно, приблизительно/на глазок, сенцы/переднюю, братству/ордену, пря/тяжба, своей/неявной/внутренней, клубника/земляника, поверенного/стряпчего. Иначе говоря, здесь слэш как знак препинания употребляется не в ставших для него уже традиционными значениях (‘как/так и’, ‘либо/либо’, ‘с одной стороны/с другой стороны’, ‘и/или’), не в роли «знака оппозиции», а как символ реализации некоей возможности, потенциально заложенной в тексте, имманентно присущей тексту 21 в значении ‘а может быть и’, то есть в роли «знака пресуппозиции». Если понимать пресуппозицию как компонент общих знаний говорящего и слушающего и использовать теорию пресуппозиций «для объяснения того, каким образом фонд внеязыковых знаний используется участниками коммуникации при формировании содержательной связности текста» 18, то можно утверждать, что выразителем семантической пресуппозиции и становится новый знак препинания — слэш. По словам В. В. Колесова, в процессе формирования литературного языка «изменяются и семиотические основы литературного языка, в частности на уровне точек зрения, отношения к прагматическим установкам дискурса и текста; все больше внимания уделяется конкретной личности, которая сама выбирает удобную для нее и ценимую ей форму выражения» 19. Процесс подобных изменений затрагивает все уровни языка — в том числе и пунктуацию. Смена парадигм выражается, в частности, и в постепенном перерастании пунктуационной системы из системы утилитарной в систему семиологических кодов. «…Я — запятая, а вы угадайте, в каком тексте…» 20
1 Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 407. 2 Валгина Н. С. Русская пунктуация: принципы и назначение. Пособие для учителей. М., 1979. С. 5. 3 См. об этом: Пеньковский А. Б., Шварцкопф Б. С. Опыт описания русской пунктуации как функциональной системы / Современная русская пунктуация. М., 1979. С.5 7; Валгина Н. С. Трудные вопросы пунктуации. М., 1983. с.7. 4 Валгина Н. С. Трудные вопросы пунктуации. М., 1983. С. 49. 5 Ковтунова И. И. Поэтика пунктуации (Функции тире) / Язык как творчество: К 70 летию В. П. Григорьева. М., 1996. С. 336. 6 См. об этом: Друговейко С. В. Синкретизм языкового знака в поэзии постмодернизма. Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2000. Вып. 2. (№9). С. 58 61. Заметим, впрочем, что подобный прием вовсе не нов книга Артема Веселого «Реки огненные», где отсутствовали знаки препинания, вышла еще в 1924 г. 7 См. примеры также в: Зубова Л. В. Современная русская поэзия в контексте истории языка. М, 2000. С. 315. 8 Русский язык. Энциклопедия. М., 1979. С. 297. 9 Моисеев А. И. Звуки и буквы, буквы и цифры… М., 1987. С. 163. 10 Моисеев А. И. Звуки и буквы, буквы и цифры… М., 1987. С. 162. 11 Hmp E. P. Grphemi n prgrphemi Suies in linguisi. Bufflo, 1959 Vol..14 № 2(3). 12 Дедова О. В. Лингвистическая концепция гипертекста: основные понятия и терминологическая парадигма Вестник МГУ. Сер. 9. № 4. 2012. С. 23 24. 13 Акимова Г. Н. Новые явления в синтаксическом строе современного русского языка. Л., 1982. С. 126. См. также: Моисеев А. И. Система знаков препинания в русском языке Русский язык в школе. 1981. № 6. С. 65 66 («Дробная черта употребляется в значении (точнее, на месте) альтернативного союза и/или, а также в самом союзе»). 14 Виролайнен М. Н. Пушкинский «возможный сюжет» и виртуальная реальность М. Н. Виролайнен. Речь и молчание: Сюжеты и мифы русской словесности. СПб., 2003. С. 469 478. 15 Черниговская Т. В. В своём ли мы имени? Альманах «Канун». СПб, 2012. Вып. 2. 16 Там же. 17 Крысин Л. П. Толковый словарь иноязычных слов. М., 1998. С.150. 18 Филиппов К. А. Лингвистика текста. СПб., 2003. С. 255. 19 Колесов В. В. «Жизнь происходит от слова…» СПб., 1999. С. 15 16. 20 Боске Ален. Русская мать. М., 1998.
21 В связи с этим любопытно отметить, что слэш (Slsh Fiion) — это еще и один из весьма специфических жанров современной сетевой литературы. Согласно законам этого жанра, главными героями «слэшерских» текстов непременно должны становиться уже завоевавшие популярность персонажи ранее созданных произведений (скажем, легендарные Робин Гуд и Шериф Ноттингемский, или Тимур, Мишка Квакин и Коля Колокольчиков из гайдаровской повести «Тимур и его команда», или Дункан Маклауд и герои фильма «Горец»). При этом отправной точкой для такого «слэш»-текста становятся, как правило, нереализованные в тексте-источнике, но уже заложенные в нем сюжетные возможности: развиваются либо «недостающие» эпизоды, либо иное направление развития сюжета. Перед рассказами такого рода обычно стоит значок U (lernive Universe) — Альтернативная Вселенная. В Альтернативной Вселенной можно, например, сделать Робин Гуда современным пятнадцатилетним правонарушителем, Колю Колокольчикова пришельцем из космоса, а Маугли — Бароном фон Штирлицем на первом задании компартии. Кроме того, законы жанра позволяют смешивать героев и сюжеты нескольких произведений.
Материалы к устному экзамену по русскому языку. Лингвистический анализ: синтаксический разбор, разбор по членам предложения, морфологический, словообразовательный, фонетический и стилистический разборы — в рубрике