В самом начале общественного подъема 60-х годов, в 1856 году, выходит в свет поэтический сборник Некрасова, принесший поэту славу и невиданный литературный успех. Восторг всеобщий. Едва ли первые поэмы Пушкина, едва ли Ревизор или Мертвые души имели такой успех, как Ваша книга,- сообщал поэту Н.
Г. Чернышевский. А Некрасова стихотворения, собранные в один фокус,- жгутся,- сказал Тургенев примечательные слова. Готовя книгу к изданию, Некрасов действительно проделал большую работу, собирая стихотворения в один фокус, в единое целое, напоминающее мозаическое художественное полотно. Таков, например, цикл На улице.
Одна уличная драма сталкивается с другой, другая сменяется третьей, вплоть до итоговой формулы поэта: Мерещится мне всюду драма. Совокупность сценок придает стихам некоторый дополнительный смысл: речь идет уже не о частных, отрывочных эпизодах городской жизни, а о преступном состоянии мира, в котором существование возможно лишь на унизительных условиях.
В этих уличных сценках уже предчувствуется Достоевский, уже предвосхищаются образы будущего романа Преступление и наказание. Достоевский и сам признавал впоследствии огромное влияние поэзии Некрасова на его творчество. Узнав о смерти поэта, он просидел за томиками его стихов целую ночь.
…В эту ночь я перечел чуть не две трети всего, что написал Некрасов, и буквально в первый раз дал себе отчет: как много Некрасов, как поэт, во все эти тридцать лет занимал места в моей жизни! Некрасов о судьбах русской поэзии Сборник Некрасова 1856 года открывался эстетической декларацией Поэт и гражданин, в которой отражались драматические раздумья поэта о соотношении высокой гражданственности (*168) с поэтическим искусством. Эта проблема не случайно приобрела особую актуальность на заре 60-х годов, в преддверии бурного общественного подъема. Стихи представляют собой диалог поэта и гражданина. У этих героев за плечами тяжелые годы мрачного семилетия, страшно понизившие духовный уровень русского общества. Это в равной мере остро чувствуют и поэт, и гражданин. Новое время требует возрождения утраченного в обществе идеала высокой гражданственности, основанной на всеобнимающей любви к Родине: Ах! будет с нас купцов, кадетов, Мещан, чиновников, дворян. Довольно даже нам поэтов, Но нужно, нужно нам граждан! Оно же требует и возрождения идеала высокой поэзии, олицетворением которого в стихах Некрасова является Пушкин. Но нельзя не заметить, что диалог поэта и гражданина пронизан горьким ощущением ухода в прошлое той эпохи в истории отечественной культуры, которая была отмечена всеобнимающим, гармоническим гением Пушкина, достигшим высшего синтеза, органического единства высокой гражданственности с высоким искусством. Солнце пушкинской поэзии закатилось, и пока нет никакой надежды на его восход: Нет, ты не Пушкин. Но покуда Не видно солнца ниоткуда, С твоим талантом стыдно спать; Еще стыдней в годину горя Красу долин, небес и моря И ласку милой воспевать… Так говорит гражданин, требующий от поэта в новую эпоху более суровой и аскетичной гражданственности, уже отрицающей красу небес и ласки милой, уже существенно ограничивающей полноту поэтического мироощущения. В стихотворении Некрасова отразились глубокие размышления поэта о драматизме развития русского поэтического искусства в эпоху 60-х годов. Образ поэта сполна воплощает в себе этот драматизм. Перед нами герой, находящийся на распутье и как бы олицетворяющий разные тенденции в развитии русской поэзии тех лет, чувствующий намечающуюся дисгармонию между гражданской поэзией и чистым искусством. Поэзия эпохи 50-60-х годов действительно окажется расколотой на два враждующих друг с другом течения: рядом с Некрасовым встанет Фет. Причем раскол в поэзии середины века возникнет в спорах о пушкинском наследии. Сторонники чистого искусства, объявляя себя истинными наследниками Пушкина, будут ссылаться на строки из стихотворения Поэт и толпа: Не для житейского волненья… Каждая из сторон опирается на действительно присущие многогранному и гармоничному гению Пушкина эстетические принципы. Но если в Пушкине они были едины, то в середине XIX века, в эпоху резкой драматизации общественных страстей, они оказались разведенными по разные стороны баррикады. Сохранить свойственную Пушкину цельность, полноту и непосредственность восприятия мира можно было только ценою ухода от гражданских бурь современности. Поэтическая свежесть, природная чистота и ненадломленность лирики Фета достигалась путем отключения творчества от гражданских страстей и ухода в чистые созерцания природы и любви. Стремление Фета сохранить гармонию в условиях дисгармонической действительности заставляло предельно сокращать тематическое разнообразие стихотворений. Об этой особенности его лирики хорошо сказал А. В. Дружинин, точно оценивший сильные и слабые ее стороны. Некрасовский поэт слишком остро видит невозможность служить добру, не жертвуя собой. Демократическая поэзия, не чуждающаяся злобы дня, открытая дисгармонии окружающего мира, подчас жертвует искусством, его поэтической игрой ради добрых чувств. Разумеется, вторгающаяся в стихи Некрасова и поэтов некрасовской школы социальная дисгармония накладывает на их творчество особый отпечаток. В сравнении с поэзией чистого искусства здесь более активизировано аналитическое начало, более ощутимо воздействие прозы. Назвав свой стих суровым и неуклюжим, Некрасов не кокетничал со своими читателями. По словам А. Блока, мученики чаще косноязычны, чем красноречивы. Но в этой суровости была своя правда и своя красота: дисгармоничность художественной формы имела тут особую драматическую содержательность. Именно с (*170) этим связан успех поэтического сборника 1856 года, прокладывавшего в русской поэзии новые пути. Вслед за Поэтом и гражданином, являвшимся своеобразным вступлением, в сборнике шли четыре раздела из тематически однородных и художественно тяготеющих друг к другу стихов: в первом – стихи о жизни народа, во втором – сатира на его недругов, в третьем – поэма Саша, в четвертом – интимная лирика, стихи о дружбе и любви. Народ в лирике Некрасова. Поэтическое многоголосье Внутри каждого раздела стихи располагались в продуманной последовательности. В поэму о народе и его грядущих судьбах превращался у Некрасова весь первый раздел сборника. Открывалась эта поэма стихотворением В дороге, а завершалась Школьником. Стихи перекликались друг с другом. Их объединял образ проселочной дороги, разговоры барина в первом стихотворении – с ямщиком, в последнем – с крестьянским мальчуганом. Мы сочувствуем недоверию ямщика к господам, действительно погубившим его несчастную жену Грушу. Но сочувствие это сталкивается с глубоким невежеством ямщика: он с недоверием относится к просвещению и в нем видит пустую господскую причуду: На какой-то патрет все глядит Да читает какую-то книжку… Иногда страх меня, слышь ты, щемит, Что погубит она и сынишку: Учит грамоте, моет, стрижет… И вот в заключение раздела снова тянется дорога – небо, ельник и песок. Внешне она так же невесела и неприветлива, как и в первом стихотворении. Но в народном сознании совершается между тем благотворный переворот: Вижу я в котомке книжку. Так, учиться ты идешь… Знаю: батька на сынишку Издержал последний грош. Тянется дорога, и на наших глазах изменяется, светлеет крестьянская Русь, устремляясь к знанию, к университету. Пронизывающий стихи образ дороги приобретает у Некрасова не только бытовой, но и условный, метафорический смысл: он усиливает ощущение перемены в духовном мире крестьянина. (*171) Некрасов-поэт очень чуток к тем изменениям, которые совершаются в народной среде. В его стихах крестьянская жизнь изображается по-новому, не как у предшественников и современников. На избранный Некрасовым сюжет существовало много стихов, в которых мчались удалые тройки, звенели колокольчики под дугой, звучали песни ямщиков. В начале своего стихотворения В дороге Некрасов именно об этом и напоминает читателю: Скучно! Скучно!… Ямщик удалой,